— Вот она, Скороход Любовь Васильевна! — сказала Ивановна и злорадно посмотрела на меня.

— Вы ко мне? — спросила я участкового, проигнорировав Ивановну. — Что-то случилось?

— Скороход Любовь Васильевна? — повторил участковый. Это был новый, незнакомый мне сержантик. Раньше я его не видела.

— Да, это я, — сказала я и опять спросила, — Что-то случилось?

— Можно пройти? — утвердительно и безапелляционно спросил сержантик.

— А вы, собственно говоря, кто? — я и не подумала пропускать их в дом. — Представьтесь.

— Сержант Курочкин, — покраснел участковый и показал удостоверение.

— Хорошо, сержант Курочкин, проходите, — посторонилась я.

Участковый вошел в квартиру, за ним двинулись обе женщины и Ивановна.

— А вы, простите, кто? — нахмурилась я и стала так, чтобы не пускать их в дом.

— Это из отдела опеки и попечительства сотрудники, — пояснил мне участковый.

— Позвольте, я прекрасно знаю, кто работает в отделе опеки и попечительства, — хмуро проговорила я, — они буквально недавно приходили смотреть. Этих сотрудников я в гороно не видела.

— А это из облоно, — сказал участковый.

— В каком смысле? Вы что, через голову нашего отдела народного образования переступили? С какой целью? На каком основании?

— Да нет же, вы всё не так поняли… — начала женщина, которую можно было бы назвать миловидной, если бы не затянутые в слишком тесное платье телеса, из-за чего она напоминала сардельку.

— Тогда объясните, — пожала плечами я. — Но только так, чтобы я поняла.

— Нам поступил сигнал о том, что вы издеваетесь над приёмными детьми… — начала вторая женщина, в сером костюме со скромной причёской. Кожа на её щеках свидетельствовала о том, что барышня явно злоупотребляет сладким. — И мы приехали проверить.

— Издевается! — выпалила Ивановна и юрко спряталась за спину той, что в платье. — На органы их сдала! Потому и не пускает вас в дом!

Я проигнорировала старуху и посмотрела на участкового:

— Товарищ Курочкин, я не против осмотра моего жилья сотрудниками из областной опеки. Но я настаиваю, чтобы это происходило в присутствии работников из нашего городского роно. Закон есть такой даже. Давайте не будем нарушать.

— Да, да, вы правы, — покраснел сержантик и укоризненно взглянул на сарделькоподобную женщину в платье.

— Мы можем подождать у вас дома, пока сотрудники гороно прибудут, — поджала губы та.

Я не стала мелочиться и лезть в бутылку, и поэтому вежливо сказала:

— Да, конечно, проходите.

И повернулась к сержанту:

— А кто сообщит в гороно?

— Я передам по рации, наши привезут, — кивнул тот.

— Проходите, товарищи, — я посторонилась, пропуская женщин.

Те торопливо прошли, Ивановна вальяжно, с злорадным достоинством, двинулась за ними.

— А вас я видеть у себя дома не рада, — сказала я и перегородила ей дорогу.

— Любовь Васильевна, именно от этой гражданки поступил сигнал. Мы теперь должны во всём разобраться, — пояснил сержантик.

— Ну, так разбирайтесь, я разве вам мешаю? — удивлённо пожала плечами я, — только почему вы свои разборки решили устроить у меня в квартире? Я ещё понимаю, что служба опеки из области желает выполнить свои полномочия, конечно же, в присутствии работников из гороно, и при вас. Вы — участковый. Я не спорю. Вы — оставайтесь. Смотрите. Спрашивайте. Но зачем же мне какой-то посторонний человек в доме?

— Я — соседка! — взвизгнула Ивановна.

Я проигнорировала её вопль, даже не посмотрела на неё, словно она пустое место.

— Скороход права, — игнорируя меня, сказала женщина в костюме участковому. — По закону если. Видимо, есть, что скрывать.

И она посмотрела на меня с таким видом, что сразу стало понятно, что бой мне предстоит нелёгкий.

— А я всё-таки считаю, что соседку нужно пригласить, — не согласилась вторая, сарделькоподобная, — если она врать будет, то соседка сразу выявит ложь.

Я мысленно усмехнулась, они ещё ни слова от меня не слышали, зато уже всё решили. Поэтому мне терять, в принципе, было нечего.

