И за все эти годы ни Шемякин, ни механик Михалыч, ни помощник машиниста Ипполит — короче, никто из собравшихся в комнате отдыха персонала не встречал настолько вздорное и гадкое начальство как Степан Варфоломеевич Бездомный.

Служащие «Урагана» быстро придумали ему прозвище. Все чаще и чаще его называли просто Щипач.

И согласны с этим были не только они.

На столике вот уже второй час лежала коллективная жалоба, написанная бывшими пассажирами поезда, которых возглавляла некая Тамара Коршунова.

И была бы эта жалоба от простолюдинов ничтожным клочком бумажки, если бы среди подписантов не встретились фамилии пары аристократов: некой Александры Айвазовской и Камиллы Берггольц. Помимо жалоб на ужасные условия перевозки, в тексте сообщалось, что одна копия бумаги уже передана в жандармерию Шардинска, а другая послана в дирекцию ИЖД. Утром грозились прийти с проверкой.

Как же рассказать об этом Щипачу и не попасть под горячую руку? Служащие поезда думали уже час кряду. Вылетать с работы, будучи на другом континенте, не хотелось ни одному.

— Эх, а при прежнем начальстве «Ураган» был «Ураганом», — произнес Михалыч, подливая себе наливки. — Пусть комфортабельным, но все же антирезерваторским поездом, а не позолоченной каретой.

— И не говори! — ответил Шемякин, пробегая текст жалобы глазами уже раз в десятый. — Ладно бы одну знать везли, а вот, скажи мне, чем простолюдины провинились, что их набили как килек в банку? Да еще и выдоили все до последней копейки? А все Щипач, сволочь!

Им тоже было на что жаловаться. Помимо всего прочего, и штат охраны сократили и цены в вагоне-ресторане взвинтили вдвое. О жаловании можно было даже не заикаться — его просто урезали вполовину. А идея принуждать к обороне самих пассажиров до сих пор вызывала у машиниста легкую икоту…

Куда при этом шли все доходы, которые, как ты ни плюнь, выросли? Вопрос риторический. Щипач с каждым днем становился все толще и толще.

— Поговаривают, у этой мрази была идея отцеплять теплушку с простолюдинами в случае нападения чудов, — прошептал Михалыч, оглянувшись на закрытую дверь. — Мол, так поезд быстрее покинет опасный участок, а монстры отвлекутся на свежее мясо…

Помощник Ипполит закашлялся, и Михалыч принялся лупить его по спине.

— Ты с этим, Михалыч, помалкивай! — покачал пальцем Шемякин. — А то у него уши по всему поезду расставлены! Официанты в вагон-ресторане уже друг на друга доносы катают, чтобы Щипачу угодить! А проводники давно у него в шестерках ходят! Всех прежних же поувольнял, своих набрал!

— Да я-то чего? Я могила, сам знаешь!

Впрочем, отчего молчать? Им бы впору самим накатать такую же бумагу и сунуть под нос проверяльщикам. Однако страх остаться без работы да еще и с «волчьим билетом» останавливал их от поспешных действий. Все же у Бездомного имелись связи в столице.

Вдруг под потолком раздался грохот, и все трое подскочили. Затем дверца вентиляции открылась — там показались волосатые уши.

— Ага, вот и ты! — обрадовался Шемякин и помог Механику вылезти. — Мы-то думали, ты там с концами!

Усадив гремлина в специально приготовленное креслице, Шемякин сунул ему только что открытую банку сгущенки, в которой колом стояла деревянная ложка. Механик сразу принялся за дело.

— А Полина-то как? Что-то я ее не видел с самой остановки, — сказал Ипполит, отчего-то покраснев.

— А вот с того момента кристалла не выходит, — развел руками Шемякин. — Ждет.

— Чего⁈

— А ты не знаешь⁈ Участи своей! Завтра приедет ремонтная бригада, а перед ними жандармы, чтобы пересобачить весь поезд. Дело с гремлинами и расцепкой на самотек не спустят.

— Так разве это не хорошо?.. — заикнулся Ипполит.

— У, дурья твоя башка! При Щипаче все косяки на нас и повесят, зуб даю! А Полинку под предлогом ремонта и вовсе вытащат!

— Зачем⁈ — охнул помощник. — Она же чуд-хранитель поезда! А такую геометрику, как у нее, я впервый раз в жизни вижу!

