Президент Уотерс хотел съесть чизбургер. Ему казалось нелепым, что такое банальное желание может одолевать человека в час серьезных дискуссий и судьбоносных решений. Но, говорил он себе, организм не способен вечно функционировать без топлива. На бесчисленных чашечках кофе и капельке арахисового масла, даже приправленных адреналином и нервным напряжением, долго не протянешь. И вот теперь, перед лицом Клифтона Рейнарда Боукветта, которого он на дух не переносил, и его помощницы, столь же напряженной, сколь компетентной, президент мечтал отложить все дела ради пятнадцати спокойных минут. Остаться одному. Наедине с баночкой кока-колы и огромным, сочным чизбургером, в котором его жена строго-настрого отказывала мужу во имя президентского здоровья.

Но - некогда. К тому же, подумал президент, в любом случае за чизбургером надолго не спрячешься. И потом снова придется вернуться к делам этого суматошного, слишком жестокого мира, над которым, похоже, не имели никакой власти даже самые лучшие намерения.

Он мечтал войти в историю в качестве президента, научившего свой народ единению, взаимопониманию, показавшего ему дорогу, по которой им предстоит идти всем вместе. Он хотел стать президентом, возвысившим голос в защиту бедных, необразованных, голодных мужчин и женщин, которых улица научила принимать только самые неудачные решения, и он хотел защищать их голосом не грозным, а, наоборот, смягчавшим жестокость их жизни. Защитить всех граждан Америки. Перед его внутренним взором стоял образ великого возвращения домой для всех социально и экономически ущербных соотечественников, что жили у себя на родине, как в изгнании. Превыше всего он ценил доброту - щедрость духа и дела - и мир. Но жизнь требовала сильного человека, способного приказывать другим убивать, уничтожать и умирать. Президент Уотерс как мог старался в своих поступках казаться твердым, сильным, решительным. Но в глубине души он сомневался, тот ли он человек, который нужен стране в данный момент. Втайне от всех он даже начал молиться - впервые с пятнадцатилетнего возраста, когда его отец умер на глазах у сына в больничном коридоре, так и не дождавшись помощи.

Он слегка улыбнулся усталой вежливой улыбкой, приветствуя Боукветта и его помощницу. Боукветт выглядел раздражающе самодовольным. Уотерс впервые встретил людей такого сорта в Йеле и не мог не признать их важности и полезности. Но он так и не научился их любить - хотя и подозревал, что в нем говорила банальная зависть - несмотря на то, что он старательно учился подражать им в одежде, в речи, в манере уверенно держаться…

Его улыбка на миг стала искренней, когда он представил себе реакцию Боукветта, если бы он попросил его сбегать и принести ему чизбургер.

Боукветт уже склонился над аудиовизуальным прибором, вставляя в него карточку размером с фишку домино, на которой была записана секретная информация. В тот же миг загорелись экраны мониторов, расположенные над и позади стола для совещаний.

- Секундочку, Клифф, - остановил его президент. - Прежде чем вы начнете, я должен решить один очень важный вопрос. - Он повернулся к Миллеру, самому низкопоставленному чиновнику из всех присутствующих. - Джон, не сможете ли вы послать кого-нибудь на кухню за бутербродами? Боюсь, мы здесь засидимся довольно долго. Назовем это деловым обедом.

Миллер вскочил, готовый тут же бежать и сделать все, что ни пожелает его шеф.

- Вам как всегда, господин президент?

Уотерс кивнул. Как всегда. Небольшая порция салата с парой крошечных кусочков вареного тунца и - верх роскоши - несколько ломтиков сыра с низким содержанием холестерина. Без гарнира. Два ломтика хлеба с отрубями. И стакан грейпфрутового сока.

- Да, кстати, Джон, - спохватился президент. - Напомните повару, что нет… особой необходимости сообщать моей жене о пиршестве с арахисовым маслом, которое я позволил себе во время ленча. - Он слегка усмехнулся, и члены Совета безопасности посмеялись вместе с ним. Ровно столько, сколько положено.

Миллер испарился. Боукветт стоял, расправив плечи, со значительным видом. Одному Богу известно, о каких новых неприятностях он сейчас сообщит. Переменчивый, на первый взгляд непредсказуемый ход боевых операций сбивал Уотерса с толку. По сравнению с ним мир постчикагской школы экономики, специалистом в которой он являлся, казался простым и упорядоченным. Подобно большинству своих сверстников-американцев мужского пола, президент Уотерс ни дня не служил в армии и теперь впервые в жизни жалел об этом упущении. Он знал, что генералы и адмиралы старались строить свои доклады ему в максимально упрощенной форме. Но так многое из того, что они говорили, казалось просто нелогичным. Развитие событий порой не соответствовало законам физики. Даже сама терминология звучала таинственно и угрожающе.

Главнокомандующий… Во время избирательной кампании этот титул затерялся среди многих других. Как он теперь хотел иметь возможность передать груз связанной с ним ответственности на другие, более подходящие плечи.

Что ж, возможно, после выборов так и случится. Уотерс не рассчитывал победить во второй раз. Только его жена да горстка мужчин и женщин, накрепко связавших с ним свою карьеру, все еще с наигранной уверенностью говорили о перевыборах. Конечно, какая-то часть его хотела сохранить за собой должность, завершить только начатую работу. Но он не испытывал особого желания дольше, чем необходимо, сидеть в этом кровавом кресле. Будь такое возможно, он учредил бы двойное президентство - одно для специалиста по далеким войнам и интервенциям, другое для строителя лучшей жизни. Но президент один, и, несмотря на естественное, неописуемо сильное желание остаться во главе государства, сохранить сладкую силу власти в своих руках, Уотерс дал себе слово: он ни при каких обстоятельствах не сделает попытки использовать нынешнюю ситуацию для получения преимущества на выборах. В меру своих сил и возможностей он будет принимать только те решения, которые пойдут на пользу Соединенным Штатам.

Уотерс откинулся в кресле и потянул за уже ослабленный узел галстука, казавшийся ему сегодня особенно тугим.