— Как зовут мастера? — спросил Янис.

— Кирилл Иваныч, — ответил Каврий. — Он русский. Своенравный человек. Денег много дерет. Заплатишь побольше — работает хорошо, а чуть сбавишь — бросает. Уговаривать бесполезно.

Каврий сказал что-то мастеру, тот остановил машину. Вспотевшие, в древесных опилках, рабочие облегченно вздохнули. Кто тут же присел покурить, кто побежал к колодцу, двое подошли к гостям.

— Как дела идут? — поинтересовался Мигыта.

— Стараемся!

— Хорошо, хорошо, — вступил в разговор Каврий, — денежки-то немалые получаете!

В неспешно шагавшем старике Йыван узнал друга покойного отца — дядюшку Тойгизю.

— Ты-то здесь зачем? — поздоровавшись, спросил он старика.

— А что, мне все деревенский хлеб жевать? — ухмыльнулся тот. — А где его добыть? Земли-то у меня нет. Спасибо, Мигыта Гаврилыч нашел и мне дело. Добро стерегу. Видишь, какая махина!

Йывану в речах старика почудилась вроде насмешка над преуспевающими хозяевами.

Вновь запыхтела машина, снова принялись за дело мужики, а хозяева увели гостей в новый деревянный пятистенный дом. В первой его половине — контора, на столе разные бумаги, счета. Здесь же, видимо, спит хозяин: широкая лавка вместо кровати, перина, покрывало из дубленой овечьей шкуры, две подушки. Вторая половина дома побольше, ее, видимо, занимал Мигыта.

Гостей встретила стройная девушка с черными, как уголь, глазами, коса ниже пояса.

— Добро пожаловать, — пригласила она. — Я все приготовила. Собирать на стол?

— Собери, — распорядился Мигыта.

— С апреля мы тут без снохи, — поспешил объяснить Каврий. — Она у башкир лечится. Сами знаете: без хозяйки — дом сирота. Вот и пришлось попросить помочь... на время. Сиротка, родом из соседней деревни. Пожалели бедняжку...

«Да, пожалели! — мысленно произнес Йыван. В душе поднялась злоба. — Такая же юная, безответная, как Сандай».

Вскоре стол был накрыт: жареная дичь, стерлядь, всякие соленья, вино, водка.

— Вот так мы и живем, — Мигыта самодовольно улыбнулся.

— А что, хорошо, — оценили гости.

Хмель ударил в голову Йывана. Зло на Мигыту куда-то ушло, да и не время сейчас считаться... Срок еще настанет.

Гости и хозяева переговаривались о том, о сем.

— Вот что, дорогие мои, — вдруг став серьезным, сказал Каврий. — Мы все с давних пор знаем друг друга. А с тобой, Йыван, как родные. И вырос ты на моих глазах. Помню тебя в зыбке, малым ребенком. А с твоим отцом Очандром мы были самыми близкими приятелями. И землицу я ему выхлопотал у волостного, и хлеб-соль не раз делил с ним. Что было, то было!

«Да... было...» — вздохнул Йыван и громко сказал:

— И я все помню.

— Как говорится, не имей сто рублей, а имей сто друзей, — продолжал Каврий. — В нынешние времена трудно жить без поддержки. А порой, можно сказать, просто невозможно.

— Все мы сейчас приехали от барина, — вступил в разговор Мигыта. — И все слышали его слова о продаже здешних лесов. Говоря по правде, для нас с батей лес больно уж подходящий. Не хотелось бы его упускать. Вот мы с отцом и думаем его приобрести. Толк в лесах вы оба знаете. С точностью до кубометра сумеете вывести бонитет^[1].

— Значит, вам ревизия нужна? — спросил Янис.

— Так, сын мой!

— Ох и богатые есть участки, — заявил Мигыта. — Мы их покажем. Но обо всем этом — молчок! Тут у каждого кустика уши... Так что просим вас приняться за дело. В накладе не останетесь!

— А когда надо приступать?

— Чего медлить! Хоть завтра!

Ничего не скажешь, Каврий с сыном спешили! Опасались Булыгина и Лебедева. Как бы хитрецы не опередили! Но те будто не торопились! Народ ушлый! Не раз еще обдумают, взвесят! К тому же слухи ходят о войне. Кому хочется бросать деньги на ветер? Коли крестьяне идти против барина осмеливаются, что-то не ладно.

