— Спасибо, - огрызаюсь я, отстраняясь от его руки, опускающейся мне на спину и ведущей меня вверх по парадной лестнице. — Из-за тебя мама заставит меня еще встречаться с ним. Надеюсь, ты гордишься собой, старший брат.

И я отворачиваюсь от него, устремляясь налево в свою комнату.

— Ты уже легла, милая?

Я ставлю телевизор на паузу и сажусь.

— Да. Заходи.

Мама открывает дверь и тихо закрывает ее за собой, у нее опухшие глаза. Они с папой действительно воевали друг с другом ранее, и видно, что она только сейчас перестала плакать.

— Ты в порядке? - спрашиваю я. — Вы спорили несколько часов.

— Твой отец был недоволен моим предложением пойти на свидание с тем мальчиком, но это было условие родителей Адама, чтобы Малакаю не предъявили обвинения.

Я поджала губы.

— Значит, чтобы его не обвинили, я должна пойти на свидание. Это шантаж, и, честно говоря, мне противно, что ты вообще на это согласилась.

— Если ты не пойдешь, у Малакая будут большие неприятности.

Когда я уставилась на нее, она добавляет.

— Ты знаешь, почему твой брат сделал это сегодня?

Покачав головой, я отвечаю.

— Нет. Я только разговаривала с Адамом. Он не хочет говорить мне, почему он это сделал.

Она вздыхает и садится на край моей кровати, проводя руками по своим волосам - золотисто-блондинистым, густым, без единого намека на седину, несмотря на то, что папины волосы белее белого.

— Он не хочет с нами разговаривать. Он уже давно не разговаривает - даже когда я плакала, прося его пообщаться со мной, он смотрел сквозь меня. Но с тобой он будет разговаривать.

Мое плечо приподнимается.

— Да. Мы очень близки.

— Прости меня за вопрос, но ты можешь сказать мне правду, дорогая. Он когда-нибудь... причинял тебе боль?

Мои глаза расширяются, и я сажусь прямо.

— Что? Нет! С чего бы это?

— Малакай не такой, как мы, Оливия. Я не уверена, почему мы думали, что сможем справиться с кем-то вроде него. Такой тревожный и такой... Я не знаю. Его контроль и собственнические наклонности по отношению к тебе опасны. Даже когда твой отец целует тебя в лоб, Малакай смотрит на него так, будто хочет перерезать ему горло. Он не хочет говорить с психотерапевтом и не хочет принимать лекарства, а я боюсь, что ему действительно нужно и то, и другое.

— Зачем они ему нужны?

Она закусывает губу и поджимает их.

— У Малакая есть... проблемы. Помимо всех травм, полученных им до приезда сюда, которые вызвали его мутизм (немой), он не является психически нормальным. Ты когда-нибудь слышала об ASPD (с англ. Antisocial personality disorder - Антисоциальное расстройство личности — это особенно сложный тип расстройства личности, характеризующийся импульсивным, безответственным и часто преступным поведением . Человек с антисоциальным расстройством личности обычно склонен к манипуляциям, лжив и безрассуден и не заботится о чувствах других людей)?

— Конечно, но Малакай не психопат или что-то в этом роде. Он просто тихий и вспыльчивый.

Мама покачала головой.

— Ему поставили диагноз в пятнадцать лет, милая. И... мы с твоим отцом думаем, что, может быть, нам стоит попросить его уйти, когда ему уже девятнадцать и он в состоянии сам себя содержать.

Я сжимаю зубы, откидывая одеяло.

— Нет, - выдавливаю я из себя. — Если он уйдет, уйду и я.

— Не будь глупой, Оливия. Зачем тебе это делать? Малакай нуждается в пространстве и отсутствии ограничений, и если он живет под нашей крышей, то должен подчиняться нашим правилам. Твой отец даже не может находиться с ним в одной комнате, не чувствуя себя неловко. Ты не можешь уйти - ты... связана с нашей семьей. Ты - Визе.

— Я обещаю тебе, мама, что если Малакай уйдет, я уйду вместе с ним.

— Ладно.

Ее плечи сгорбились, и она долгую минуту смотрела в пол.

