Но Сережа смотрел вниз и не мог. Трамплин тоже качался, как бы подбадривая парня: «Давай, Сережа».

Но – нет. Он развернулся и пошел по трамплину обратно к лестнице в раздевалку.

Потом Сережа ел яблоко на скамейке, а я сидела рядом: просто случайно оказалась там, ждала подругу, которая тоже в этом бассейне работает.

– Видели? – спросил меня Сережа.

Я кивнула.

– Считаете, что я трус?

– Нет, – помотала я головой. – Лично я вот не прыгну с трамплина ни за какие деньги.

Сережа почувствовал в моих словах поддержку. Он прочел в них не вот эту болючую мысль «ты неудачник», а другую, успокаивающую: «с тобой все в порядке».

– Все говорят: «Давай, Сережа, давай», – сказал он. – Поддержка – это, конечно, круто. Но, блин, прыгать-то мне…

«НО ПРЫГАТЬ-ТО МНЕ». Это шепот наших страхов.

Иногда я – Сережа. Очень часто, кстати. Я вроде решила что-то важное на берегу, знаю, что надо прыгнуть, понимаю, что хочу, чувствую, что созрела, слышу, что готова, но… что-то не пускает.

Я качаюсь на трамплине – но не прыгаю.

В теории я только смелая, а на практике – как тот Сережа.

«Прыгать-то мне».

У моей знакомой обнаружили доброкачественное образование в мозге. Сказали: наблюдать. Наблюдать – это минимум раз в полгода проходить обследование.

Прошел год. У врача она не была.

– Тебе надо скорее к врачу! – говорю я и ужасаюсь тому, что снова «причиняю добро», хотя сто раз обещала себе не делать этого. И добавляю виновато: – Чтобы исключить…

– Да-да, да-да, – говорит она и не идет.

Наверное, боится узнать плохой диагноз. А запустить диагноз не боится.

Почему? Наверное, у каждого свои причины, но иногда хочется встать, подойти и дать Сереже пендель сзади: «Да прыгай, блин!»

Но это чужая жизнь, чужие трамплины, чужие решения, чужая ответственность.

У моей А. сто тыщ дипломов об образовании психолога, но она не практикует. Все учится, учится, но на прием к ней нельзя. Почему? Она не знает. Никак не поймет почему.

То знаний не хватало, то компетенций. Теперь всего хватает, но опять нет. Не практикует. При этом никого круче А. я в этой сфере не знаю.

Вот если ей рассказать историю, то она выслушает, а потом… потом скажет фразу, которая просто перевернет все и расставит на свои места. Как будто фокус: подвозишь ей, фокуснице, накрытый красным атласом склад мыслей, а она сдергивает атлас – и вуаля, под ним идеальная расстановка ситуации, все по полочкам.

Как? Как ты это сделала?

– Почему, но почему ты не берешь клиентов? Ты просто не имеешь права экономить свой талант!

А. пожимает плечами. Она сама ищет ответ почему. Вот тут она Сережа. У нее есть причины. У всех есть причины. Не масштабироваться, не идти к врачу, не начинать новое дело…

Но иногда так хочется подойти к основанию чужого трамплина и спилить его. Чтобы Сережа шмякнулся в воду, сквозь все свои страхи.

– Слушай, А., вот у меня подруга-швея. Шьет всем бесплатно то, что они закажут. Нужны штаны – сошьет штаны. Нужна кофта – сошьет кофту. Талантище. Она мечтает шить свои дизайнерские вещи, но… шьет штаны и кофты, которые заказали. И все же говорит, что хочет шить свое, дизайнерское. Вот что бы ты ей посоветовала?

А. смеется.

Она поняла посыл: она сама – свой первый клиент…

– Знаете, почему у меня не получилось? – спросил Сережа в тот раз.

– Почему?

– У меня друг один прыгнул – и о воду позвоночник повредил. Вот я никак этот страх не переживу…

Понятно.

Понимаешь, какая штука, Сереж. С тобой все нормально. Прыгнул – нормально. Не прыгнул – нормально.

Это тебе решать, когда прыгать, Сереж, в твой бассейн. А мне – в мой.

