Теперь в его голосе слышались нотки гнева.

— Я даже не подумал об этом, — ответил командир.

— А как же американский летчик, с которым мы связались через радиомаяк? — спросил Энди.

— Он забыл указать о радиоконтакте в своем отчете. И о том, что нужно кому-то сообщить об этом, вспомнил только через три дня, что, для вас, конечно, было уже слишком поздно.

Мы в изумлении покачали головами. Нашу судьбу предопределили фундаментальные ошибки командования, особенно допущенные после высадки патруля.

Обсуждение продолжалось около 40 минут, прежде чем полковник объявил перерыв. Надо отдать ему должное, он не пытался переложить вину на других, а позволял любым обвинениям возлагаться прямо на его плечи. Он носил высшее звание в Полку, и ответственность лежала на нем.

Не было никаких извинений; это был просто обмен фактами в том виде, в котором они имели место. Однако то, что командир признал, что были допущены ошибки, не освобождал его от ответственности.

— Итак, — подытожил полковник, — я намерен провести открытый разбор и обсуждение того, что произошло с «Браво Два Ноль», для всего личного состава Полка. Я ожидаю, что вы все подготовите полный письменный отчет о случившемся, который должен быть представлен на мое имя в течение двух недель.

Он встал, аудиенция закончилась.

Мы вышли из комнаты в полном молчании, каждый погруженный в свои мысли, пытаясь примирить грандиозность откровений командира с тем, что, по нашему мнению, пошло не так. Но в свете таких критических моментов, как отсутствие «Лендроверов» и нехватка снаряжения; неэффективная разведка противника, местности и погодных условий; неправильные частоты; поспешное планирование; плохая передача информации; неправильное принятие решений и чистое невезение, наша самокритика была чрезмерной и в значительной степени неуместной. Эти внешние факторы в сочетании с непредвиденными обстоятельствами войны мешали патрулю на каждом шагу.

Общеполковой разбор этого боевого выхода должен был стать последней, официальной главой в истории «Браво Два Ноль», но он мало чем помог в решении существующих проблем.

Как выяснилось, этот процесс затянулся на долгие годы, поскольку время от времени появлялся новый кусочек пазла, ранее неизвестный или, казалось бы, не имеющий отношения к делу. Некоторые из них и послужили толчком к написанию этой книги.

Двадцатиминутная поездка из Херефорда на север не заняла много времени, и не успел я оглянуться, как водитель уже подъехал к парадной двери живописного загородного коттеджа. Блю и Гейл стояли уже там, готовые поприветствовать меня. Я выскочил из машины и зашагал на своих костылях, останавливаясь, чтобы сжать протянутую руку Блю.

— Ты в порядке, Майк? — Спросил Блю, скромно улыбаясь. — С возвращением!

Это была одна из сцен воссоединения, которые я снова и снова разыгрывал, находясь в тюрьме; почему-то мне часто казалось, что я совершаю это действие из своей камеры. Когда эти события произошли на самом деле, и именно так, как я себе представлял, я понял, что в каком-то смысле это мой заключенный разум пытается сказать мне, что все будет хорошо; что возвращение в Херефорд и новая встреча с друзьями означают окончательный конец кошмара, через который я прошел.

Оглядываясь на тот период, теперь я отчетливо вижу, что страдал. В моей душе зияла огромная дыра, которая отчаянно нуждалась в исцелении. Хотя Пит, Кен и другие близкие друзья поддерживали и ободряли меня, я знал, что есть только одно место, которое я действительно хотел и в котором отчаянно нуждался: мой родной дом в Новой Зеландии. Именно здесь я мог оставить своих демонов в покое и позволить начаться процессу исцеления.

Холодным, солнечным весенним утром гробы, которые несли безупречно одетые бойцы 22-го полка САС, медленным шагом внесли в церковь Святого Мартина.

Церковь была забита до отказа, в ней собрались бывшие и действующие солдаты САС, пришедшие отдать последние почести погибшим. На каждом гробе, украшенном флагом, лежали полковой ремень, берет и медали, и когда они в торжественной тишине медленно проносились по проходу к кафедре, головы всех присутствующих поворачивались, сопровождая их взглядом, а присутствующие мужчины вспоминали о своей смертности.

