Вступление бойцов в марийский край жители встретили как праздник. Мужчины, женщины, дети, старики и молодежь выходили навстречу воинам, кланяясь, подносили хлеб-соль. Всем, чем богаты, угощали. А порой хлеб был из остатков муки, и соль собрана по крупинкам со всего села. Но не скупились крестьяне — они знали, что в их судьбу врывается новое и вот эти воины в помятых и видавших виды шинелях несут им новую жизнь с собой.

В селе Пораты встреча была особенно трогательной. Старухи плакали, обнимали бойцов, которых они по-старому называли солдатиками, старики вспоминали свою боевую юность. Народ сбежался со всей округи, как на праздник.

А в селе Шигакы полк встретили колокольным звоном, что несколько развеселило Яниса. А на крыше волостного правления развевался алый стяг, говоривший без слов, что Советская власть утверждена здесь — и навеки! Перед волостным правлением в селе Шигакы собрались местные активисты и бойцы. Сюда пришли и из других сел — Кужмары, Сотнура и Кужера. Тысячная толпа встретила их радостным гулом.

Митинг открыл уроженец села Сотнур, участник штурма Зимнего, затем командир партизанского отряда Тойканов Миклай. Он очень волновался, но сдерживал свое волнение, говорил спокойно, ровно:

— Братья и сестры! К нам пришла свободная жизнь. За нее не один человек сложил голову. Имя этой свободной жизни — Советская власть! А эту Советскую власть принесла нам Октябрьская революция! Слава вождю Октябрьской революции — Владимиру Ильичу Ленину! Слава Красной Армии!

Рассказал Тойканов о Смольном, о Ленине, о красных латышских стрелках, вступивших на марийскую землю.

Из строя выдвинулся командир полка Янис Крейтусс. — Янис помолчал немного, окинул взглядом собравшийся народ.

— Дорогие марийские братья! — начал он. — От всей души я поздравляю вас с установлением Советской власти в вашем крае. Держите ее знамя в своих руках крепко! Берегите Советскую власть, она — ваша жизнь!

Вначале Янис говорил по-русски, потом перешел на марийский язык. Представить только, какая была радость! Командир полка говорит по-марийски! Марийскими словами разъясняет народу все о новой власти и о новой жизни! Приняли Яниса как самого близкого и дорогого человека. Слушали его молча, иногда прерывая речь возгласами восхищения. А он рассказывал и о себе, и о своем жизненном пути, не скрыл, что долго жил здесь в ссылке, поэтому и язык знает.

— Сейчас моя латышская земля в руках врагов. Отцы наши и матери, родные и близкие стонут под игом чужеземцев. Мы оставили свой край, воюем с врагами революции по всей России. Трудно сказать, когда еще вернемся домой. Но нам нет иного пути до дома — пока Россия окончательно не станет свободной. Немало врагов у Советской власти, они хотят затоптать, задушить ее, а нас снова превратить в рабочий скот.

Янис перевел дух. Откуда-то из толпы выскочил мальчик лет четырнадцати и подбежал к нему.

— Дядя командир, дядя командир! — обратился он, приподнимаясь на цыпочки. — Возьмите меня в Красную Армию! Возьмите, пожалуйста! И я хочу быть стрелком.

Янис, улыбаясь, посмотрел на подростка.

— Хочешь быть стрелком? А не рано ли?

Мальчик схватил Яниса за край гимнастерки.

— Говорю же, хочу. Возьмите! Своими руками буду уничтожать врагов!

Последние слова мальчика прозвучали с такой мольбою, что не от каждого услышишь.

Янис положил руку парнишке на плечо.

— Ты еще мал для этого, — командир, улыбаясь, заглянул в глаза подростка. — Пока тебе не стоит торопиться, не надо. Подрасти еще чуток. Не тужи, твой черед еще наступит — оглянуться не успеешь.

Мальчик отстранился от командира.

— Мне давно исполнилось пятнадцать! — произнес он, стараясь казаться повыше.

— Правду ли говоришь? — спросил Янис с улыбкой.

— Малость только не хватает, — смущенно выдавил подросток. — Но зато я смелый. Не верите, да? Если не верите, спросите в деревне любого. А хилый я оттого, что голодный. Но мускулы у меня на руках крепкие. — Мальчик засучил рукав рубашки.

Янис машинально пощупал мускулы.

