Но внезапно меня спасает стражник Сигурд.

– Старуха Регана говорила, что работал он у лорда Мыса Вереска.

Элибер хмыкает. Что ж, возможно, его вранье самому себе пока спасает мою жизнь. Наверняка, внутри он понимает, кто я и зачем пришел. Чувствует золотыми нитями. От них-то ничего не скроешь.

– Ясно. И как там?

– Неспокойно в последнее время, – отвечаю, вспоминая город в подножьях Воющего водопада. – Восстания после вербовки. Не хотят люди воевать, мой король.

– Захотят, значит, – Элибер с пренебрежением отмахивается. Ну да, конечно, не тебя ведь запихивают на чужую территорию с мечом в руке.

– Мой король, пользуясь моментом, скажу, что мы собрали информацию по тем местам, о которых вы просили, – вставляет слово Сигурд. Я с интересом вслушиваюсь. – Вы, помнится, про Воющий водопад спрашивали. И про Медвежью деревню с Темным краем. Сообщают, что во всех населенных пунктах происходили какие-то странности. На повозку с военным отрядом напал дракон, завербованные разбежались кто куда. В Темном крае таверна «Прощенный» горела. А в Медвежьей деревне нашли труп нашего наемника. Рейна, кажется.

Элибер хмурится. Чувствовал, значит меня. Ощущал мой маршрут, зараза такая, и все равно отрицает мою истинную суть. Какой же противный все-таки человек. Лживый и ложью своей запятнанный.

– Благодарю, Сигурд. Есть что-то еще? Причина какая-то?

– В Медвежьей деревне хрен что узнаешь. Там тавернщик полоумный, как после проклятья чародейского. А вот в «Прощенном» на месте пожара нашли недотлевшие кости. Поговаривают, что комнату ту снимал какой-то полоумный мальчишка с маленькой рыжей девочкой. Девчонку не нашли. Мы еще проводим кое-какие допросы. Может, что-нибудь еще всплывет, так мы сразу вас оповестим.

«Хрен вы ее найдете, ублюдки», – думаю я и сохраняю спокойствие в лице. Элибер слегка оглядывается, и в глазах его вспыхивает уже привычное раздражение.

Мы спускаемся по узким лестницам, кажется, целую бесконечность. А потом наконец выходим из темных потайных коридоров прямо из надзорной стены замка в укромном уголке, спрятанном в переулках города, напротив величественного храма Триедины. Сигурд, спеша, закрывает проход, а Элибер быстрым шагом уходит по мостовой.

– Вы всегда так? Зачем парадный вход, если вы им не пользуетесь? – спрашиваю, ускоряя шаг, чтобы побыстрее его догнать.

– Затем, что на парадный вход всегда нацелен взгляд Фелабелля. Не о каждом выходе короля должна знать челядь.

Он не хотел, чтобы кто-то видел, как Великий Владыка опасается конкретного узника, раз является к нему на казнь. Это понятно, да и по его роже перепуганной видно.

– Он назвал себя Богом, – невзначай бросает король. – Значит, сегодня Бог сдохнет.

Как же глупо это звучит. Силюсь удержать смешок и следую рядом с ним, давясь подступающим хохотом. Благо, Эличка не замечает. Это он говорит, что сходит с ума, а по ощущениям – я утопаю в безумии, что творится вокруг, и стараюсь сам не потерять рассудок.

Вот каков он, Эличка. Богов убивает, войны выигрывает, восстания подавляет. Велик король, что скажешь.

Мы останавливаемся в собирающейся толпе на главной площади. Сигурд замирает рядом, удерживая рукоять меча, чтобы, если что, защитить короля.

Все мое внимание уходит на лица людей, что пришли поглазеть на чужую смерть. Ну и рожи у этого народа. У каждого в глазах жажда крови. Смысл был убивать Элибера? Что это вообще изменит, если на Волчьих тропах такие люди живут? Им бы хлеба да на свернутые шеи и чужие слезы попялиться. В каждом из них есть мерзость, а этот недонаместник-недовладыка всего лишь повод дает ее проявить. Дело ведь совсем не в Эличке, получается. Он лишь трудится соответствовать.

«Но есть и другие. Вспомни восстание у Воющего водопада. Вспомни мужчин в повозке. Они ведь – совсем не такие», – расстроенный моими мыслями просыпается внутренний отец.

«Но вот этих – большинство. Иначе бы давно режим фелабелльский пал».

