– Я не проводил экспериментов, – тихо заговорил Элайджа, продолжая улыбаться, гладя ее живот, – но душа Блэр впервые откликнулась на пятой неделе. И она была так прекрасна! Так чиста и невинна…

Даниэлла положила ладонь на руку Элайджи, жалея, что так не может. Как бы и ей хотелось ощутить душу того, кого она носила под сердцем.

– У тебя какая?

– Тринадцатая.

– Совсем взрослый пацан уже, а? Я чувствую его. Очень сильная душа, как у его матери и отца. Боец. С ним будет не просто…

– Только не некромант…

– Я не знаю, Дени. Но знаю, что он уже любит тебя.

Элайджа убрал руку, а Даниэлла сделала глубокий вздох, пытаясь не заплакать, но чувства накрывали, словно волны в океане, сбивая с ног.

– Хочешь покажу?

– Так можно?

– Ты же можешь окунаться в чужую память и читать воспоминания?

Даниэлла несмело кивнула и коснулась щеки Элайджи. Сердце колотилось, ладошки вспотели, а в глазах почему-то начало темнеть.

– Ты так боишься, словно сейчас родишь.

Она мотнула головой, покрепче прижимая руку к его небритой щеке.

– Показывай уже. А то попробуй Авроре объяснить, зачем я ее мужа тут лапаю!

Элайджа сжал руку и направил. Даниэлла оказалась в его сознании и попала в воспоминание, которое он приобрел минуту назад. Она видела себя, стоящую у окна, уставшую, напуганную, но с горящими глазами. А потом они коснулись ее живота. И она ощутила то, что ощутил Элайджа, и задержала дыхание, боясь пошевелиться: только бы не потерять это чувство, только бы запомнить навсегда.

Она чувствовала под пальцами совсем крохотную душу. Но такую яркую. Чистую. Сильную. Она билась под пальцами, словно сердце, рвалась ей навстречу, касалась в ответ.

Элайджа поддержал Даниэллу за поясницу, не давая упасть, так вскружили голову эмоции. Она не была к такому готова. Не знала, что может так любить. Так дорожить кем-то. А она очень любила Джейкоба (так сильно, что пошла за ним в царство мертвых).

– Я думала, не готова, – просипела Даниэлла, возвращаясь в реальность. Элайджа усадил ее на стул и налил воды.

– Ты не одна. С тобой Джейкоб и мы с Авророй. А уж как твой дедуля радуется! Кажется, он готов уйти с поста премьер-министра, чтобы быть полноценной няней.

Даниэлла качнула головой, слабо улыбаясь. Она уже запретила Ричарду покидать пост, зная, что не сможет найти человека, которому сможет так же доверять.

– Это страшно. Любить так сильно. – Даниэлла закрыла глаза, вспоминая ощущения, что подарило ей касание к душе сына. – Как твои дочери?

Элайджа шумно выдохнул. Сел рядом, постучал пальцами по дубовому столу.

– Дафну еще не видел. Блэр… радуется приключениям. Они сильные. Обе.

– С такими родителями… Отпустишь их?

Элайджа пожал плечами.

– Их решение. Дафна на последнем курсе. Блэр ждала начала учебы в университете все лето. Как я их не пущу?

– За Блэр теперь Хаос… что он там от нее хочет?

Даниэлла заметила, как Элайджа сжал кулак.

– Когда я…

– Бил его, – подсказала Даниэлла. Элайджа закатил глаза.

– Когда мой кулак встретился с его челюстью, я на секунду ощутил его. Он силен, не пропускает меня. Но даже он иногда теряет контроль. – Элайджа уперся локтями о стол, дернул головой. – Он не обидит ее. Она… интересна ему. В романтическом плане.

– И ты отпустишь ее? Зная, что ей интересуется мужик, который стар, как этот мир?

– У меня есть выбор? Запрети я ей искать с ним встречи, она еще сильнее захочет его.

– Она в любом случае захочет его, Элайджа. Это же Блэр! В каждом сериале она выбирает мужика посуровее и постарше! Да она все еще влюблена в Тома Эллиса и его Люцифера!

Элайджа пожал плечами, стараясь скрыть улыбку, ведь они с Даниэллой знали, в кого Блэр питала слабость к мужчинам постарше: ее мать среди всех выбрала тысячелетнего короля Подземного царства, выжигающего души каждого, кто перейдет ему дорогу.