— Проходите на кухню, — сказала я и захлопнула перед лицом Ивановны дверь. — А с соседкой потом сверите показания. Я опасаюсь её в дом приглашать.

— Показывайте, где спят дети! — сквозь зубы велела женщина в костюме и, не разуваясь, прошла в коридор.

— Обувь мы снимаем при входе, — сообщила я ей в спину, — ходить в уличной обуви по квартире негигиенично. Думаю, у себя дома вы разуваетесь.

Та фыркнула и вернулась к двери. Повозившись с ремешками, она разулась. Остальные разулись сразу, без напоминания.

— Сюда, пожалуйста, — я махнула рукой на кухню, — чай будете?

— Мы бы хотели осмотреть… — начала женщина в костюме, но я её перебила:

— Вы всё осмотрите. Но в присутствии сотрудников гороно.

— Я сейчас передам, — покраснел сержантик и забормотал что-то в потрескивающую рацию.

— Вот и отлично, — я проследила, чтобы обе дамочки зашли на кухню и расселись за столом.

— Где ваши опекаемые дети? — строго спросила та, что в платье.

А вторая вытащила какие-то отпечатанные акты, листы, подшивки, разложила в каком-то, только ей известном порядке на столе, и принялась что-то торопливо писать.

— Анжелика в колледже. У них сегодня организационный день: получает книги в библиотеке и знакомится с куратором, — ответила я, — Ричард и Изабелла в деревне у моего отца. До первого сентября ещё три дня.

— А вы где работаете? — буркнула та, что в костюме, торопливо записывая что-то мелким неразборчивым почерком.

— Я работаю в нашем городском ЖЭКе, заместителем начальника отдела эксплуатации ВКХ.

— Что такое ВКХ? — уточнила дамочка.

— Водопроводно-канализационное хозяйство, — любезно пояснила я.

Та хмыкнула, нелицеприятно. И я не выдержала:

— Товарищи, давайте начистоту, пока из гороно не приехали, — сказала я, — у меня складывается впечатление, что вы уже всё для себя решили! Иначе я не могу для себя объяснить такую враждебность.

— Нет никакой враждебности, — поджала губы та, что в платье и отвела взгляд.

— А как иначе трактовать ваше поведение? Или вы ко всем попечителям так относитесь? — нахмурилась я.

В принципе на этом надо было остановиться, но меня уже понесло. Не знаю, вероятно неудачи последних дней, и то, что обстоятельства меня практически загнали в угол, и вся эта безнадёга, всё разом навалилось, и выражения я подбирать не стала:

— А как понимать, что вы взяли участкового, без участия наших гороновцев, нагрянули ко мне с какими-то претензиями, словно я что-то не так делаю⁈ Я преступник?

Тётки промолчали, участковый покраснел и не ответил, беспомощно взглянув на дам.

— Давайте, я расскажу всю эту ситуацию. Она не ахти: муж нагулял трёх детей, будучи женатым на мне. Он вахтовиком работает в Нефтеюганске. И тут вдруг выяснилось, что у него трое взрослых детей. А я ни слухом, ни духом! Мы, естественно, сразу развелись. Общих детей у нас не было. Мне стало жаль его детей. Потому что мать их бросила, и они жили последнее время с нами. А когда и отец от них полностью отстранился — они плакали, боялись попасть в детдом. И я оставила их у себя. Опеку оформила, чтобы государственные льготы были. Дети — сироты при живых родителях. Да, они плохо учились в школе. Потому что родным родителям до них дела не было. Но когда я взяла над ними опеку, Анжелика, это старшая, поступила в колледж. На английский язык, между прочим. Она занимается с репетитором. Если будет хорошо учиться — пойдёт в институт. Если не будет, то техникум — тоже образование. Я считаю, что лучше иметь среднее специальное, но качественное, чем не осилить высшее и вообще остаться без всякого образования. Но она уже поняла важность учёбы и сейчас старается. На каникулах занималась регулярно. А Ричард, брат её младший, пока в деревне. Потому что у него была игромания, и мы с отцом порешали, что в деревне, где лес, рыбалка, ему будет легче уйти от этой зависимости. Педагогический приём такой — переключить внимание на другие вещи. И ведь получилось!