–Ой, Дон Жуан красиво поёшь, прямо баллада! – пробурчал дед, – я тебе не верю, но прибор возьму, может смогу продать его, а на вырученные деньги буду снимать жриц богини Венеры… много жриц… давай его сюда. Я возьму в аренду их части тела, буду их мять, ласкать, а после, закинувшись 10 эректильными таблетками, покажу каждой, насколько я молод в душе. В моих фантазиях – это кажется легко, значит смогу, каждую доведу до внеземного блаженства, они ещё неделю после меня рычать от удовольствия будут. И никакой любви не надо, только деньги, они правят миром, а ты Дон Жуан застрял в своих пафосных средневековых романах, даже не понимаешь, насколько шагнул прогресс. В наше время всё продаётся и покупается!
Дон Жуан, поняв, что спорить с дедом бесполезно, молча передал ему прибор «Купидон-300», после этого его друг-сокамерник – амбал с хулиганистым лицом, с нетерпением закричал:
– Слушай Дон Жуан хватит наглеть и тянуть время в глупых беседах. Я знаю, что при жизни у тебя было влияние при королевском дворе, имея такую поддержку, ты мог делать всё что угодно, но ты сейчас в моей власти…. Ты же знаешь, я отдал за ночь с тобой бутылку водки и тебя перевели из камеры инженера ко мне – это мужской ад, здесь нет женщин, есть только ты и я, и сейчас мне очень без тебя одиноко. Заканчивай свою бабскую болтовню и иди ко мне, садись напротив, и готовься к роли доны Анны.
Напуганный Дон Жуан, пытался скрыть страх, сохраняя аристократический вид, вышел из портала, который сразу же закрылся. Дед стоял с прибором в руках, вертел, осматривал его, но нечего интересного в нём не нашёл, его разум был не способен познать чувства к женщине, он затуманен похотью, кратковременными низшими отношениями, скупостью и денежной романтикой. Ощущая разочарование, не получив ожидаемые богатства, дед положил прибор в сундук, закрыл на замок, а ключ от отчаяния выкинул в окно, он упал на голову играющему там маленькому Вальсу. Обдумывая слова Дон Жуана, он решил всё-таки попытаться дочитать тот роман, вдруг там действительно есть смысл. Дед подошёл, сел в своё любимое кресло, взял книгу, открыл её и начал читать – читал, читал, прочтя страницу, дочитался до инсульта, сосуды мозга не выдержали такого интеллектуального напряжения, а он сам так и умер целкой, не сумев преодолеть ограниченность вульгарного материализма.
Получив по затылку ключом, маленький Вальс сначала заплакал, а потом пытался съесть его, не сумев проглотить, выплюнул, и решил сохранить, воображая, что это ключ от королевства, в котором песочные человечески сражаются с глинными, кроме них, там живут эльфы, кощей бессмертный, баба Яга, вызывающий интеллектуальную солидарность Иван Дурак и прочие персонажи сказок. У него на шее весел амулет в виде цветочка, который он прятал от деда под футболкой, он его снял и повесил на верёвочку упавший с неба волшебный предмет – маленький золотой ключик от сундука. Вальс не был Буратино12, но открывающие что-либо предметы любил, особенно, если сделаны из золота – они кажутся магическими.
Затем он продолжил свою одинокую игру. Хотелось играть с девочкой, но дед не разрешал такого, опасаясь, что после межполовых игр в песочницу Вальс романтизируется, да и вообще такие отношения сильно не нравились старому маразматику, поэтому одинокий Вальс строил песочные строения, представляя, что в них живут маленькие игрушки – граждане его империи, для себя он выбрал самую большую в физическом и представляемом социальном смысле игрушку, поселив её в большой песочный замок – ему нравилось всё большое и широкое, но не узкое и длинное. После окончания строительства на территорию с замками пускалась вода, а ребёнок считал, что должен, стоя заборчики из песка, спасать выдуманных жителей. Играя, играя, воображая, отрицая реальность, Вальс постепенно забыл про ключ, но никогда не снимал его с шеи, веря в его магические свойства, а затем, заменив веру в магию изобретательным идеализмом, вовсе забил им всё сознание, перестав думать о чём-либо другом.