— Щипач же юда распотрошил… — заикнулся Михалыч, но Шемякин махнул рукой и, подбежав к двери, прислушался.

Все затаили дыхание. Кажется, кто-то кричал?

Они подождали минуту, а потом Шемякин вернулся. Вроде, показалось.

— У него болванка есть, — зашептал он. — Сам слышал: с пьяну ляпнул. Без хранителя, просто кристалл, который в большей части поездов стоит. А геометрика Полины и кристалл юда так и пропадет в его закромах, попомните мое…

— Пропала! Пропа-а-а-ала! — раздался нечеловеческий крик.

Четверка замолкла. Механик так и остался сидеть с каплей сгущенки, вытянувшейся в ниточку и стекающей у него с носа.

Вдруг из коридора раздались торопливые шаги.

— А ну быстро! — шикнул на Механика Шемякин, и гремлин проворно юркнул под диван. Бутылка с наливкой отправилась туда же.

Раскрылась дверь, и в помещение ввалился сильно преобразившийся Степан Варфоломеевич Бездомный. Он был полностью лыс, гладко выбрит, а от бровей осталась пара волосков — «знакомство» с Шардинском для него даром не прошло. Его глаза горели отчаянием, нижняя губа безудержно тряслась.

Все поднялись ему навстречу.

— Пропала! — воскликнул Бездомный. — Моя прелесть пропала! Стоять! Где⁈ Кто? Ты!

И ткнул пальцем в Ипполита.

— Выворачивай карманы! Выворачивай, говорю! И вы все, живо!

— Степан Варфоло… — начал было Шемякин, но разом покрасневший Бездомный схватил его за грудки.

— Выворачивай, скот! — и толкнул его на диван. — Иначе уже к утру будешь в этом чертовом Шардинске милостыню собирать! И я не посмотрю, сколько ты прослужил на этом корыте! Все выкладывайте вещи на стол! Мой геометрик пропал! Какой-то мерзавец выкрал его прямо из сейфа!

Вздохнув, Шемякин с товарищами подчинились. Через минуту на столе лежали часы, спичечный коробок, грязный носовой платок и полупустая пачка сигарет.

Неудовлетворившийся Бездомный потребовал перевернуть в комнате все вверх дном. Даже в морозильнике загребущие руки Щипача ощупали каждый сантиметр. К счастью, когда он добрался до дивана, там не нашлось ни гремлина, ни наливки, ни пропавшего кристалла.

Через пятнадцать минут бурлил уже весь «Ураган». Раздухорившееся начальство сунуло свой нос буквально в каждую щель. К вечеру поезд опустел — по вагонам, провожаемый взглядами перепуганного персонала, с рычанием бегал один Бездомный.

— Хамы! Хамы-ы-ы-ы!

Его облик еще более преобразился: глаза остекленели, шерсть на шее стояла дыбом, а скрюченные пальцы напоминали когти. Он был готов порвать всякого, кого только заподозрит в пропаже артефакта. Жалобу вручить ему так и не решились, и просто подбросили в купе.

Механику же пока удалось скрыться в локомотиве, но если к утру прибудут еще и жандармы с проверяльщиками, а потом подтянутся ремонтники, то пиши пропало. Поезд разберут по частям.

Проводив взглядом озверевшее начальство, Шемякин заперся у себя в кабине, раскурил сигарету и глубоко задумался.

Нужно что-то делать, ибо Механику на «Урагане» больше не место.

Сквозь сон я услышал странный шум и тут же проснулся. Секунду никак не удавалось понять, что стряслось — ничего не было видно, свет давала одна геометрика на туалетном столике.

Метта со Шпилькой сидели у окна и с подозрением вглядывались во мрак снаружи. Неужели опять ниндзя⁈

— Нет, — покачала головой Метта, обернувшись. — Мы в реальности, Илья. Я держу слово — сегодня мы просто спим. Но в лесу действительно кто-то кричит. И кто-то очень большой.

Подойдя к подоконнику, я всмотрелся в темноту за стеклом, но все без толку. Там тоже мрак такой, что хоть глаз выколи, ничего не поменяется. И именно из этого всепоглощающего мрака доносилось нечто среднее между рыком и воем.

Звук был очень тягучий, отчаянный и злобный. Он то поднимался, то резко обрывался. Жуть, аж мурашки по коже. Казалось, на нас ополчился весь лес.

— Напомни мне потом наладить освещение вокруг забора, — проговорил я.