Я забираюсь на нее сверху, раздвигаю ее ноги и с силой ввожу в нее свой член. Кончик отвертки находится в дюйме от моих яиц, и когда я закрываю ей рот и беру за горло, наклоняясь, чтобы она могла наблюдать за мной в противогазе, я вгоняю его до упора, вызывая у нее болезненный стон.

Такая красивая, такая чертовски жестокая, она бьет по руке, лишающей ее воздуха, впиваясь ногтями в мою кожу. Она застывает, когда я вбиваю в нее свой член, словно пытаясь убить ее, достаточно сильно, чтобы причинить боль, и достаточно быстро, чтобы она, должно быть, видела звезды.

— Какая шлюха, - простонал я, слова прозвучали отрывисто, но эффективно, пока она смотрела на меня, закатив глаза. — Возьми. Возьми, блять.

Она сжимается вокруг меня, и проходит всего несколько минут, как я трахаю ее, прежде чем она напрягается всем телом и кричит о мою ладонь, когда ее настигает оргазм.

Я немедленно следую за ней, наполняя ее каждой каплей своей спермы, наблюдая, как она теряет сознание от моей хватки на ее горле, как ее глаза расширяются от удушающего давления, как ее тело начинает слабеть подо мной.

Она только что позволила незнакомцу трахнуть ее.

Почему это меня бесит?

Я отпускаю ее шею и рот, прижимаю руки к опавшим растениям у ее головы, все еще вводя свой член в нее и выходя из нее, несмотря на то, что он только полутвердый.

Я хочу сказать ей, что она прекрасна, что она так хорошо принимает мой член, что она, блять, создана для меня. Но я понятия не имею, как правильно составить эти слова, не испортив их, и это только приводит меня в ярость и от себя, и от нее.

Она пытается что-то сказать, но у нее не получается. Я не хочу слышать ее голос прямо сейчас.

Я достаю из кармана тряпку, ту самую, которую уже облил хлороформом, и прижимаю к ее рту, пока она борется со мной.

Спи, прекрасная сестра.

Мой член все еще глубоко в ней, я делаю неглубокие толчки, пока она полностью не теряет сознание.

Я срываю маску и отбрасываю ее в сторону, трясу головой и дышу. Черт, как в ней жарко, а пот на волосах вызывает зуд.

Я немного задираю рубашку и смотрю между нами, наблюдая, как мой член все еще скользит внутрь и наружу, дюйм за дюймом, и оба наших оргазма вытекают из ее влагалища, когда я выскальзываю из нее. Я собираю все, что могу, с ее бедра, и мои глаза закрываются от стона, когда я погружаю два пальца в ее жар. Удержать свое семя внутри нее - это обязательное условие, я представлял себе это слишком много раз, чтобы быть здоровым.

Я не хочу, чтобы она забеременела - к черту это, - но мне нравится мысль о том, что она будет полна моей спермы. Знать, что она будет стекать по ее бедрам.

Я вытаскиваю отвертку из ее задницы - ее неподвижное тело не делает никаких движений, - засовываю ее обратно в карман вместе с тряпкой и вздыхаю.

У нее кровь на бедрах. Я порезал ее отверткой, но это не глубокие порезы - маленькие, которые я наклоняюсь и вылизываю дочиста. Вкус ее медной крови заставляет меня облизывать губы, желая попробовать еще. Я сильно кусаю ее за другое бедро, рассекая кожу, и мои глаза закатываются, когда я чувствую вкус ее крови и там.

Кажется, я слишком серьезно отношусь к духу Хэллоуина. Я превращусь в гребаного вампира, если буду продолжать пить ее кровь.

Прижавшись поцелуем к ее киске, я просовываю язык в ее дырочку и пробую на вкус нас обоих, затем слегка присасываюсь к ее клитору и целомудренно целую его.

Затащить ее на мой мотоцикл будет непросто. Я встаю, оглядываясь по сторонам, и, заметив ограждение у дороги, разрабатываю план.

Накрыв тело Оливии опавшими зернами, я беру маску и надеваю ее наполовину, затем оставляю ее на кукурузном поле и возвращаюсь на фестиваль, прихватив пиво в одном из ларьков, пока иду к своему мотоциклу. Покурив, я жду несколько минут, прежде чем подъехать к полю, припарковавшись достаточно близко, чтобы я мог спокойно перенести ее туда.

