Все, конечно, знали, что дело плохо. Но изза давнишней привычки к вранью, к замалчиванию всех неудач, кроме самых очевидных, соотечественники Козлова не могли заставить себя признаться иностранцам - пусть даже союзникам в свой роковой час, - насколько безнадежной стала ситуация. Генерал Иванов от всей души хотел признать факт прорыва. Но отчаянный призыв к американцам вступить в бой на целую неделю раньше срока мог мотивироваться только необходимостью поддержать намеченное контрнаступление советских войск. А ведь генерал прекрасно знал, что единственное, что могла сделать Советская Армия в плане контрнаступления, - это начать швырять в сторону неприятеля пустые гильзы от снарядов. На самом деле Иванов видел два варианта возможного развития событий. При первом, американцы на своих секретных чудо-машинах действительно добьются определенного успеха. В таком случае советская оборона отойдет к югу, образовав более широкую буферную зону южнее границы Западной Сибири, и предпримет нечто такое, что с большой натяжкой можно будет назвать контрнаступлением. Но, скорее всего, вступление в бой американцев просто позволит выиграть немного времени, для того чтобы разобраться в невероятном бардаке, царившем сейчас в азиатских степях. Москва, конечно, надеялась, что появление американцев повергнет противника в такой шок, что удастся заключить перемирие. Но это было уж совсем из области фантастики. Генерал Иванов давно уже перестал говорить с Козловым - да и вообще со штабными - о победе. Теперь они уже просто бились день ото дня, стараясь хотя бы получить более ясную картину происходящего. Неделю за неделей они жили и работали как в тумане. Только с американцами генерал Иванов еще говорил так, словно он действительно командовал боевым фронтом, со всеми его передовыми и тыловыми частями, когда на самом деле там давно уже господствовала полная анархия.

Козлов потрогал языком гнилой корень клыка. Надо признать, американцы проявили полную готовность к сотрудничеству. Едва генерал Иванов официально передал одобренную Москвой просьбу о немедленной помощи, как американский полковник попросил разрешения связаться с начальством. Еще раньше, конечно, пожелание уже прошло по правительственным каналам, и Козлов со смешанным чувством наблюдал, как американские штабные офицеры просто-напросто раскрыли серый чемоданчик, напичканный электроникой, и, стуча по клавишам, начали прямой диалог с Вашингтоном. Ни антенну не стали вытягивать, ни подключили внешний источник питания. При этом они вели себя так безразлично, словно достали простую зажигалку. Именно это безразличие, даже сильнее, чем нарочитая демонстрация их превосходства, унизило советских офицеров, подчеркнув лишний раз их безнадежное отставание в технике. Козлову на миг показалось, будто он живет в стране, где время остановилось.

Американский полковник даже не пытался приводить доводы в пользу нежелательности преждевременного вступления в бой. Не пробовал он и торговаться с целью улучшить свое положение. Он просто провел сеанс связи с начальством, причем ни одна эмоция не отразилась на его лице, и через пятнадцать минут обратился к генералу Иванову:

- Вашингтон дал добро.

И началось лихорадочное планирование.

Все новые американские штабисты появлялись из закоулков промышленного комплекса. Теперь, в ранние утренние часы, герметичный штабной пункт насквозь пропах запахом русских сигарет и немытых тел. Все, даже лощеные американцы, выглядели измотанными и усталыми и говорили медленнее, более короткими фразами. Оба штаба, совершенно по-разному устроенные, изо всех сил старались проработать бесчисленное количество мелочей, могущих возникнуть в ходе совместной операции. Казалось, дым шел от карандашей и ручек, маркеров и клавишей компьютеров, пока их владельцы изобретали наилучший план, как доставить американский полк на поле боя за тридцать шесть часов. Формально переводчиков имелось достаточно. Но скоро стало ясно, что языковой барьер удавалось преодолеть не всегда. То и дело Козлова звали, чтобы он лично помог разобраться в оперативной терминологии или в графической документации, и он опасался, как бы самому не допустить роковую ошибку. Выходцев из южных штатов США понять было особенно трудно, а проще всего, как ни странно, оказалось с израильским наемником - начальником оперативного отдела, - который говорил на классически правильном английском.

Большую часть своей карьеры офицера ГРУ Козлов изучал американцев. Даже работая со строевыми офицерами в рамках новейшей программы Академии имени Фрунзе для элиты Советской Армии, он старался держать в поле зрения авантюрные действия армии США в Латинской Америке. Он стремился ухватить суть политики Соединенных Штатов и понять, почему их военные так непохожи на русских. Много лет назад он, как и все его друзья-лейтенанты, радовался унизительному поражению США в Африке. Конечно, вышестоящее командование не осознало тогда истинного значения тех событий. Пользуясь словами английского поэта, они не поняли, по ком звонит колокол. И вот теперь весь мир перевернулся. Но Козлов обнаружил, что, по крайней мере, тип американского военного, каким он его себе представлял, остался неизменным. В этих офицерах, склонившихся над картами и переносными компьютерами, при всей их непохожести друг на друга, было много общего: все агрессивные до грани безрассудства, не теряющиеся при неожиданных переменах обстановки, нетерпеливые в работе с мелкими деталями, внешне открытые, но, по сути, довольно замкнутые, слабые теоретики, но прирожденные безжалостные бойцы, не боящиеся спорить даже с начальством и не прячущиеся от ответственности, которой советский офицер постарался бы избежать. Все они настолько привыкли к изобилию как своих личных вещей, так и военного оборудования, что не замечали маленьких жертв и огромных усилий со стороны других. Прекрасный пример - сегодняшнее угощение. Несмотря на сложнейший момент, советское командование не пожалело сил, чтобы привезти американским офицерам исключительные деликатесы. Даже самые видавшие виды советские офицеры не поверили своим глазам при виде изобилия, разложенного на столах в углу штабной комнаты. Цель, конечно, была поразить американцев. Но кроме того - искренне подчеркнуть глубину и самоотверженность русского гостеприимства. Однако американцы едва посмотрели на пищу. Долгие часы она простояла нетронутая под пораженными взглядами советских офицеров. И только когда генерал Иванов лично подвел к столу американского полковника - буквально притащил его туда, - несколько американцев оторвались от своих карт и приборов, чтобы пару раз отщипнуть от того и от этого.