– Оля, я понимаю, – говорит психолог. – Это и правда очень тяжело – быть вынужденным участником травли.

– Травли? Какой травли?

– Травли игнором.

– Разве это травля?

– А что же, Оль? Это самая настоящая травля. Много людей договорились как бы вынести за скобки одного неугодного человека. И сделали это. Теперь они все молчат и смотрят, как он там, один, справляется. И неважно тут, какой он, важно, какая ты. Как ты с этим живешь, почему об это спотыкаешься?

А вдруг я уже такая? И где-то существует чатик без меня?

Погодите… Вот та девочка в школе в самых немодных в мире штанах с пришитой бахромой от скатерти, чтобы ноги казались длиннее… Вот она…

Узнаешь себя, девочка? В этом папе узнаешь? В этой ситуации?

Оказывается, в моем школьном классе был как бы отдельный чатик. Без меня. Незримый, неочевидный, но он был, и я ощущала себя будто за прозрачной стеной. Мне было неуютно в классе, я пряталась в книги – там было гораздо спокойнее.

Я не знала, что травля бывает такой… нежной и как будто незаметной.

Вот почему так триггернул меня этот папа. Жизнь кинула в меня бумерангом. Ох, больно-то как! В самую макушечку.

Мне кажется, если я сейчас что-то правильное сделаю, то как бы вернусь в прошлое и спасу ту маленькую Олечку, которая живет в эпицентре незаметной травли. Прямо достану ее оттуда, подарю самые модные джинсы и кивну на раздевалку: «Иди переоденься…»

Если в вашем детстве не было велосипеда, а сейчас у вас есть «Бентли», в вашем детстве все так же не было велосипеда… Это моя любимая фраза.

Мне кажется, что если я сейчас спасу этого папу, то на самом деле спасу себя там, в прошлом. Хотя, конечно, нет. Это не так. Той Олечке в прошлом уже не помочь. Нельзя вернуться туда, назад, и перепрожить определенный участок жизни иначе. В мире, гармонии и джинсе.

А что можно? Можно научиться замечать сорняки и пропалывать их. И, проживая этот сценарий вновь, сделать это иначе.

Мне почему-то важно как-то отреагировать на эту ситуацию. Нельзя пройти мимо травли, знать, что это она, и ничего не предпринять. Это будет значить, что ты ее полноправный участник!

Но что я могу сделать?

Папа тот по-прежнему не в запросе. Он ни разу не написал что-то вроде: «Вы что, не хотите со мной общаться?» Он пишет и пишет, как ни в чем не бывало. Есть ощущение, что ему не очень-то и нужен собеседник, только иллюзия аудитории.

Предположим, я решу с ним поговорить. Как бы раскрыть глаза. Что мне надо ему сказать? «Знаешь, папа, мы создали отдельный чат без тебя». Так сказать?

Это звучит как пощечина, которая его точно ранит. А ведь есть шанс, что про новый чат он так и не узнает, через год дети наши уйдут в школу, и все садовские чатики умрут сами собой.

Тогда как тут быть? Чью я проблему решаю? Точно не этого папы – у него их нет. И больше ни у кого в чатике – ни в новом, ни в старом – нет.

Это только моя проблема, выходит, так… И решать ее надо только внутри меня.

Заметить сорняк (я про такие ситуации, про «нежные» травли). Понять, что это точно он. И в своем будущем не допускать сорняков, выполоть их.

Чтобы не прорастали больше сквозь время, не заглядывали в сны и не мешали жить свою взрослую жизнь, населенную такими разными людьми.

Разговор с подругой на грани развода.

Оль, можно я поговорю с тобой? А ты просто послушай. Можешь даже не говорить ничего, я сама. Я когда тебе рассказываю, почему-то больше себя понимаю. Отражения моих слов будто возвращаются ко мне с новыми смыслами…

Я решила развестись. Ты не спорь только, не возражай. Я объясню. Понимаешь, Оль, мой муж все эти годы будто подсовывает мне имитацию счастья. И думает, что я не замечу. А я замечу. Я же не дура…

Мы познакомились пять лет назад в деревне, куда оба приехали летом. Я к бабушке, он к брату. Вечером пошли гулять. Что-то вроде первого свидания. Он спросил:

– Какие твои любимые цветы?

