И нечего гоготать, это сущая правда. Может, для вас он трибун, громовержец, бич пороков, а для меня – пожилой человек со многими хворями, за которыми нужно следить и следить, чтоб он, не дай боже, не занемог. И надо ему настоем из трав растирать на ночь ключицы, и пускать иной раз кровь, и выгонять желчь. А лучше меня с этим никто не справится. Идем, Дион.

ДИОН. Идем, Месса. (Глядя на Лоллию.) Рим не стоит тебя.

(Он тихо произносит.) Сколько глупцов она еще погубит, и – боже мой! – как я завидую им!

КЛОДИЙ (тихо, так, чтобы слышал один Дион). Выздоравливай, друг.

ДИОН (усмехнувшись). Ты добр, Клодий, ты очень добр. (Смотрит на Бибула, замершего в дверях.) Прощай, Бибул. Сдается мне, не ходить тебе в центурионах.

БИБУЛ. Мне что? Я – солдат… Вот младшего жаль… Того, что учится у кифариста. Говорят, у мальчишки большие способности.

ДИОН. Тогда он не пропадет.

ДОМИЦИАН. Музыки!

ЮНОША. Я с вами, учитель.

ДИОН. Фу, как ты ко мне обращаешься? Словно мы с тобой трагические герои. Мы персонажи римской комедии, сынок, только и всего.

ЮНОША. Я не шучу, учитель. Я с вами. Пусть трусы отворачиваются, я считаю за честь стоять рядом. Признаюсь, я тоже пишу сатиры, уж очень мне хочется улучшить мир.

ДИОН. Ты славный парнишка, как твое имя?

ЮНОША. Децим Юний Ювенал.

ДИОН (мягко треплет его волосы). В добрый путь, мальчик! Ничего они с нами не сделают.

Александр Сергеевич Пушкин.

Петр Андреевич Вяземский.

Василий Андреевич Жуковский.

Сергей Александрович Соболевский.

Дарья Федоровна Фикельмон.

Лев Сергеевич Пушкин.

Николай Павлович – император.

Александр Христофорович Бенкендорф.

Софья Николаевна Карамзина.

Абас-Кули-Ага.

Карл Петрович Рейхман.

Иван Филиппович.

Кавалергард.

Господин с удивленным лицом.

Жизнерадостный Господин.

Никита.

Время действия: май – август 1834 года.

РЕЙХМАН (откладывая бумаги). Я внимательно прочел эту подробную опись.

ПУШКИН. Как видите, здесь и счет денег, доставленных из именья, а также взятых взаймы, на уплату долга. В скором времени мне будет известно и то, сколько в остатке непроданного хлеба. (Чуть помедлив, с улыбкой.) Перед вами, любезный Карл Петрович, злосчастная жертва сыновьего долга. С той поры, как по желанию своего отца я вступил в управление имениями, я не знаю и минуты покоя. И Болдино, и Кистенево приняты в чрезвычайно расстроенном состоянии, между тем я должен дать приличествующее содержание родителям, должен обеспечить брата, сестру, мужа сестры, я вхожу в новые долги и, по совести сказать, не вижу, какой тут выход… Карл Петрович, вы человек умный, таких людей мало, вы человек честный, таких еще меньше, вы человек умный и честный вместе – таких нет вовсе. Вся надежда на вас.

РЕЙХМАН (помолчав). Александр Сергеевич, в настоящий момент я не могу дать вам положительного ответа. Как вы понимаете, мое доброе имя – главное мое достояние.

ПУШКИН. Увы, Карл Петрович, к моему несчастью, я почти то же самое могу сказать о себе.

РЕЙХМАН. Я готов отправиться в июне, приблизительно одиннадцатого числа, в ваше имение и обследовать все на месте. В том случае, если задача окажется мне по силам, я приму ваше предложение.

ПУШКИН. Что ж, не скрою, мне было бы покойней, если бы вы приняли его сейчас, но вы правы.