— Если он еще раз напортачит, мне все равно, какие будут последствия. Малакая попросят уйти. Мы вырастили его, мы надели на него одежду и наполнили его желудок пищей. Мы уже сделали свою работу. Теперь он вырос и не будет позорить нашу семью.

— А ко мне ты тоже так относишься? Вы сделали свое дело, вырастив меня, и теперь вам больше не нужно вести себя как родители? Вы просто продадите меня замуж за чужого сына, чтобы обеспечить себе больше денег?

— Боже, нет, Оливия. Ты моя дочь и всегда ею будешь. Я не боюсь тебя, и мне не трудно привести сюда новых приемных детей когда есть ты. Но Малакай? Он всерьез напал на человека только за то, что тот разговаривал с тобой. Что будет, если новый приемный ребенок захочет стать твоим другом?

Жгучие слезы скатываются по моим щекам.

— Малакай - ваш сын.

— Да, и я люблю его, мы все любим, но он опасен, Малакай непредсказуем. Он не может испытывать ни раскаяния, ни сочувствия, ни сожаления, ни даже любить кого-то как следует. Он - оружие.

— Убирайся, - процедила я. — Убирайся и никогда больше не говори так о своем сыне.

— Я просто забочусь обо всех, дорогая. Если ты поговоришь с Малакаем и расскажешь ему о лекарствах и терапии, то мы сможем помочь ему не оказаться в тюрьме или, что еще хуже, не погибнуть в результате драки не с тем человеком. Он даже не подумал о камерах и свидетелях, когда бил его головой об стену.

Она пытается положить руку на мою, но я отстраняюсь.

— Я разговаривала с матерью Адама по телефону. Он согласен поужинать с тобой в эти выходные. Я могу перенести твое свидание с Паркером на следующие выходные.

Сквозь зубы я процедила.

— Как тактично с его стороны.

— Мы можем сходить за платьем завтра. Выберем тебе что-нибудь красивое и лестное.

Я не удостаиваю ее ответом, когда она выходит из комнаты, и прижимаю колени к груди, снова и снова слыша ее слова. Отчасти она права: Малакай временами немного... не в себе, но он не такой монстр, каким она пытается его выставить.

Взяв ноутбук, я изучаю "ASPD", проверяю форумы и медицинские отчеты, и чем больше я читаю, тем больше понимаю, что, несмотря на все, что я чувствую к Малакаю, забочусь о нем, хочу проводить с ним время и испытываю бабочек, когда мы спим в одной кровати, он может не чувствовать того же самого ко мне.

Но потом я внутренне укоряю себя за то, что он мой брат, и, очевидно, он не будет чувствовать то же самое, что и я. Он испытывает ко мне чувство собственничества, потому что я его сестра, а не потому, что хочет трахать меня до следующей недели.

Как он видит жизнь? Если он не может испытывать определенные эмоции, то каково это - жить на его месте? Заботится ли он вообще о жизни?

Неважно, какие характеристики и описания говорят о диагнозе Малакая, будь то психопат, социопат или что-то еще, он - мой старший брат, и я никогда от него не уйду.

Спустя несколько часов, когда все уже спят, я вылезаю из своего окна и, балансируя на карнизе, перебираюсь на его сторону поместья. Когда я впервые сделала это много лет назад, я была в ужасе от падения. Высота и я не сочетаются, но к этому я уже привыкла.

Он никогда не запирает балкон, поэтому я крадусь по двери и проскальзываю внутрь.

Из его колонок играет "Archangel" группы MEJKO, достаточно низко, чтобы никто в доме не смог ее услышать. Лязг металла, порывы дыхания, которые он издает, когда поднимает штангу над головой, лежа на силовой скамье, блеск пота на его груди и лице - все это вызывает у меня дрожь, и я молчу, наблюдая за ним, как и он, когда видит меня во дворе.

Он опускает штангу обратно на стойку скамьи и садится, тихо пыхтя и вытирая полотенцем вспотевшее лицо. На нем только шорты, поэтому его пресс виден и блестит от пота, когда он поднимается на ноги, бросает полотенце и запускает пальцы в свои уже растрепанные волосы.

Он смотрит в сторону, его глаза сталкиваются с моими, и я судорожно сжимаю пальцы за спиной.

— Эй. Я не могла уснуть.