Я ответила:

– Герберы. Или пионы.

Ну еще бы, я же городская девчонка. Люблю все красивое, нарядное, в слюде. Ну, не сирень, знаешь. И не одуванчики.

Он кивнул и принес мне букет… борщевика. Знаешь, сорняк такой, цветочный.

– Это что? – спрашиваю я.

А он:

– Это пионы. Или герберы.

Мы смеялись тогда. Ужасно смешно было, да.

Вроде такая шутка, обоим понятная. Что раз тут мы в условиях деревни, то вот тебе борщевик в качестве пионов.

Но потом мы вернулись в город. В городе есть пионы и герберы, можно дать мне то, что я хочу. А не то, что тебе проще достать, не вставая с дивана.

А у меня ощущение, что он мне всю жизнь борщевик дарит. И смеется, ожидая ответного смеха взамен.

А мне вот не смешно больше. Вот совсем. Хочется встряхнуть его за плечи и крикнуть: «Эй, ты! Что смешного?»

А теперь у меня от него ребенок.

Вот сыну нашему четыре года. Он, маленький, думает, что весь мир крутится вокруг него и создан для него. То есть, если он хочет что-то сказать, он подходит и говорит. Ему все равно, чем я занята, могу ли я выслушать. Потому что мама, папа, собачки, кошечки, люди вокруг – все созданы для него.

Вот муж такой же, только старше на 30 лет.

Мы на днях решили поехать на дачу. Сели в машину, пристегнули сына, поехали. А ребенка укачало и стало тошнить. Он уделал машину и автокресло. Пока мы возвращались домой, мне позвонил начальник и попросил срочно выручить с отчетом. Все один к одному, как всегда.

Мы примчали домой, я за комп, у меня работа, а муж сказал: «Я все уберу, не переживай».

Он домой взял автокресло – его надо было аккуратно счистить и отстирать.

И он все сделал, в принципе, но… по телику, когда мы вернулись, начался его любимый фильм, и муж бегал застирывать и отмывать в рекламных паузах. То есть, понимаешь, в ванной стоит и воняет кресло, в машине – вонь и кучи, надо идти убирать, а он… смотрит кино.

Фильм закончился, квартира и машина провоняли, муж пошел и все убрал.

И вроде – убрал же, какие к нему вопросы. А с другой стороны… блин, мы та самая семья, выходит, ради которой можно не напрягаться. И в вони посидим, пока папа фильм досматривает… И борщевиком обойдемся…

Вот вроде ерунда, Оль, да? Ну какой это повод для развода? Никакой.

Он же убрал? Убрал. Ну найди в себе этот спасительный компромисс.

Разве это какое-то невыполнимое требование, Оль? Мне кажется, это очень важно – жить с тем, кому не все равно. Не просто важно, а обязательно. Разве нет?

Летом было жарко. Очень жарко. Почти под сорок. А у нас сын под кондеем простывает мгновенно, поэтому мы его не поставили дома. А вентиляторы – целых два – на даче.

Я говорю мужу:

– Сгоняй на дачу, за вентиляторами, я спать не могу от жары.

Он согласился. В тот день я на работе была, а у него выходной. Я думала, он съездил давно.

Прихожу вечером, а он говорит:

– Ты уверена, что ехать стоит?

Это мы разговариваем, а температура «спала» до 35, духота страшнейшая, все как сонные мухи…

Я психанула, собираюсь.

– Ты куда? – спрашивает.

– В магазин.

– Зачем?

– За вентилятором.

– Не надо. У нас два.

– Где? Где они два? Я умираю, ты видишь? Ты замечаешь меня вообще?

– Я сейчас съезжу…

«Я сейчас съезжу» – только после моей истерики.

Пока собрался, пока уехал… Нам спать пора, а его нет. Засыпаем опять в духоте. Я злюсь, не могу просто!

А он звонит:

– Тут, на даче, дел миллион, может, лучше я тут переночую, а утром с колодцем разберусь и покошу… Приеду завтра вечером.