Дед ненавидел Вальса, опасаясь, что из него вырастит романтик, поэтому постоянно его наказывал за мелкий проступок, например несчастный ребёнок просидел 2 дня в углу за то, что рисовал розовым фломастером, старый самодур ненавидел этот цвет, считая, что гендерно чистый мужчина может использовать только зелёный цвет. На территорию их участка, окружающего дом, было запрещено приводить соседских девчонок – никаких детских межполовых игр быть не должно, напротив, поощрялось забрасывание девочек камнями, особенно за ношение розовых платьев и использование предметов того же цвета. Вальс не хотел так делать, ибо считал, что даже маленькие женщины заслуживают доброжелательного отношения, однако дед за отказ кидаться в них камнями постоянно наказывал его.
Похоронили деда в специальном хрустально-просвечивающем гробе, также поступили с Белоснежкой, веря, что целомудренность наделяет человека магическими свойствами и его можно оживить. Сделать это можно только принц своим поцелуем, но в гомофобной стране – это невозможно, поэтому дед навсегда останется лежать мёртвым. На его похоронах не было родственников, они его боялись, считая странным. Все расходы по захоронению деда взяли на себя оккультисты из ордена "адских баранов", они даже несколько ритуалов провели, пытаясь сделать из деда зомби, однако их магической силы хватило только на оживление руки с пальцами, которая показала им фак и ещё несколько неприличных жестов. Для того, чтобы у деда в аду была лучшая камера проводился специальный ритуал с использованием крови девственницы, готовящейся стать бревном для ритуального сожжения. Кровь была не обычная – не артериальная или венозная, а менструальная – служители сатанинского культа наливали её в стаканы и пили, вместо водки, закусывая её использованными прокладками.
– Странно, что у деда, который мешал мне осваивать романтизм, в сундуке лежал прибор, позволяющий создать женщинам влюблённость! Почему он сам его не использовал, ведь он был одиноким и несчастным мужчиной, желающим отведать живой женской плоти!? Значит – этот прибор не разжигает страсть, создавая только платоническо-высшие чувства! Платон был бы счастлив, узнав, что есть такой предмет, в его часть я перестрою эту вселенную, делая её максимально романтичной, борясь с низшими чувствами – похотью и страстью – подумал Вальс. Затем решил окончить думать, опасаясь перегрузки и вынужденной перезагрузки своего нейронного компьютера, и предложил Шарику прогуляться.
– А куда мы пойдём? – спросил Шарик.
– Тебе там понравится! – загадочной интонацией ответил Вальс. Он имел ввиду магазин для собак, в котором можно подобрать ошейник и намордник для дрессировки. Они пошли, пройдя местный парк, придя в большой торговый центр, в нём находился этот магазин, они там немного потерялись, вместо нужного магазина, найдя уборщицу…
Она, выполняя работу, встав в центре коридора, закрыв своим большим и толстым багажником проход, виляя ем, вытирая с пола грязь. Увидев такое зрелище, опасаясь ещё большего развращения своего друга, не понимая, как её обойти в тесном коридоре – Вальс разозлился не на шутку. «Слуга не понимает, что перед ней стоит его величество – император вселенной! Как она смеет преграждать ему путь, выставив перед ним свои одетые нечистые части тела! Наказать! 10 ударов плети… нет 20 ударов… За такое преступление вообще полагается казнь!» – придумал наказание Вальс. Он только хотел открыть рот и накричать на неё, однако его разум подкинул ему идею – испытать на ней прибор, она явно, стоя в такой позе, сама этого жаждет, прикидываясь, что убирает грязь! Точно – я именно так и сделаю.
Внешне она не была похожа на моделей с мужских журналов, её фигура не была стройной, а тело не возбуждало в мужчинах страсть. Ещё с подросткового возраста, ощутив злое давление судьбы, она была вынуждена работать, не получив образование, она не стала блогером или известной актрисой, выполняя грязную работу: убирая, подметая, очищая мусор, оставшийся от других людей. Стремясь выжить в суровом буржуазном мире, вкалывая на непрестижных работах, она даже не думала о внешности и правильном питании: еду покупала самую дешёвую, её составом не интересовалась, именно из-за неправильной еды пришлось сразу попрощаться с модельной внешностью, накопив немалое жировое богатство, рост которого ограничивала двигательная работа. Ей было 55 лет, звали её Тамарой, грудь у неё была бабьей – большой, но весящей; лицо неухоженное – никакой косметики – только естественность; той же самой естественностью заросли её небритые ноги, а про другие части тела даже говорить не приходится – волосы себя там чувствовали в безопасности. На лице этой задавленной жизнью женщины редко возникали положительные гримасы, чаще всего там мелькали оттенки мудрого разочарования.
