Петр чувствует себя немножко предателем, который паразитирует на кошельках постоянных клиентов.
А то, что он три года не повышал цены, работает на износ и живет в съемной квартире с плохим ремонтом, а скоро у него родится сын, но перспектив привезти ребенка в хорошую квартиру совсем нет – и вот этим он себя предает как профессионала, – он не чувствует…
Однажды мы были на даче, и я решила набрать детям лесной земляники. И набрала. Полстакана. Я замучилась наклоняться за каждой ягодкой, а получилось по пригоршне каждому. И они ее раз – на ладошку высыпали и съели. На один укус каждому.
На обратном пути мы тормознули около бабушки, которая торговала ягодами. Стаканчик земляники у нее стоил 400 рублей.
И женщина из машины, что остановилась перед нами, сказала бабушке:
– При всем уважении к возрасту вашему, но сейчас сезон. Не может ягода в сезон стоить 400 рублей за 200 граммов. Это два рубля за грамм. За ягоду, считай. Зимой – еще ладно. Но сейчас-то… Вон лес. Любой может пойти…
А я подумала: «Ну вот я – тот самый „любой“. Я утром ходила в тот самый „вон лес“ и собирала землянику. Одна ягодка – это не только один грамм, но и один наклон. Ты ходишь и наклоняешься, наклоняешься, наклоняешься».
И бабушка оценила свою ягодку (свои наклоны) в два рубля.
Сколько раз вы готовы наклониться, зная, что за каждый наклон вам заплатят два рубля?
А если вам за 70 лет?
Я еще молода, мне не сложно наклоняться, просто… ну, муторно, неинтересно. На десятой ягоде мне стало скучно, на двадцатой я подумала: «Зачем мне целый стакан, мне и половины хватит». А у бабушки, наверно, и давление от этих наклонов скачет, и вообще, вот стоит пять стаканов земляники.
Кто-то (женщина передо мной) думает: «Ничего себе, два косаря бабуля срубит, вот молодец, земляничный бизнес».
А я думаю: «Пять стаканов – это сколько она ходила по лесу? Часа четыре? Пять? Ходила и нагибалась? Боже, какая умница».
Эта женщина, которая видит только 400 рублей, она неплохая, боже упаси, у нее просто своя колокольня и своя ценность. Ей деньги сейчас важны.
Может, у нее до зарплаты осталось 400 рублей, и отдать их за стакан земляники – безрассудство. Она купит на них гречки, макарон и дотянет до зарплаты.
А НА МОЕЙ КОЛОКОЛЬНЕ ЭТОТ СТАКАН – ЭТО ПОЛЧАСА ВНАКЛОНКУ, НА ЖАРЕ, ДА ПОТОМ ЕЩЕ СТОЯТЬ НА ОБОЧИНЕ, СМОТРЕТЬ НА ПРОЕЗЖАЮЩИЕ МАШИНЫ И ВЫСЛУШИВАТЬ ОТ ПОКУПАТЕЛЕЙ УКОРЫ О ТОМ, ЧТО СЛИШКОМ ДОРОГО…
Да замените расстрелом такую работу, я не справлюсь.
Понимаете, Петр, люди платят про себя.
Вот мне, например, не нужен массаж. Мне от него больно – и в процессе и потом.
Но это однозначно полезно, и мне кажется, что за 1500 я, так и быть, потерплю, а за 1700 – не-е-е.
А Аня – спортсменка. Она без массажа не человек. И вы ей не массаж, а фактически новую жизнь этим массажем дарите, конечно, для нее ваши волшебные руки – это подарок судьбы, и даже неловко как-то, что так дешево.
Я опять о своем.
О том, что мы всегда – о себе.
Говорим, пишем, думаем, покупаем, продаем, собираем землянику, делаем массаж.
И да, человек, который сердито спрашивает про бабушкину землянику: «Ой, а почему так дорого?» – должен помнить, что он пропустил слово.
Слово «мне», которое круто меняет смысл.
«Ой, а что это МНЕ так дорого?»
Бабушка не знает, почему ему так дорого.
И она не виновата, что ему так дорого.
Обстоятельства
Когда мама меня, девятимесячную, отвозила в другой город бабушке и дедушке, она, конечно, не собиралась оставлять меня там на 13 лет.
Наоборот, она была уверена, что порешает проблемы и заберет меня сразу, через пару месяцев.
Но через пару месяцев не получилось порешать проблемы. И через год не получилось.