Потому что у всех свои трамплины, у всех свои страхи и полеты у всех свои.

И да… ПРЫГАТЬ-ТО МНЕ…

Мы с Катей сидим в поликлинике перед кабинетом, где делают прививку. Сейчас дочке сделают манту.

Она слышит слово «манту», но не понимает, что это:

– Манту – это укол? Как прививка? Или что?

– Это совсем не больно, – отвечаю на другой вопрос, чтобы не отвечать на Катин утвердительно.

Она, как любой ребенок, сильно боится уколов, даже кровь из пальчика – это стресс. Это неприятная процедура, но необходимая. Иногда приходится делать больно, чтобы потом было не больно.

Катя чувствует мое напряжение. Это просто манту, но без него не попасть на плановую госпитализацию, поэтому надо сделать и забыть.

Я читаю перечень документов для госпитализации, а под ним фразу: «Непредоставление документов или предоставление недостоверных или неполных сведений карается отказом в госпитализации».

Кто придумал такую фразу? «Карается». Слово такое, прямо обещанная казнь.

Я очень ответственно собираю документы. Не хочу, чтоб меня казнили отказом.

Я думаю, что в мире не бывает мелочей. Даже просто фраза мелким шрифтом на безобидном списке документов может быть карающей, а может – спасительной. Можно написать: «Пожалуйста, проверяйте документы внимательно, только полный комплект – основание для госпитализации». И сразу ощущение, что о тебе заботятся и пытаются тебя защитить от последствий, если ты неправильно соберешь доки.

Как будто ты едешь к людям, которые вместе с тобой заинтересованы в победе над болезнью твоего ребенка.

А не наоборот: будто они держат глухую оборону и баррикадами из документов защищают себя от вас и вашего болеющего ребенка.

Из кабинета выходят заплаканные дети. Катя с тревогой смотрит на меня. Почему они заплаканы? Она подозревает, что там, в кабинете, кто-то страшный, кто доводит детей до слез.

Катя тоже начинает плакать.

– Почему ты плачешь, Кать? – спрашиваю я. – Тебе же прямо сейчас не больно?

– Нет. Но я знаю, что мне скоро будет больно, и мне от этого грустно до слез.

Эта фраза очень честная. Она у меня отозвалась.

Я сейчас готовлюсь к одному важному поступку. Хочу разорвать отношения с близким человеком. Это сложно. Считается, что близких мы не выбираем, это как бы наш крест. Мы не выбираем родителей, братьев и сестер, племянников и так далее.

Ну, в целом да, наверное, не выбираем, но, с другой стороны, а если близкий оказался совсем… подлецом?

Много-много раз подряд. В отношении других людей и тебя. Ты понимаешь, что это не случайность, а его образ жизни, и говоришь: «Эй, близкий! Так нельзя!» А он: «Я же близкий, меня можно поддерживать, а не критиковать. Семья, она же для этого, разве нет?»

Я теряюсь. Поддержка – это здорово, но поддержка подлости – тоже подлость. Разве нет? В моем мире – разве да.

Надо выбирать. И быть для этого жестким, потому что тут иначе никак.

И я выбираю. Не подлость, а… Ну, получается, предательство близкого. Как бы сбрасываю его, как якорь, со своего корабля.

Тут ведь выбор какой: предать его или себя. Если предам себя, буду жить преданной всю жизнь. Поэтому… Надо рвать. Жестко.

Я чувствую себя как моя Катя в очереди на манту: грущу от того, что жду боли. Но на этом перепутье любое решение – это боль, а я никак не решусь войти в нее.

Моей Кате пять лет, она не может встать и уйти из очереди.

А я могу. Дернуть стоп-кран и прекратить это все.

Мой поезд на полном ходу встанет, вероятно, всем будет несладко, перевернет меня нехило, тряханет, зато вернется ощущение подконтрольности ситуации: это я решила, когда пришло время боли.

Я не просто сижу и жду в очереди, в коконе неопределенности, я действую.

– Я злюсь на себя за то, что никак не дерну стоп-кран, – признаюсь я психологу.

– Почему?

– Потому что бездействую. Мне не нравится статус-кво, мне хочется все изменить, но я никак не созрею.