РЕЙХМАН. Я не боюсь работы, Александр Сергеевич. Немцы умеют и любят работать. Wir sind aber sehr fleissige Leute. Очень прилежные люди.

СОБОЛЕВСКИЙ (встает, потянувшись). Делает честь – и вам и вашей стране.

ПУШКИН. Доброе утро, дитя мое. Господин Рейхман, господин Соболевский.

РЕЙХМАН. Весьма рад.

ПУШКИН. Мы всю ночь напролет толковали, причем предмет беседы был так высок и разговор наш принял столь мудреное направление, что девственный мозг моего друга не вынес и потребовал отдыха.

РЕЙХМАН. О, так вы не спали всю ночь…

ПУШКИН. Дурно, дурно, согласен с вами. В деревне я вставал в пять утра, это было славное время.

РЕЙХМАН. У нас есть поговорка – Morgenstunde hat Gold im Munde.

СОБОЛЕВСКИЙ. Кто рано встает, тому Бог подает.

ПУШКИН. Да, здесь, к несчастью, не то… Кстати, вы завтракали, Карл Петрович?

РЕЙХМАН. О да. Прошу не беспокоиться.

ПУШКИН. Тогда не желаете ли вина? Погребов не держу, но херес найдется.

РЕЙХМАН. Ни в коем случае. Утром не пью. Итак, я должен все посмотреть своими глазами.

СОБОЛЕВСКИЙ. Правило отменное. И впредь поступайте так же.

РЕЙХМАН. Не смею задерживать. Ваше время слишком дорого…

ПУШКИН. В последние дни не могу этого сказать. Прошу простить, что принял вас в неподобающей обстановке. В доме – неряшество, запустение. Жена с детьми уехала в Заводы, что в Калужской губернии. Я хозяйничаю один и живу, как видите, на холостой манер…

РЕЙХМАН. Это не так плохо. Одиночество имеет свои добрые стороны. Так, например, вам ничто не мешает творить.

ПУШКИН. Увы, на сей раз мне одиночество не помощник. Пишу одни деловые бумаги. Нижайше вам кланяюсь. Впрочем, забыл – я хотел просить у вас совета о статуе. (Подводит его к окну.)

РЕЙХМАН. Да, но я агроном.

ПУШКИН. Вы прежде всего человек дела, и я преисполнился к вам безмерного доверия. Не удивляйтесь. Со мной это часто бывает.

РЕЙХМАН. Рад служить.

ПУШКИН. Ваша великая соплеменница – наша славная императрица.

РЕЙХМАН. Весьма значительный монумент.

ПУШКИН. Видите, история такова: при моем вступлении в брак дедушка жены моей – Афанасий Николаевич – думал дать ей в приданое деревню. Однако же на деревне лежал столь большой долг, что желание его, по счастью, осталось неисполненным. Тогда почел он за благо подарить ей эту отличную статую. При этом присоветовал нам ее расплавить, объяснив, что медь нынче дорога.

РЕЙХМАН. Ach, so…

ПУШКИН. Прекрасно. Однако вот беда. Покойная императрица была благодетельницей Гончаровых, через нее они получили дворянство, и потому дедушка полагал кощунственным расплавить статую без соизволения царствующей фамилии. Нечего делать – пришлось мне писать графу Бенкендорфу письмо, взывая к милости августейшего внука, и в конце концов согласие было дано.

РЕЙХМАН. Так. Это хорошо.

ПУШКИН. Чего лучше! Но тут как на грех оказалось, что медь сильно подешевела и расплавлять нет никакого резона. Махнул я рукой, уехал в Петербург, но глядь – вскоре прибывает сюда и статуя. Дедушка прислал.

РЕЙХМАН. И вы не пробовали продать?

ПУШКИН. Как не пробовать! Покупателя не нашлось. Я уж писал двору, уповая на родственные чувства. Тем более в Царском Селе доныне нет памятника императрице.

РЕЙХМАН. Такое ваше обращение не должно остаться без ответа.