Через несколько минут над нами стоял пожилой бедуин лет 80-ти, затянутый в толстый, абсолютно черный диш-даш (арабский халат), не проявлявший никаких эмоций. Внезапно на его лице появилась широкая беззубая ухмылка, и он начал что-то лепетать на каком-то совершенно чужом языке, даже не похожем на арабский. Почти испытывая чувство вины, я убрал нож в ножны, не собираясь убивать старика. И как я подозревал, никто другой тоже не собирался этого делать.

— В распоряжении этого парня вся иракская пустыня, — начал я, — а ему приспичило идти прямо к этому десятиметровому участку вáди. Да вся Республиканская гвардия не смогла бы найти нас лучше!

— Ну и что мы будем с ним делать? — спросил Боб. — Нет смысла его убивать.

— Хаджи, где здесь сук? Сук?[30] — пробормотал Энди в ответ старику. «Хаджи» — это уважительное арабское обращение к человеку преклонных лет.

Указывая на юг, бедуин со скоростью в сто миль в час отчеканивал какие-то непонятные слова, время от времени в его монологе проскальзывало слово «сук».

— Чертовски хорошо, Энди, — рассмеялся Динжер. — Он скажет нам, где можно купить пару кур и овец.

Старик не спешил идти дальше, вполне довольный тем, что он сидит на корточках на краю вáди и болтает со своими странными, вновь обретенными спутниками. Снова указывая на юг, он начал делать знаки руками и издавать звуки, которые, как я мог предположить, относились к военным самолетам и бомбардировкам, одновременно прикладывая руки к ушам и качая головой. Для постороннего наблюдателя это выглядело бы довольно странно: араб, сидящий на корточках на краю сухого русла и ведущий оживленную беседу либо с самим собой, либо со своими козами. Так продолжалось минут десять, мы впятером слушали его безостановочную лекцию, пока он наконец не встал, не поднял ладони к небу и не произнес: «Иншалла (если на то будет воля Аллаха)».

С этими словами он отправился на север вслед за своими все еще бродячими козами, которые уже давно ушли, устав от нашего общества.

Когда мы смотрели, как крошечная фигурка хаджи исчезает среди пиков и впадин пустыни, я почувствовал волну облегчения от того, что никто из нас не счел нужным убить его. Убийство невинных гражданских не было чем-то, с чем я ассоциировал жизнь в САС, и к тому времени, когда он найдет кого-нибудь, кто будет готов выслушать его невероятную историю, и не думать о том, что тот принял слишком много гашиша, мы уже будем далеко.

— И что нам теперь делать? — спросил Боб, когда звон козьих колокольчиков окончательно затерялся вдали.

Энди взглянул на часы.

— До рассвета еще час. Как думаешь, рискнем?

Я ответил первым:

— Мы должны предполагать, что где-то по пути старик расскажет свою историю, так что обеспечение любого расстояния между нами и этой позицией, даже при дневном свете, должно стать приоритетной задачей.

— К тому же здесь есть достаточное количество укрытий, — добавил Динжер. — Так что, возможно, мы сможем продержаться до заката.

— Хорошо, тогда я попробую еще раз запустить радиомаяк, а потом выдвигаемся. А ты, Динжер, иди впереди и держи нас среди этих вáди.

Динжер и остальные кивнули в знак согласия, а Энди принялся за 12-часовую проверку радиосвязи на радиомаяке, хотя к этому времени наш скептицизм был настолько велик, что мы даже не удосужились послушать его вызовы.

— Любой позывной, это «Браво Два Ноль», передаю на Турбо. Вы слышите, прием? — Мы не только отказались от попыток связаться с АВАКСом напрямую, но теперь делали свой вызов на любую станцию, которая могла слушать на аварийной частоте, в надежде, что кто-то, где-то, сможет нам помочь.

— К черту, все бесполезно. — Энди бросил радиомаяк обратно в подсумок, больше не пытаясь даже повсторить вызов. — Погнали.

Взяв курс на север, мы снова направились в пустыню, чувствуя себя более комфортно и уверенно в окружающей обстановке. Пересеченная местность вокруг нас почти все время хорошо скрывала нас от посторонних глаз и давала свободу передвижения, которой мы до сих пор не испытывали.

