Вскрик, который она издает, заставляет меня хихикать.

Ее клитор застрял между двумя звеньями цепи, и я вижу пятнышко крови. Ей это идет - красный цвет определенно ее.

Я лизнул пятнышко, и она вздрогнула.

— Ты гребаный псих!

Хорошо, сопротивляйся, сестренка. Не сдавайся.

Она пытается ударить меня коленом в лицо, но цепи останавливают ее. Я затягиваю цепь между ее ног повыше, и она визжит, хотя я вижу, как она уже намокла.

Она мазохистка, и мне это нравится, потому что я считаю себя садистским ублюдком.

Оливия сдерживает стон, когда я провожу языком по ее ребрам и останавливаюсь на соске. Я посасываю кончик, радуясь тому, что оба соска уже твердые как камни.

— Ты любишь боль, - говорю я, и мне хочется похлопать себя по спине. — Я люблю боль.

— Как скажешь, придурок, - огрызается она, дергая за свои путы. — Ты даже не представляешь, с кем связался. Когда он узнает, где я, а он узнает, он придет за тобой.

Я ухмыляюсь и касаюсь ее щеки. Глупая женщина. Глупая, красивая, умная женщина, с которой я хочу провести остаток своей жизни.

Встав на цыпочки, она рассеянно двигает бедрами вперед, так что цепочка трется о ее киску, а я снова откидываюсь на спинку стула и наблюдаю за ней, прикуривая сигарету.

— Продолжай, - требую я, протягивая руку под поясом, чтобы сжать в кулак свой член и поглаживать его, пока она трется о цепь.

Она также трется о ее задницу, и ее глаза закатываются, когда она поддается. Она грязная и чертовски сексуальная, надо отдать ей должное. А еще я хочу трахнуть ее заднюю дырочку.

Я стою и хожу вокруг нее - она, кажется, слишком увлечена тем, чтобы кончить, и приостанавливает движения бедрами, только когда я подхожу к ней сзади, раздвигая ягодицы ее задницы, чтобы я мог видеть цепочку между ними.

Я протягиваю руку вперед и ослабляю цепочку, продевая палец через звенья между ее задницей и проводя им по одной из ягодиц. Он все еще прижат к ее киске, но теперь у меня есть доступ к ее заднице.

Я сплевываю, слюна скатывается по спине к ее дырочке, затем качаю головой и возвращаюсь к столу. Я беру нож, закатываю рукав, чтобы показать немного татуированной кожи, и разрезаю свою плоть, пока она задыхается.

Позади нее я снова пускаю струйку своей крови по ее спине, размазывая ее по всей поверхности ладонью и наблюдая, как она просачивается в расщелину ее задницы.

Мой член пульсирует, и я вытаскиваю его, несколько раз поглаживая окровавленным кулаком, прежде чем прижаться к ее заднице.

Она снова борется с цепями, но я не слышу ни ее криков, ни стонов, ни чего-либо еще, пока я ввожу головку своего члена в ее заднее отверстие. Постепенно она обхватывает меня, и, блять, она тугая. Туже, чем ее киска. Я никогда не делал этого раньше, никогда не трахал задницу, и я предполагал, что это будет похоже на проникновение в киску Оливии.

Я сильно ошибался. Это, безусловно, лучшее, что я когда-либо чувствовал. Больно от того, насколько узким является проход ее задницы, сжимающийся вокруг каждого дюйма, который мне удается протолкнуть внутрь. Она хнычет, умоляет меня - о чем, я не знаю. Я больше сосредоточен на том, как великолепно я выгляжу, проникая в ее дырочку.

Кровь все еще стекает с моего запястья, и я смазываю ею ее спину, затем расстегиваю ошейник и беру ее за горло, трахая ее, пока цепи трутся о ее киску.

Она вздрагивает в моих руках, слезы катятся по руке, а моя кровь пачкает ее грудь. Черт, я не могу нормально видеть, и мои стоны глубокие, громкие, хриплые. Думаю, мне придется остаться в ее заднице навсегда.

Это официально. Я, Малакай Визе, клянусь отныне быть мужиком любящим задницы. Навсегда и всегда я буду удовлетворять свои потребности, засовывая член в тугую заднюю дырочку сестры.

Оргазм настигает ее, и я чувствую его в ее попке. Она становится все туже, настолько, что я боюсь, что мой член может застрять или сломаться пополам, но это не страшно. Я с радостью умру там.