Я отбрасываю в сторону кукурузу и несу свою бессознательную сестру к мотоциклу, желая ударить себя по члену за то, что не взял с собой шлем, чтобы надеть на нее. Я держу ее перед собой, моя рука скользит вниз, чтобы коснуться ее обнаженной киски, трущейся о мое сиденье, пока я еду к старому фермерскому дому, который я купил несколько недель назад. Специально для этого момента с Оливией в моем распоряжении.

Удивительно, но она не падает, и когда я выезжаю на темную узкую дорогу, я улыбаюсь при мысли о том, как весело мы здесь проведем время. О страхе, который я внушу ей, когда она поймет, кто ее похитил.

Моя маленькая пленница на обозримое будущее. Моя дорогая Оливия.

Ты не уйдешь отсюда, пока я не отомщу, ты, гребаная предательская сучка.

13

Малакай

Зачем ее биологической матери понадобилось давать ей такое сложное имя?

Из миллионов имен, которые она могла бы выбрать, она выбрала одно с четырьмя чертовыми слогами? Неужели она не подумала о тех людях, которые будут испытывать трудности? О тех, кому нужны логопеды или кто довольствуется языком жестов?

Если бы ее мама не была уже мертва, я бы убил ее за то, что она назвала ее чертовой Оливией.

Я уставился на буквы, проводя по ним пальцем.

– О-лив-а, - говорю я, качая головой. —О-лай-ве-а.

Я скриплю зубами. Почему, черт возьми, я не могу произнести его правильно? Я знаю, как произносить ее имя, но когда я пытаюсь выговорить буквы, мой тон смещается, и я все проваливаю.

А что, если сократить его? Она думает, что меня зовут Кай. Кстати, мое настоящее имя Малакай, а не Кай, но она так думает. А что, если я назову ее Лив?

— Лив, - говорю я, морщась. — Оли... виа.

Ближе.

Я сажусь прямо, набираю воздух в грудь и пытаюсь произнести все это как одно слово.

— Ол-и-вара.

Моя уверенность падает. К черту это.

Я сминаю бумагу, выбрасываю ее в урну и прикуриваю сигарету, наполняя легкие дымным ядом, пока наблюдаю за сестрой через экран телефона. Она подвешена к потолку подвала, цепи на каждом запястье, ошейник вокруг горла, лодыжки скованы кандалами, а ноги раздвинуты. Она прекрасно выглядит в своем маленьком костюме невесты-гота с засунутыми в рот трусиками.

Она висит там уже несколько часов, пока я проверяю, готова ли наша спальня. Так и есть, и мне не терпится разделить с ней постель.

Я натягиваю черную балаклаву и жую жвачку, глядя в маленькое, потрескавшееся зеркало на стене. Она может узнать мои глаза, поэтому я надеваю противогаз поверх балаклавы, натягиваю перчатки и отправляюсь в подвал с сэндвичем и стаканом воды.

Сердцебиение учащается, когда я открываю дверь в подвал и вижу ее, хотя она и замерзла, ее тушь и черная помада размазаны по всему ее милому лицу.

Я ставлю тарелку на место и встаю перед ней, откидывая ее подбородок назад и убирая трусики с ее рта. Она дышит, ее глаза трепещут, и я улыбаюсь ей - она не видит меня - и подношу стакан с водой к ее губам.

Она глотает каждую каплю, а я провожу большим пальцем в перчатке по ее губам и спускаюсь к ошейнику на горле. Я собирался прикрепить ее к своему члену или запястью, но я хочу дать ей немного свободы воли, чтобы она сама захотела пойти со мной в нашу спальню. Только не сейчас. Она еще не заслужила этого.

Ее глаза открываются как кстати, и она втягивает воздух, когда осознает, что прикована цепями и застряла на месте.

— Какого черта? - прохрипела она.

Она смотрит вниз на свои ноги, на расширитель, который держит их широко раскрытыми.

— Отпусти меня!

Я качаю головой и беру сэндвич в руку, поднося его к ее рту.

— Ешь, - требую я. — Это... хорошо.

Я прочищаю горло, досадуя на себя за то, что немного путаюсь в словах. Она зажимает рот, и я зажимаю ей нос и запихиваю сэндвич, когда она наконец разжимает губы, чтобы вдохнуть воздух.

Тебе нужно поесть, дорогая сестренка, иначе все закончится раньше, чем планировалось. Ты должна оставаться здоровой, сытой и накормленной, пока я заставляю тебя страдать за то, что ты украла у меня восемь лет.