– Я не могу уберечь ее от этого. Я поговорю с ней. Но… это ее выбор. Не убить же мне его, в самом деле?

– А его можно убить?

– Хотел бы я знать…

Даниэлла прыснула, заметив, как серьезно говорил Элайджа, как напряглись его мышцы: кажется, он и правда был бы не против решить эту проблему, выкопав одну новую могилу.

– Да и… кажется, он тоже не хочет разрушения Врат. Значит, уже не враги.

– Ладно. Удачи с Авророй. Уверена, она счастлива не будет, что ее дочери едут в другой город. А я досыпать.

– Я найду выход.

Даниэлла кивнула и вышла из зала, ощущая такую усталость, словно пробежала от Терравила до Лостхилла.

Флоренс всегда обижалась, когда ее называли сумасшедшей, ведь себя таковой не считала. Ну, может, чувство юмора у нее своеобразное, не более того.

В первую ночь после возвращения в Соларис она кусала губу, сочиняя план. На правой руке появилась новая повязка, ведь она наивно полагала, что сумеет порезать себе вены и героически (нет) умереть, не догадываясь, что в палате за ней следил хранитель душ.

Первый час после того, как ее вернули с зашитой раной в палату, Флоренс орала, билась в истерике, пытаясь избавиться от ремней, которыми ее привязали к кровати, чтобы предотвратить новую попытку самоубийства. Потом она устала. Голова раскалывалась, слепые глаза вылезали из глазниц, а искусанные губы кровоточили. Но она поняла, что на ее крики никто не прибежит и прекратила шоу.

Она не хотела умирать. О, нет! Она хотела жить! Однако понимала, что своей смертью испортит счастливые концы тем, кто испортил ее жизнь, отняв ребенка и изгнав в мир без магии.

До утра Флоренс лежала без сна. Тело устало так, что она еле шевелила пальцами, по голове словно стучали, но она не могла уснуть, как бы ни пыталась. Мозг продолжал работать, рисуя новые планы: каждый хуже предыдущего.

Как же Флоренс хотелось разорвать мойровы ремни и высвободиться. Она пыталась нащупать магию, что витала вокруг, позвать ту, которой поделилась Аврора, но встречала барьер. Вспоминала беременность, что провела в Соларисе: еще тогда было ясно, что после заклятия Джошуа она не может больше впускать в себя магию. Подлец так хотел спасти их нерожденное дитя, что пожертвовал жизнью, лишая Флоренс сил, лишь бы той позволили родить.

Может… Может, она найдет способ? Мойра устало улыбнулась, решая вдруг повременить со смертью. Нет, попытки нужны! Иначе эти глупые актеришки заподозрят, что она что-то задумала. Вот только что же она задумала? А?!

Флоренс заерзала на кровати, перекидывая в голове листы с потенциальными сюжетами, понимая, что ни один не в состоянии воспроизвести. Тут нужны глаза… Тут – магия. А этот и вовсе за гранью разумного. Можно бы было… можно…

– Твою тень, – шикнула Флоренс, дергая руку. – Эй? Ты тут? Под повязкой не почешешь?

Она услышала недовольное бурчание хранителя душ, затем – шаги, а потом в нос ударил запах пота.

– Что, так волнуешься, да? Да что я могу тебе сделать?

Хранитель душ дернул ее зашитую руку с такой силой, что Флоренс заверещала от боли.

– Если я умру – тебя убьют, дорогуша!

– Так ты не умирай.

Весомый аргумент. Не поспоришь!

Флоренс сыпала ругательствами, орала, потом хохотала.

Может, сумасшедшей она себя и не считала, но вела себя так, словно сбежала из психбольницы.

Спустя десять минут пришли врачи, без слов ввели ей что-то в вену, и она все же уснула… но мозг продолжал сочинять… ее последняя пьеса должна быть гениальной… шедевральной…

Но для этого ей надо…

– Как стерва?

– Слаба. Едва жива. Но умудряется орать и раздражать всех в радиусе километра. И, боюсь, придется перевозить ее к нам из больницы. Чем я дальше… тем хуже наша связь. А она жива потому, что я позволяю ей питаться моей магией, что останавливает течение болезни.

– Главное сдержаться и не убить эту суку самому.

Флоренс зашевелилась, просыпаясь. Застонала от боли, догадываясь, что привлекает к себе внимание, но тело слишком болело.