– Не суть важно, мой король. Так вот, про Кронэды.

Я вновь возвращаюсь к Циммерману, как ни в чем ни бывало. Теперь Ривер – мой должник. В этом я уверен.

– Моя супруга узнала о недавно случившемся на Главной площади и написала Верховному жрецу. Он заинтересовался. Говорит, что бессмертный мальчишка, называющий себя Богом, скорее всего, одержимый влиянием Чужеродных.

– Кто это? Чужеродные? – спрашиваю, путаясь в мыслях. По-хорошему мне стоило бы разозлиться на Циммермана за его поганую жену, которая тут же сообщает все своей жуткой семье. Целостность государства тает на глазах.

– Так на Архипелаге называют иноземных Богов, древних, как мир. Мост Деарила, по мнению Кронэд, принадлежит Чужеродному Деа, Богу смерти. Понимаете, их Темный Властелин, в которого они верят, согласно легендам, должен однажды явиться в мир и побороть саму смерть. Верховный жрец не прочь связаться с вами и обсудить проблему с одержимым и, если понадобится, прибыть на Волчьи тропы и изгнать его.

– Помнится, вы советовали мне не подпускать Архипелаг к Фелабеллю. С ваших слов, Верховный жрец уничтожит наши устои и веру в Триедину.

– Я тоже так подумал, когда супруга получила письмо, поверьте мне. Но Верховный жрец не просит ничего взамен. Предлагает лишь помощь и утверждает, что влияние Чужеродных должно быть уничтожено, ведь только тогда Темный Властелин сможет, явившись в мир, беспрепятственно спасти человеческий род и избавить людей от смерти.

«Мне это не нравится. Элибер, подумай сто раз прежде, чем протянуть руку бешеной собаке».

– Я обдумаю предложение Верховного жреца. Впредь попрошу вашу супругу поменьше распространятся о внутренних делах нашей страны. Этот мальчишка с площади – моя проблема и больше ничья. Как донесете мои слова вашей супруге – можете оставаться.

Циммерман широко улыбнулся и на радостях закивал головой. Как бы она с шеи не слетела с таким-то рвением.

– Благодарю, мой король. Ухожу писать ей письмо прямо сейчас.

– Попросите Сигурда проводить вас в свободные покои, как отправите послание. Я выделю вам личную охрану.

Он вновь кивнул и, подорвавшись с места, выскользнул из моего кабинета. Я оглянулся на Ривера, застывшего с каменным серым лицом.

– Говорю тебе, Элибер, к добру это не приведет.

– Не поверишь, мой внутренний голос, что говорит твоим, сказал мне то же самое.

Паж уставился на меня, как на идиота, и я не сдержал смешка.

– Ты сам понимаешь, как это звучит? Элибер, если Кронэды проникнут в Фелабелль – падут Волчьи тропы и Либертас. Все падут и станут очередным покоренным островком Архипелага.

– Да успокойся ты. Что ты так за Либертас переживаешь? – смеюсь уже в открытую. С каждой секундой мир кажется все безумней и безумней. Или он всегда был таким, а я старался это не замечать. – Что, родина твоя что ли?

Ривер морщится и хватает графин с вином.

– Что, теперь тебе страшно, да? – выдавливаю я сквозь смех. И действительно, почему мне в голову не пришло, что он может быть выходцем из земель Вольного Бога. Или не может? Откуда тогда в нем столько огня? Откуда алые рябины в моих снах? Или я схожу с ума? Или я наконец-то просто падаю в пустоту и вот-вот разобьюсь?

Но если это так, как мне могли его порекомендовать?

– Я пойду. Оставлю тебя в твоем безумии. Смотри, не растворись, а то Темный Бог обрадуется своему новому лакомому кусочку.

– Ривер, да шучу я. Просто шучу.

Он застывает у двери и оглядывается. Взгляд его – острые клинки и драконье пламя.

– А я не шучу. Как захочешь поговорить с Кали – скажешь. Если он действительно Чужеродный Бог – давно бы вспорол тебе кишки, будь на то его желание. Богов не страшат железные решетки. Если он сидит в плену – значит, сам и позволяет себя в нем держать.

Смех мой стихает. Я наблюдаю, как Ривер открывает дверь, переступает порог и внезапно сам для себя произношу:

– Ривер, я ненавижу шахматы.