Читались хвалебные речи и пелись гимны — в атмосфере, которая была настолько заряжена эмоциями, что не могла не тронуть за душу. Но это было не просто эмоциональное выражение скорби, ведь среди тех, кто недавно вернулся из Персидского залива, чувствовалась настоящая волна гнева — чувство, которое не должно присутствовать на такой службе.

Когда на улице смолк пронзительный треск винтовок почетного караула, одинокий горнист начал играть «Зарю», и его жуткие причитания стали последним приветствием павшим.

Стоя там, на полковом кладбище, я вдруг почувствовал себя очень отстраненным и одиноким — ведь прощальный салют и сигнал горна могли так же легко звучать и в мою честь, и когда каждый проходил мимо могил, склоняя голову и прощаясь, никто не стеснялся своих слез боли и утраты.

Через несколько месяцев после нашего возвращения из Ирака в Стирлинг Лэйнс прибыли представители ООН, чтобы встретиться с теми из нас, кто был военнопленным. Их задача заключалась в сборе показаний о том, как с нами обращались, пока мы находились в руках иракцев — была создана комиссия, которая должна была предпринять попытку взыскать с иракского правительства компенсацию за жестокое обращение с гражданскими и военными.

Бывшим военнопленным САС были присвоены номера, чтобы обеспечить конфиденциальность и защитить наши личности. Мне был присвоен номер «Солдат № 5».

Бум! Звук огромной бомбы, разорвавшейся где-то в центре города, был хорошо слышен с моего возвышения на крыше. Клубящийся черный дым свидетельствовал о разорвавшейся взрывчатке и горящих материалах, по которым можно было примерно определить место взрыва.

На мне больше не было камуфлированной формы британского образца, и я не носил винтовку — все это было обменено два месяца назад на элегантный костюм за 600 долларов и портативную радиостанцию «Моторола». Теперь я был гражданским лицом — через семь лет после войны в Персидском заливе я наконец решил оставить Полк и теперь гастролировал по миру в качестве консультанта по безопасности.

— Что скажешь, Киви? — Спросил меня Майк, босс «Стирлинг Секьюрити», помня о высокопоставленных клиентах, с которыми мы находились на вилле. Я опустил бинокль и осмотрел обманчиво живописный вид, открывающийся передо мной. Террористы фундаменталистского толка только что взорвали еще одну бомбу — четвертый взрыв за последний час, концентрированная атака в преддверии выборов, которые должны состояться через две недели.

— Думаю, нам стоит оставаться на месте, пока ситуация немного не успокоится, — ответил я. — До отеля осталось совсем немного, а с нашим сопровождением мы доберемся туда меньше чем за десять минут.

— По-моему, неплохо, — ответил Майк в своей естественной неформальной манере. — Я попрошу ребят из сопровождения сходить и принести нам пиццу.

Наши клиенты присоединились к нам на балконе виллы, на их лицах было написано беспокойство. Они были гражданскими лицами, мужчинами и женщинами, не привыкшими подвергаться подобной угрозе, но именно поэтому они и нанимали таких людей, как мы с Майком, чтобы оценить целесообразность пребывания и продолжения их бизнеса здесь. Наступил момент, когда погоня за деньгами столкнулась с риском для собственной жизни; мы находились здесь для того, чтобы этого не случилось.

Продолжая осматривать горизонт, ряды белоснежных домов и многоэтажек, огромную естественную гавань, уходящую в почти безграничный горизонт, я размышлял о событиях, которые привели меня к этому моменту.

Я покинул Полк, но не работу. Это была просто очередная командировка, очередное путешествие, не похожее на Северную Ирландию, Южную Америку или Боснию. Единственное отличие заключалось в том, что теперь со мной не было огромной армейской «зеленой машины», которая была моей жизнью на протяжении последних 13 лет, — но ее тренировки и уроки, несомненно, оставались.