Косым взглядом замечаю серебряные глаза Элибера. Он стоит по правую руку, и на лице его скользит тревожное ожидание. На удивление нет в нем кровожадности, хотя смерти названному Богу он желает больше, чем эти люди, и я верю, что у него на это есть основания. Он напуган. По-настоящему.

Не знаю, почему, но чувствую, что страх его кроется где-то в глубине. Что-то не так с этим оборотнем. И он самый настоящий враг. Возможно, наш общий.

Толпа вспыхивает оглушительным криком. Все это похоже на театр бродячих артистов, обычное выступление, только играют они с чужой жизнью. На эшафот, так напоминающий сцену, выходит палач, а следом несколько десяток стражников втаскивают смеющегося подростка. Мальчишку лет пятнадцати. Элибер зажимает рот ладонью, пораженный, перепуганный и одураченный, и мне внезапно становится невыносимо его жаль. Сигурд, кажется, тоже в ужасе.

Я рассматриваю юношу. Темные волосы, сиреневые, горящие жутким светом глаза. Острая, безумная улыбка, что тянется почти до ушей. Кажется, у него отсутствуют кости, ноги, как желе, волочатся за телом. Это определенно не человек.

И меня пропитывает страхом Элибера. Трясет, как осиновый лист. Его тело дрожит, а мое подхватывает. Мир плывет, теряет краски, пульсирует кроваво-красным. Да что же ты так сильно паникуешь? Ничего же не разглядеть сквозь эту пелену ужаса!

Бешусь. Натягиваю нити на запястья и хорошенько встряхиваю его.

«Успокойся, я хочу понять, что происходит», – голос мой ровный. Приходится прикладывать огромные усилия, чтобы не слиться сейчас в одно целое и не затеряться во вспышках его эмоций.

«Оно же убьет меня, я же умру, ты разве не видишь?!» – он вопит внутри. А сам стоит, трясется и пальцы кусает. Бестолочь.

Костяшки пальцев белеют, сжимаясь в кулаки. Кажется, я уже говорил, что он, как ребенок? Привык, что бояться нечего, что страха не существует, а смех жуткого существа таки выбивает его из колеи, как будто из-под кровати скрип доносится. Сразу и монстры существуют, и волки за бока кусают, если ляжешь спать неправильно.

И я опускаю руку ему на плечо и крепко сжимаю до хруста в ключице. Элибер резко отводит глаза от эшафота и упирается взглядом в мои побелевшие пальцы. В глазах – беспомощность и потерянность.

«Я здесь. Никто тебя не убьет», – передаю ему свою уверенность и с прикосновением это получается гораздо легче и не так болезненно. Мир, понемногу возвращается на место. Теперь-то я могу осознанно посмотреть на тварь, которую уже подвели к веревке и столбу.

– Вот же зараза ты! Вот ты сукин сын! От тебя ведь многого не требовалось, – я смотрю на существо, чье человеческое лицо искаженно безумием. В глазах всепоглощающая, алая ненависть. Да он бы с радостью пустил мне кровь. Существо смотрит на меня. И, кажется, обращается только ко мне. – Взять да порезать! Отомстить и выдохнуть! Ты пожалеешь, малыш, ты пожалеешь! – верещит юноша, откинув голову к солнцу. Шея неестественно хрустит, а голова, башка-то его затылком припадает к самой спине.

Толпа заметно затихла. Не это они хотели увидеть на главной площади солнечным утром.

– Сдохни, Элибер! Сдохни, волчонок, я обещаю тебе, ты сдохнешь! – он верещит, захлебываясь в собственном яду.

Элибер задрожал. Я почувствовал, как подгибаются его колени. Еще секунду – и он грохнется на землю, убитый страхом.

– Не слушай его, – шепчу Элиберу, а в ушах бьется бешеный стук его сердца.

– Кали умрет. Сейчас умрет, и это закончится, – еле слышно произносит он, обнадеживая себя. И я понимаю, чего он так боялся. Теперь до меня доходит.

Элибер пристально наблюдает за тем, как гвардейцы накидывают на изгибающуюся шею веревку. А Кали все извивается, как змея, и захлебывается в диком хохоте. Брызжет слюной во все стороны, переходит от смеха к визгу.

Еще секунда, хруст, тихий шепот в толпе, и он раскачивается на виселице, вывалив язык.

Король выдыхает с облегчением. «Зря», – думаю я, потому что вижу, как поднимается его грудь. Тварь дышит. Тварь притворяется.