Ты видишь это, папа? Я снова погружаюсь в свою сестру, и ты, блять, не сможешь меня остановить.

Мои глаза закатываются к затылку, когда я наполняю ее задницу своей спермой. Я держу ее там - глубоко, пульсируя и выплескивая каждую струйку спермы из своего тела, - а она рыдает, умоляя меня остановиться.

Я наклоняюсь вперед и отсоединяю цепь, и она плачет еще сильнее, когда я вытаскиваю член из ее задницы. Я улыбаюсь, глядя на свою работу. Кровь. Сперма. Слезы. Я почти закончил, и когда я закончу, Оливия поклянется мне в вечной верности.

14

Малакай

Мама пытается меня чертовски разозлить.

Сначала она устраивает Оливии ужин с Ксандером. А теперь она пишет по электронной почте о том, что назначила дату свадьбы на две недели вперед.

Может, мне стоит ее убить? Будет ли свадьба, если мать невесты трагически разорвут на части и скормят стае волков?

Зная мою семью, возможно.

Мой тарантул ползет по моей руке, и я наблюдаю, как он изучает мой запах. Он новенький. Я купил его несколько дней назад, и мне кажется, что он выглядит точно так же, как Спайки, мой старый питомец, которого мама уничтожила, когда меня арестовали.

Они убили моего гребаного паука, сволочи.

Я до сих пор хочу отомстить и за это, потому что Оливия даже не попыталась их остановить - судя по ее дневнику, она не особо заступалась за меня, только за себя. Честно говоря, все, что я прочитал в этой гребаной книге, вывело меня из себя. Она много говорит обо мне, о том, как я жестоко обращался с ней, но ей это нравилось. Ей нравилось, когда я был манипулятором и силой.

Тогда почему ты дала показания против меня, милая Оливия?

Зачем рассказывать всем этим людям, что я сделал с папой, а потом забивать мой телефон голосовыми сообщениями с твоими слезами и извинениями; зачем искать меня, когда я вышел на свободу?

Зачем делать вид, что ненавидишь меня, когда скучаешь по мне?

Я лицемер. Я внутренне разрушал любые теплые мысли об Оливии, но в глубине души я тоже чертовски скучал по ней. Разлука с ней была похожа на то, как если бы тебя бросили в море, когда ты не умеешь плавать. Я тонул и тонул, пока снова не увидел свою Оливию.

На ней сейчас было несколько паутинок. Мой питомец ползал по всему ее телу, пока не решил попробовать сбежать из подвала и не заставил меня гоняться за этим ублюдком.

— Ол-иви-а, - бормочу я про себя.

Я пытаюсь прошептать это быстрее, но у меня ничего не получается. Я вздыхаю и проверяю ее телефон на наличие новых сообщений, но даже ее социальные сети мертвы. Куда делась твоя интересная жизнь, сестренка?

Цепи звенят, и я поднимаю взгляд, чтобы увидеть, что она проснулась.

— А, - начинаю я. — Хорошо. Ты не спишь.

Я хотел сказать "Ты проснулась", но, похоже, я все еще учусь этому дерьму.

Я встаю и иду к ней, в то время как мой паук разбегается по моей ладони. Он еще маленький, пушистый, но то, как она расширяет глаза, говорит мне о том, что, во-первых, она понятия не имеет, что у нее паутина в волосах и на теле, а во-вторых, она все еще боится всего, что имеет восемь ног.

Бедный малыш. Он просто хочет, чтобы его поняли, как и я. Не так ли, приятель?

— Не смей приближаться ко мне с этой штукой!

Я улыбаюсь, все еще в балаклаве. Я трахал ее задницу весь вчерашний день, и пока она отрубалась, я поспал в нашей кровати и принял душ. Я попытался помыть ее губкой, но она возбудилась, и я снова стал трахать ее в задницу.

Она даже умоляла меня уделить внимание ее киске, но я отказал ей в этом.

Я не могу не улыбаться, глядя на нее. Она прекрасна - она была такой с тех пор, как мы были детьми. Думаю, с тех пор как я встретил ее в аэропорту, я знал, насколько она будет важна для меня, а когда она выучила язык жестов и научилась играть для меня "С днем рождения" на пианино, я решил, что тоже важен для нее. Прошли годы, но я так и не смог смириться с тем, что нахожусь вдали от нее. Мне всегда хотелось целовать ее и смеяться вместе с ней, лежать в ее постели и смотреть, как она спит, нюхать ее чертовы волосы, как наркотик.