Мама потом говорила, пытаясь объяснить уже взрослой мне: «Понимаешь, были обстоятельства…»
В пять лет мама честно пыталась забрать меня в Москву и даже забрала, но… опять проблемы. Они навалились, и через два месяца меня вернули бабушке и дедушке.
«ПОНИМАЕШЬ, ОЛЬ, ТАКИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА», – ОПЯТЬ ГОВОРИЛИ МНЕ. Я НЕ ПОНИМАЮ. Я НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮ В ЭТОМ ВЗРОСЛОМ МИРЕ, ПРОСТО РАСПАКОВЫВАЮ ЧЕМОДАН В СПАЛЬНЕ БАБУШКИ…
Еще одна попытка забрать меня была перед школой. Ну логично же ходить в школу в Москве, там, где живут родители и родной брат.
Но снова не получилось. Обстоятельства.
Я в детстве ненавидела это слово – «обстоятельства». Какие такие обстоятельства?
Уже в школе я однажды зубрила уроки по русскому языку и встретила определение: «Обстоятельство образа действия – это второстепенный член предложения, который отвечает на вопросы „как?“, „каким образом?“».
И задумалась. Мамины «обстоятельства» на эти вопросы не отвечали и были совсем не второстепенным членом предложения…
А когда мне было 13, бабушки и дедушки не стало и обстоятельства (опять они?) уже вынудили маму меня забрать. Начался новый этап жизни, но сейчас не об этом.
Говорят, что детство – это горшочек с землей, в котором растет росточек – человек.
Чем плодороднее земля, тем толще, зеленее и сильнее росточек. А если земля проблемная, изъеденная обстоятельствами, то росточек получится чахлый.
Мой горшочек был щедро сдобрен детскими травмами: маленькая девочка, разлученная с мамой обстоятельствами, выросла закомплексованной по макушечку.
Девочка думала, что она какая-то бракованная, раз мама не хочет любить ее и победить ради нее «обстоятельства».
Эту травму я отрабатывала всю жизнь: сначала страдала, потом писала книги, потом ходила к психологу.
И отработала, как мне казалось.
Но травма эта захоронена тихонечко в горшочке с землей, в котором колосится мой росток. Не болит уже, на месте травмы – давно шрамики. Там, где шрамики, кожа тоньше, чем везде, но все равно зажило.
Я живу себе спокойно, драмой не ширяюсь, но потом р-р-раз, что-то случилось, и я опять по колено в ней.
Ну, вот, например.
В апреле у меня было много поездок и командировок. Так много, что дома я почти не была. Я планировала другое расписание, но… обстоятельства. Всем было срочно, и всем «ну впихни нас в апрель, ну умоляю».
Я всех впихнула в апрель, кто просил.
А в самом начале месяца я еще на неделю на Алтай летала и обещала детям:
– Вот вернусь и не буду никуда улетать. Побудем вместе, не разлучаясь, две недели.
Но… обстоятельства.
Буду. И еще раз буду. И еще.
Тогда я решила так: апрель уж отработаю по полной, а в мае я с семьей. Прямо первые две-три недели никаких командировок. Мама дома, варит суп, гуляет с детьми…
У меня там, в Москве, были назначены значимые мероприятия, но они утром, когда дети в школе-саду, а вечером – все вместе дома. И больше никаких обстоятельств.
И тут звонок. Я беру трубку, ставлю на громкую связь. Муж рядом слышит разговор.
– Алло, добрый день. Возьмете путевку? В санаторий, в Крым. Срочно. Для вашей дочери плюс сопровождающий. Подавать документы? – спрашивают у меня представители соцзащиты (ну, или кто занимается детским оздоровительным отдыхом и реабилитацией детей с ОВЗ).
– Когда?
– Начало мая.
– Нет, – отвечаю я, понимая, что у меня мероприятия и улететь я никак не могу.
Но в стране-то выходные, и муж говорит, мол, я-то до 11-го могу, в принципе.
Я замялась.
Взять путевку – это, с одной стороны, хорошо: море, воздух, отдых и Катя с папой – лучшие друзья.
С другой – это опять обстоятельства.
Я обещала дочке, что мы не будем расставаться в мае, – а вместо этого отправляю ее с отцом куда-то, а сама не лечу. При этом есть еще муж, который, если я солью эту путевку, скажет: «Ты что, мне не доверяешь?»
Ибо какие еще причины, почему нет?
А я доверяю, но просто…
«Понимаешь, муж, у меня в детстве травма отверженности была, и вот поэтому в Крым ты с дочкой не полетишь». Так, что ли? Бред же.
