Все эти мысли проносились у меня в голове, когда он повторил свой вопрос:

— Из какого ты подразделения?

Вопрос повторился еще раз, и я почувствовал, что мои руки сжали еще крепче. Прошло несколько секунд, и я тихо ответил:

— Я из парашютного полка, — ответил я, изобразив затем еще более удрученный вид, чем раньше.

— Это ведь было не так сложно, не так ли? — произнес офицер. — Вот так-то будет лучше. Мы можем доставить тебя в медицинское учреждение в кратчайшие сроки. Все, что тебе нужно сделать, — это сотрудничать.

Я снова позволил своему телу задрожать, что было несложно. Мне нужно было выглядеть слабым и жалким, неспособным к какому-либо сопротивлению, что тоже было недалеко от истины. Это было необходимо для того, чтобы у меня был хоть какой-то шанс выпутаться из этой передряги.

— Но ведь парашютный полк не действует в 300 километрах в тылу врага, не так ли? Как ты это объяснишь?

Теперь началась прогулка по тонкому льду.

— Я придан к поисково-спасательной группе, которая эвакуирует летчиков, в качестве медика, — ответил я.

Между капитаном и его начальником завязался короткий спор.

— Где остальные члены твоей команды? Мы знаем, что вас восемь человек.

Мои мыслительные процессы работали со скоростью света, пытаясь предугадать канву его вопросов и сформулировать ответы. Однако сменить направление было легко: небольшое искажение истины дало бы все ответы, которые ему были нужны.

— Я не знаю. На дороге мы разделились, и с тех пор я был один.

Это снова вызвало короткую дискуссию, и был ли в ней перевод моего ответа, я никогда не узнаю; но я сильно подозревал, что начальник понимал каждое мое слово. Его глаза не отрывались от моего лица на протяжении всего допроса.

— Как зовут остальных членов твоей группы? — продолжал капитан.

«Черт, как же мне сблефовать?» — подумал я, отчаянно ища решение. Шли секунды, и мне на помощь пришел очевидный ответ. «Придурок! — выругал я сам себя, — просто используй их клички».

— Мак, Джорди, Авс, Легз, Динжер… — закончить мне не дали.

— Стоп, стоп, стоп! Что это за имена? Это не настоящие имена!

И ответом послужила доля правды в сочетании с ложью.

— Меня придали группе только в последнюю минуту; я новичок, всего лишь рядовой. Я не знаю имен бойцов, только их прозвища.

Такая постановка ответов была мне на руку. Мое звание и плохие ответы уже привели к тому, что меня начали сбрасывать со счетов и считать пустой тратой времени, — или я просто на это надеялся. В иракских вооруженных силах невозможно представить, чтобы простой рядовой нес какую-то ответственность или обладал жизненно важными знаниями в ходе операции. Мне было выгодно поощрять подобные предположения.

— В чем заключалась ваша задача?

Я начал тянуть время:

— Простите, я не понимаю вопроса.

— В ваших британских боевых приказах формулировка боевой задачи повторяется дважды, не так ли?

Это замечание окончательно выбило меня из колеи. Хотя форма боевых приказов не является секретной, меньше всего я ожидал, что иракский капитан, находящийся на сирийской границе, будет иметь представление о подобных процедурах. Это не предвещало ничего хорошего.

— В оказании помощи в эвакуации сбитых летчиков коалиции, — осторожно ответил я, пытаясь скрыть свой шок от его замечания.

— Там, где наши войска впервые вас обнаружили, вы искали летчика?

Когда он задавал этот вопрос, в его голосе почувствовалось волнение. Очевидно, он полагал, что там может быть еще один более важный пленник, ценный пилот, который ждет, когда его подберут.

Теперь мне нужно было быть осторожным. Я вступал на очень сомнительную почву. Мне нужно было придумать историю и двигаться в ее рамках, не противореча самому себе.

— Нет, сэр. — Пришло время проявить уважение.

— Тогда что вы там делали? — продолжил он, и в его голосе зазвучали нотки разочарования.

— Ждали приказа, — спокойно ответил я.

— Какого приказа? — тут же последовал вопрос.

Все тем же робким и почтительным голосом я продолжил:

— Не знаю, сэр. Я всего лишь рядовой, мне мало что говорят.