Он бросает на меня взгляд из-за плеча и тихо говорит:

– Я знаю.

Ривер

Черный замок пах сегодня особенно по-родному. Домом. Знал бы я еще, чем на самом деле пахнет дом, но у меня были лишь догадки. Может, рябинами или ветром? Пряной смолой или яблочным садом?

О таком доме я мог только мечтать.

Я свернул в Башню Эрдали. Почти выучил все коридоры замка, расположение каждой комнаты и зала. В противоположной Башне – приемный и тронный залы, покои короля, обеденное помещение и Эличкин кабинет. В Башне Эрдали интереснее. Здесь жили слуги, всегда было шумно и задорно. Чуть ниже винный погреб. Там пахнет Либертасом и Алыми горами. Совсем выше – смотровая площадка, с которой видно всю столицу – вдоль и поперек. Все лабиринты узких улочек, что простирались и сталкивались меж собой в хаотичном порядке. Либервуд отличался от столицы Севера архитектурой. Казалось, здесь домишки с замшелыми крышами напиханы просто потому что. На родине моей все иначе. Строже как-то. Большие улицы, шумные огромные площади, колодцы и мосты. Никаких тебе рвов и стен, что ограничивали город. Столицу Либертаса запросто возьмет любой свирепый народ. Она словно испокон веков ждала захватчиков, манила их своими гигантскими пустыми пространствами. Вражеские войска могли заполонить их за секунду, с легкостью взять увитое плющом и расписными колоннами здание Совета.

Я перепрыгивал через ступеньки, что вились меж этажей, рассматривал темные своды и маленькие витражные оконца. Все казалось правильным, злость на Эличку стихала, с каждым днем, проведенным рядом с ним, я злился меньше и меньше. Раньше считал его глупым, избалованным и жестоким мальчишкой, возомнившим себя пупом земли, а сейчас – жалел. Когда он нервно барабанил дрожащими пальцами по столу, когда морщился и под глазами пролегали морщинки – следы бессонных ночей, когда голос его срывался в хрип, а панический ужас отражался во взгляде. Я жалел его. По-настоящему.

Мне, наверное, никого никогда не было так жаль. Временами я думал, что жалеть кого-то, кроме сестры, не умею. Элиберу сочувствовать было проще. Как будто я впервые жалел и самого себя тоже.

Я вспоминал, как он рыдал в тот день, когда я пришел его убить. Даже стыдно после этого над ним измываться, пусть он и отрицает порой слишком очевидные вещи. Дурак дураком, на первый взгляд, но нитями я чувствовал, как Эличка страдает, как таращит от него недоверием и тревогой.

Помнится, я обещал полюбить своего врага, если придется.

По служебному коридору вовсю рассекали служанки и слуги. Готовились к ужину, таскали на кухню бочки с рябиновым вином, сновали с подсвечниками и тяжелыми корзинами, наполненными мясом. Вся эта суета приковывала мое внимания, а оттого я и не заметил, как напротив меня возник из ниоткуда Сигурд. Я даже вздрогнул от неожиданности и окинул долговязого светловолосого стражника опасливым взглядом. Сигурд же прогремел доспехами и внезапно опустил руку в железной перчатке на мое плечо. Ну как опустил… Скорее грохнул. Так, что я еле удержался на ногах от тяжести стали.

– Ривер, король освободился?

– Вроде, да. Только он не совсем в себе. Опасался бы я на твоем месте к Элиберу заходить. Что ты хотел ему сказать? Могу передать.

Окидываю взглядом его вспотевший лоб. Стражник нервно прикусывает губу, разжимает стальную хватку на моем плече и чешет свою макушку. Вши у него что ли? Опасно. Этих тварей я терпеть не мог. Личинки в волосах – страшная история. Когда башка постоянно чешется, не сосредоточишься на важных делах. Слух притупляется, да и зрение. Остается только постоянное раздражение в волосах.

А может, Сигурд просто слишком нервный. Какой король, такой и народ.

– Там проблема. С Кали, – серьезно произносит королевский гвардеец, – Он кушать отказывается.

Не удерживаю смешок.

– Ты бы от Элибера живым не вышел.

– Да… Вот только кушать он отказывается то, что мы ему предлагаем. Сказал, что ему надоели тюремные харчи, и он…

– Найдет пропитание себе сам, – доносится из-за спины Сигурда звонкий голос, и по шее у меня разбегаются мурашки.