В двадцати-тридцати минутах движения от места дневки мы получили удар, который развеял все иллюзии относительно нашего положения. Боб, как замыкающий, заметил машины первым.

— Черт возьми! Два четырехтонника только что съехали с дороги на юг, в районе нашей дневки!

От нашего текущего местоположения до места отдыха было около полутора тысяч метров, и на таком расстоянии два оливково-зеленых грузовика были легко различимы.

Не паникуя, патруль залег на землю. Укрытий было предостаточно.

— Что скажете? — Спросил Энди, сосредоточенно вращая глазами, пытаясь сосчитать высаживающихся из машин врагов.

— Тридцать-сорок, я бы сказал, — ответил Динжер. — Не очень хорошие шансы.

— Ну, в этой работе нет ничего нового, не так ли? — Добавил Легз. — Мы определенно кому-то не нравимся.

— Странно, — начал я, — грузовики приехали с юга, а старик хаджи ушел на север, в пустыню.

— Да, но он, очевидно, сразу же пошел и рассказал об этом каким-то гребаным солдатам, не так ли? — Ответил Энди, в его голосе явно слышалось разочарование. — Мы никак не можем продолжить путь. Придется ждать, пока не скроется Солнце.

Наблюдая за десятками миниатюрных фигурок, спрыгивающих с машин, я понял, что это очень плохие новости. Теоретически иракские войска должны были думать, что мы движемся на юг, но это событие поставило крест на этой идее. Напряжение среди нас снова стало большим, чем когда-либо прежде; мы почти чувствовали, как вокруг нас стягивается ловушка.

— Так, — внезапно произнес Энди. — Будем угонять транспортное средство.

— Энди, — ответил Динжер, — мы это уже проходили. Как ты собираешься остановить машину? Если вы пойдете пострелять на дороге, то через минуту нас настигнет эта толпа.

— Слушай, сделаем так: “раненый человек”. Двое из нас на дороге, один из которых выглядит пострадавшим, махают руками, останавливая машины. Ночью, когда на нас надеты шемаги, никто ничего не заметит, пока не станет слишком поздно. Тогда остальные выходят из укрытия на обочине, и у нас есть полноприводный автомобиль. Все просто.

— Мне это не нравится, — ответил Боб. — Слишком много вещей может пойти не так. Для начала, что если машина не остановится и поедет прямо к ближайшему полицейскому или армейскому посту?

— А если он не остановится и врежется в вас? — Добавил я.

— Ради всего святого, оцените наше положение! Мы все полумертвые от холода, у нас кончается вода, а менее чем в километре нас ищут 40 гребаных «тапочников»! Кто-нибудь из вас предложите что-нибудь получше.

Все молчали. Если так рассуждать, то мы, конечно, оказались по уши в дерьме.

— Хорошо, — продолжил Энди. — Значит, решено. Боб, мы с тобой будем выступать на сцене. Мы двое самые маленькие и представляем наименьшую угрозу. Динжер, берешь вместе с собой Майка и Легза и устраиваешь засаду, чтобы среагировать в тот момент, когда машина остановится. Ясно? — Энди внимательно посмотрел каждому в лицо. — Ну что ж, давайте отправляться.

Может, я и не был самым опытным членом группы, но даже я понимал, что этот путь чреват опасностью. Мы выходили за рамки наших тренировок, шли на риск, чтобы выбраться из все более тяжелой ситуации, в которой оказались. «Отчаянные люди ищут отчаянные решения», — вспомнилась мне поговорка. Как ни странно, до этого момента я не думал о нашей ситуации в таких терминах, но, если принять во внимание все факты и доказательства, выстроенные против нас, шансы были невелики. Отчаяние, пожалуй, было самым подходящим описанием.

Как только свет начал меркнуть, патруль двинулся к дороге, все время настороженно поглядывая в ту сторону, где, как мы знали, рыскал враг. Энди чуть поотстал и пошел рядом со мной, пока мы патрулировали дорогу.

— Ты когда-нибудь думал о смерти? — Неожиданно спросил он. — Тебя это волнует?

Я с минуту смотрел на него, застигнутый врасплох таким вопросом.