Он стоял совсем близко, и удар тыльной стороной ладони по моему лицу застал меня врасплох.

— Ты считаешь нас тупыми? — прошипел он в ответ. — Ты должен знать, что вам было приказано! Ты нам не помогаешь!

Пощечина оказалась не такой уж и болезненной по сравнению с тем, что чувствовало все мое тело; просто я был немного ошеломлен. Но прошло совсем немного времени, прежде чем он начал прибегать к более серьезным мерам. Я разозлил этого парня, а это не входило в мои планы, поэтому я безвольно свесил свою голову на бок и снова начал трястись. Очень важно было выглядеть покорным, чтобы показать дознавателю, что он босс и стоит выше меня.

— Простите, сэр, — начал было я, — но я всего лишь рядовой, мне говорят только то, что необходимо знать. Я просто делаю то, что мне говорят.

Он повернулся ко мне спиной и прошел в центр комнаты. По-прежнему глядя в сторону, он продолжил:

— Ты был у реки, когда тебя схватили. Возможно, остальные прячутся неподалеку?

Такая постоянная смена вопросов была намеренной уловкой, чтобы вывести меня из равновесия. Пока что мне удавалось отвечать достаточно связно, чтобы продолжать в том же духе, но надолго ли этого хватит? Мне нужно было убедить этих людей в своей искренности.

— Не могу сказать. Я шел один несколько часов, я даже не знал, где нахожусь. Они могут быть где угодно.

Он снова повернулся ко мне.

— Они оставили тебя одного? Эти твои соотечественники не очень-то предусмотрительны, не так ли?

Я промолчал, удрученно глядя в пол.

— Я не понимаю, почему ты должен хранить верность людям, которые сбежали и бросили тебя умирать. Я бы не стал.

Он испробовал все возможные уловки, и мне нужно было дать ему что-то, чтобы он почувствовал, что преуспевает.

— Было темно, много стреляли. Я был очень растерян, ведь я всего лишь медик.

Допрос прервали звуки нескольких машин, подъехавших к здание, а затем открывание и хлопанье дверей, и множество возбужденных голосов. Подойдя к окну, капитан выглянул наружу, затем подошел к своему начальнику и тихо начал говорить ему на ухо. Впервые с тех пор, как меня ввели в комнату, начальник перестал смотреть на меня и повернул голову к капитану, чтобы послушать. Последовал короткий обмен мнениями, результатом которого стала резкая команда капитана на арабском языке, отданная охранникам в комнате.

Двое солдат поспешили из помещения. Они снова завязали мне глаза, после чего стащили со стула и вывели из комнаты, протащив через ряд коридоров и комнат, при этом мои конечности ударялись о различные стены и дверные проемы. Хотя в тот момент я об этом не знал, но только что привезли еще одного захваченного бойца нашего патруля. К середине утра все, кроме одного, окажутся в руках иракцев.

Запах свежего воздуха и легкое тепло утреннего Солнца подсказали мне, что я снова нахожусь на улице. На помощь двум моим стражникам пришли еще солдаты — я почувствовал, как несколько пар рук поднимают мое тело за ноги, сразу же увеличивая скорость моего перемещения. Через несколько минут гулкое эхо пустой комнаты дало мне понять, что я снова оказался внутри здания. Когда повязка с глаз была снята, мои подозрения подтвердились.

Помещение было без окон и совсем небольшим, площадью не более три на три метра. Оно выглядело так, словно его наспех переделали из старой кладовки в импровизированный медицинский пункт: единственным украшением служила облупившаяся и выцветшая светло-голубая краска, украшавшая стены. Меня усадили на каталку для медицинского осмотра, подняв спинку, чтобы я мог наблюдать за всем своим новым окружением, а не только за потолком.

Кроме меня, в комнате находились еще трое вооруженных солдат. Как я и ожидал, среди них оказался тот самый сержант. Теперь он относился ко мне с особым вниманием: я был его пленником, его подопечным. Он оживленно болтал с двумя другими охранниками, что дало мне возможность впервые разглядеть его при ясном свете дня. У него были фирменные усы, как у Саддама, и он дергался, размахивая руками, чтобы подчеркнуть свою точку зрения — как и у большинства арабов, язык жестов у него являлся важным средством выражения мыслей.