— Верно, верно, — озабоченно произнес командир. «Что же делать? Смех даже берет, но тут не до смеха». — Думаю, тебе еще рановато.

Паренек пустил слезу.

— Значит, не берете...

— Посуди сам, если мы тебя возьмем, здорово нам попадет от твоих, родителей. Ну подумай, что они нам скажут?..

Мальчик наклонил голову.

— Ни матери, ни отца у меня теперь нету. Убиты они... Убиты... — повторил он сквозь слезы.

Командир насторожился.

— Как убиты?

— Приезжал в нашу деревню продотряд, — всхлипывая, рассказывал мальчик. — Он увез излишки хлеба. А то, что не уместилось, оставил в мельничном амбаре. Мельница-то за деревней. Мы тот хлеб с дедушкой сторожили. На четвертые сутки в темную ночь деревенский богач привел туда людей. Дедушка из шалаша вышел, в него выстрелили.

— Постой, постой, что ты говоришь? А что, у вас ружья не было?

Мальчик громко заплакал.

— Потом деда бросили в яму. А я в деревню убежал сказать отцу. Он у меня был председателем сельсовета. Он прискакал туда. Враги зерно увезли, отца убили и спалили в амбаре. Все дотла сгорело. А мать все это не вынесла — горе ее убило. Теперь я один остался, никого у меня нет. Возьмите меня, дяденька!

Вокруг стояла притихшая толпа. Все следили за выражением лица командира — видели, как он побледнел, потом вспыхнул.

— А ну успокойся. — Он ласково свободной рукой гладил подростка по голове. — Мужчина должен все вынести. Звать-то тебя как?

— Эваем! — с трудом ответил мальчик. — Я из Нурвела. Отца звали Федором, Федором Кузнецом.

— Ты сын Федора Кузнеца? Из Нурвела? — ошеломленно переспросил Янис.

— Вы почему же не верите! Из Нурвела я, сын Федора. А Вы его знали?

— Еще бы не знал!

Янис поднял мальчика над землей, прижал к себе, погладил.

— А дедушку как зовут? — вымолвил он с трудом.

— Тойгизя! Дедушка Тойгизя!

— Да я тебя в сыновья возьму, — взволнованно сказал Янис, стараясь удержать слезы. — Сын Федора, из Нурвела...

После пожара в Нурвеле Каврий для отвода глаз начал разыскивать виновных: кто спалил мельничный амбар, кто убил Федора Кузнеца? Мигыта же больше в деревню не возвращался. Сказывали, что он снова на Ветлуге пустил свой завод, а Пиалче и ее дочку держит взаперти. Вскоре до Нурвела дошли слухи о приближении к Царевококшайску красного полка. Каврий был не на шутку обеспокоен. Он посоветовался со своими приспешниками. Мигыту было решено не вызывать.

— Надобно нам встретить этих иродов, как подобает встречать героев, — решили богатеи. — Деревня-то наша стоит на пути в Козьмодемьянск. Они пойдут через нас.

Сказано — сделано. Решили притвориться покорными овечками. Стали готовиться. И как только было получено известие о выходе полка из Царевококшайска — народ был уже собран на церковной площади.

— Идут! — крикнул кто-то из ребятишек.

Все зашевелились, бросились навстречу полку. Лишь небольшая кучка людей осталась на церковной площади. И батюшка Сергей забеспокоился. Он с иконой в руке побежал было навстречу, потом вернулся. Побежал к церкви, что-то сказал звонарям.

«Кылтин-кылтин тон-тон, кылтин-кылтин тон-тон!..» — празднично зазвонили колокола.

Вдалеке показался большой конный отряд. Впереди знаменосец, а рядом с ним командир на белом коне. Виден издали. Народ ничего не пожалел для красноармейцев. Всего лишь неделя, как отошли от Казани, и уже все почти были на лошадях. Во имя победы над врагом некоторые семьи отдали последнего коня. На краю деревни красноармейцы смешались с крестьянами. Каждый мужик, каждая женщина хотят что-то сделать, чем-то услужить своим освободителям. Навстречу с хлебом-солью вышел сам Каврий.

— Добро пожаловать, дорогие наши спасители. — Он опустился на одно колено. — От имени всей деревни кланяюсь вам на нашей Нурвельской земле. Попробуйте нашего хлеба-соли.

Янис принял из рук Каврия подношение.

— Спасибо, дорогие сельчане.