В усталом голосе, доносившемся с поста охранения, Бабрышкин опять различил невероятное напряжение. Но он не мог пойти Шабрину навстречу, точно так же как не мог уступить своим собственным желаниям.

- Докладывайте кратко, «Днепр», - передал Бабрышкин. - Ограничивайтесь только фактами. Конец связи.

Он без отрыва смотрел в оптику. Горизонт полыхал золотыми разрывами и всплесками света. Он очень хорошо знал отряды среднеазиатских мятежников. Недисциплинированные, в любую минуту готовые выйти из-под контроля.

- Ну, давайте, - пробормотал он себе под нос как можно спокойнее. - Ну, давайте же, сволочи. Расстреливайте свои боеприпасы. Расстреливайте до конца. А я вас здесь подожду.

Однако всполохи, озарявшие ночное небо, не давали ему покоя. Сам их вид требовал, чтобы он проникся сознанием людских страданий, и он, как ни старался, не мог отогнать от себя ужасные картины. Бабрышкин подумал, не совершить ли широкий обходной маневр, с тем чтобы ударить ничего не ожидающим мятежникам во фланг.

«Нет! - сказал он себе. - Не поддавайся эмоциям. Ты должен выждать».

- »Днепр», - вызвал он. - Говорит «Волга». Мне нужно их точное местонахождение. Где они сейчас? - Он понимал, как сложно определить это в степи, тем более посреди ночи. Даже лазерное оборудование не решало всех проблем, а Шабрину было запрещено им пользоваться, чтобы вражеские лазерные детекторы не засекли его. И вот теперь Бабрышкин просил растерянного паренька определить точное местоположение машин мятежников в фантастическом сочетании тьмы и огня, да еще и во время движения.

- Как далеко они сейчас? - спросил он. - Прием.

- Менее десяти километров от ваших позиций, - ответил Шабрин.

- Молодец, - пробормотал Бабрышкин. - Молодец. Держись.

- Полагаю, они в пределах досягаемости наземной ракеты от вас, - продолжал Шабрин. Но на сей раз Бабрышкин уловил опасную дрожь в голосе старшего лейтенанта. И вот последовал неизбежный срыв.

- Кажется, они едут прямо среди беженцев. Давят их… Мы должны… мы…

- »Днепр», возьмите себя в руки. Сейчас же, черт побери. - Бабрышкин опасался, что мальчишка совершит что-нибудь опрометчивое, возможно, бросится в атаку со своей горсткой разведывательных машин и испортит все. Самым главным сейчас было проявить терпение, выждать и захлопнуть ловушку в нужный момент. Даже если он даст залп своим ограниченным запасом наземных ракет, он только предупредит основные силы противника, что впереди опасность. А он хотел уничтожить их всех, все машины, всех солдат. Он и не думал брать пленных. С самого начала войны его часть не взяла ни одного пленного, и, насколько он знал, так поступал и противник.

- Они убивают их всех подряд, - говорил Шабрин, чуть не плача. - Это бойня…

- »Днепр», говорит «Волга». Приказываю вам немедленно покинуть занимаемую позицию и присоединиться к части. Передвигайтесь осторожно, чтобы они вас не заметили. Ясно? Прием.

- Есть. - Но в голосе, произнесшим одноединственное слово звучало слишком большое напряжение.

- Ну так вперед, - проговорил Бабрышкин. - Скоро тебе предоставится возможность рассчитаться с этими скотами. А если ты выстрелишь хоть раз, ты их спугнешь. А теперь - вперед. Конец связи.

Бабрышкин оторвался от оптического прибора и фыркнул, раздраженно покрутив головой. Один офицер требует, чтобы он отступил на сто километров, а через пять минут другой настаивает на незамедлительной атаке. А сам он надеется, что ему удастся первым открыть огонь в предстоящем бою и что его удар достигнет цели. Но он испытывал облегчение, что сам не оказался на месте Шабрина. Он не был уверен, что ему удалось бы проявить такую же самодисциплину.

- Всем, всем, - бросил Бабрышкин в микрофон. - Боевая готовность номер один. Противник силой около батальона. - После минутного колебания он продолжил: - Это мятежники. Роботов-разведчиков не замечено. Поставить автоматические системы на предохранители. Никому не открывать огонь без приказа. Я хочу быть абсолютно уверенным, что мы уничтожим их как можно больше. - Он помолчал, недовольный длительностью своего пребывания в эфире, хотя и знал, что современные радары засекают передающую рацию за доли секунды, если в зоне передачи случайно оказывается система перехвата. - После подхода «Днепра» никому не двигаться. По любой движущейся машине будет открыт огонь, - сказал он жестко.

Учитывая, что техника мятежников практически не отличалась от его собственной, встречный бой моментально обернется безнадежны; хаосом и братоубийством. Единственная разница между нашей и вражеской техникой, успокоил он себя, состоит в том, что их должна быть еще в худшем состоянии. Среднеазиаты всегда были никудышными механиками, и Бабрышкин ожидал получить преимущество за счет большего количества действующих автоматических систем. «На сей раз мы можем победить», - подумал командир.

- Всем дать подтверждение, - закончил он.

Соблюдая очередность, роты размером со взводы и батальоны, численностью не превышавшие роты, подтвердили полученный приказ. Слушая чередование позывных, Бабрышкин вглядывался в окуляры оптического прибора. Он не мог не сознавать, что вспышки неподалеку означали человеческие страдания, гибель его сограждан, его соплеменников. Не до конца отдавая себе отчет в своих чувствах, он рвался вперед - не только затем, чтобы уничтожить людей в форме, но и чтобы двигаться дальше, неся смерть их женам и детям, отплатить им их же монетой, довести до неминуемого конца эту войну между детьми Маркса и Ленина.