Молодые люди согласились. Обещали все подсчитать, определить цену леса с предельной точностью. Прежде всего, по просьбе Мигыты, Янис и Йыван осмотрели священную рощу возле деревни Тумер, где крестьяне приносили по старой памяти жертвы богам, чтобы ниспослали они урожай, добро и здоровье.

Помещик Еремей не на шутку озабочен. Думает перебраться к сестре под Саратов, наведаться к родным в Германию, собрать весь свой капитал воедино. Ползут, ползут слухи, будто война в Европе назревает. К тому же народ начинает поднимать голову. Еще неизвестно, как все обернется. Может, придется податься в заморские страны. Надо, ох надо срочно убираться подобру-поздорову. Но прежде — угодья превратить в золото. А это не так-то просто. Потребуется немалый срок.

Не находит себе помещик места. Срывает зло на неповинных людях. Это ему не так, то не по сердцу. Бывает, сам себя ненавидит. В такую пору лишь любимый конь выручает! Садится верхом Еремей и носится по округе. Где только не побывает! И у Волги, и возле Ветлуги, и в безлюдном лесу, и на глухой поляне. У озер — угодья просто чудо! И все это принадлежит ему, Еремею!

Конечно, жаль со всем этим расставаться, жаль плодородной земли, бескрайних дебрей, величавых рек. Тут жили и его прадеды, и дед, и отец. И ему жить бы да жить!

«Скорее всего придется навечно проститься, — думает он, — не только с землей, лесом, озерами, реками, но и с тобой, верный мой друг!» — он треплет коня по шее. А конь-то и вправду будто из сказки — весь белый, словно в инее, грива густая, хвостом чуть ли землю не метет. Такого — поезжай хоть за тридевять земель — не отыщешь. Барин сам его холит. Можно сказать, резвый скакун — единственная его привязанность. Стоит вывести конюху Корню жеребца из конюшни — кажется, конь вот-вот бросится в пляс, еле стоит на месте. Но послушно ждет, пока хозяин не сядет в седло. А как только Еремей возьмется за узду — тут же поднимается на дыбы!

— Ну, вперед!

Только этого и надо скакуну — стрелой полетит, лишь пыль заклубится вслед. Дернет Еремей за узду — конь тут же ход сбавит... А дальше частит ровной рысью, с достоинством откинув гордую голову.

Порой встречается Еремею всадник — Казак Ямет. И под ним жеребец — что надо! Но не белый — вороной. Тоже гривастый, с пышным хвостом. Казак Ямет знает толк в лошадях — недаром служил в кавалерии.

Кавалерист, пусть отставной или старый, не может жить без коня. Как бы ни был занят, а раз в неделю погарцует верхом.

Здесь, в этих краях, барину о конях не с кем словом перемолвиться. Лишь с Казаком Яметом. К тому же бывший кавалерист, в случае чего, полечит коня, может дать ценный совет, помочь, коли нужда есть.

Еремей давно хочет ближе сойтись с Казаком Яметом. Тот — человек всеми уважаемый, хотя, как казалось Еремею, дружбы с ним водить не хочет.

— Не конь у вас, барин, а крылатый ангел, — не забывает при встрече повторять Казак Ямет.

А Еремей только этого и ждет! Кто на похвалу не падок? А уж похвала знатока — особенно приятна.

Казак Ямет — человек верный. Даст слово — разобьется, а выполнит. Как раз это и надо было русскому генералу Петропавловскому.

— Ты парень хоть куда, — говаривал он. — Живи честно — в обиду не дам!

Казак Ямет — человек добрый, ладит со всеми, живет тихо и мирно. Чужую радость разделит, чужое горе — его горе. Никого не чурается. К нему, видавшему виды, многие обращаются за советом. И Янису пришелся он по душе. И Ямет полюбил молодого латыша, по злой воле оказавшегося вдали от родных мест.

— Живи у меня вместо сына, — предложил сам Янису, когда он только появился здесь.

Однажды встретив Казака Ямета в лесу верхом, помещик спросил:

— Ты до сих пор не женат?

— Вы же, барин, знаете — холост.

— Что же ты, брат, всю жизнь бобылем собираешься прожить?

— Да нет подходящей девушки...

— Подходящей, говоришь, нет? Разве никогда в мой сад не заглядывал?

— Бывало... Птички все как на подбор...

— Видать, глаза у тебя острые... — ехидно заметил Еремей.

— На то и глаза, чтобы смотреть... — недовольно брякнул Казак.

Хорошо он знал барина. Крепкий орешек.