«Может, не нашли дедушку Тойгизю? — вдруг пришло ему в голову. Ведь никто не знает, что старика в овраг сбросили!»

Он побежал туда. Вот и овраг. Вот яма, из которой раньше брали белую глину, но теперь она служила для свалки мусора.

«Сюда дедушку бросили», — решил Эвай. Нашел палку и стал лихорадочно разгребать. Мальчик разворотил все до дна, но там ничего не нашел. «Куда же дедушку дели? Может, в другом месте закопали? Может, я не так понял?..»

Он выкарабкался из ямы, побежал в сторону леса, задерживаясь у каждой впадины и промоины, шарил по кустам, но и там — никого! Побежал к речке. Вдруг внимание мальчика привлек ивовый куст. Он как-то необычно вздрагивал листочками. Мальчик всмотрелся. Осторожно ступая, он подбирался к кустику, все время оглядываясь. «Кто там хоронится? — думал он. — Коза или телка не могут быть так рано, не выпустили еще...» Подошел поближе и вдруг услыхал слабый стон.

Мальчик, забыв про осторожность, бросился к тальнику.

— Дедушка! Это ты, дедушка Тойгизя!

— Эвай, внук ты мой! — послышался в ответ слабый голос старика.

Эвай ужаснулся, увидев цепляющегося за куст старика в окровавленной и рваной рубахе.

— Дедушка!

— Помоги стянуть рубашку. Надо промыть рану. Перевязать... Сможешь ли? Я еле выполз из ямы, потом к речке... Вовремя ты подвернулся.

Эвай тут же снял со старика рубашку: пуля, пройдя насквозь, угодила под левую ключицу, чуть повыше сердца.

Мальчик разорвал свою рубашку и осторожно промыл рану старика студеной речной водой. По совету Тойгизи сорвал листья подорожника, положил сверху, привязал обрывками своей рубашки.

Тойгизя стонал, не в силах сдержаться.

— Ну как, дедушка? — спрашивал Эвай.

— Тяжело, внучек ты мой. Тяжко.

— А ты идти сможешь?

— Попробую.

Старик попытался подняться, но не хватило сил.

— Лежи пока тут, дедушка, лежи! Я сейчас прибегу.

Эвац вскоре приволок маленькую тележку, с трудом посадил в нее деда.

— Ну, поехали, — сказал он бодро.

— Куда же ты меня везти собрался? — спросил Тойгизя.

— К нам домой.

Дед отрицательно покачал головой.

— Не надо... Не следует мне еще в деревне показываться. Дай знать отцу... А меня отвези в Кожлаялы, к сестре моей. Мне там будет лучше. Оттуда беги в Царевококшайск. Скажешь моему Сапаю... Пусть примут меры... Понял?

— Понял, дедушка.

На следующий день после преступления, совершенного неизвестно кем, по деревне пошли пересуды. Одни говорили, будто Тойгизя помогал злоумышленникам, а потом сам скрылся вместе с четырьмя подводами, нагруженными хлебом. Другие считали, что Тойгизю убили и после этого ограбили амбар.

Вдруг, роясь в пепле, обнаружили там несгоревшне кости. Кто бы это мог быть? Федор Кузнец или дед Тойгизя? Разговоров было много, но толком ничего нельзя было определить.

Тут кто-то заметил невдалеке щиплющую траву лошадь.

— Да это же конь Федора Кузнеца. Так и есть — он!

— Видать, Федор здесь был, его убили и сожгли в сарае.

— А где же тогда дядюшка Тойгизя?

Каврий высказал мысль, что, скорее всего, сам Тойгизя принимал в этом кровавом деле участие... Но говорил он об этом шепотом — никто сейчас не мог бы поверить, чтобы преданный новой власти отец Сапая подсоблял бандитам.

Однако богачи в деревне подняли головы. Мигыта чувствовал себя хозяином положения.

— Не уберегли общественное зерно! Зачем надо было отбирать? — спрашивал он то одного, то другого.

И все-таки Мигыту и его единомышленников смущало исчезновение старика из ямы, куда его затолкали. Объяснить, как они ни старались, было трудно. Убитый старик был завален в яме хворостом, куда бы ему деваться? Потолковали между собой и успокоились.

Вернувшаяся из Яранска тетушка Ониса места себе не находила, узнав о гибели мужа, она рвала на себе волосы, рыдала, проклинала все на свете. На ее вопрос, как это произошло, никто ответить не мог.

Изба тетушке Онисе казалась тюрьмой, где она осталась одна-одинешенька. Куда-то сын делся? Всех опросила, но никто толком ответить не мог. Все разводили руками, жалели вдову, утешали, что сын-то должен найтись. Каврий заходил к ней, ласково успокаивал, сочувствовал, призывал смириться. Мигыта зачастил к Пиалче. Ее неласковый прием не отрезвил самодовольного богатея. И тетушка Овыча, и Оксий, и Пиалче бессильны были отвадить Мигыту. Поначалу, завидя настойчивого поклонника, Пиалче просто пряталась, вылезала в окно — убегала.

Мигыта же явно хотел застать ее одну, непременно одну — и это ему однажды удалось. Пиалче не слышала, как без стука открылась дверь.

— Любимая моя! Цветик ты полевой! — бормотал Мигыта, приближаясь к молодой женщине. — Слава богу, ты одна дома. Собирайся скорее, я за тобой приехал. Не мучай меня, погляди поласковее. У меня ты как царица будешь жить, золотом с головы до ног осыплю. Все будут тебе завидовать, краше всех будешь!

Пиалче отстранилась.

— Мигыта Гаврилович, ты что, умом тронулся? Неужто не понимаешь, что никогда не быть нам мужем и женой. У меня муж уже есть...

— Нет у тебя мужа! — прервал Мигыта Пиалче. — Голову себе не забивай!

— И муж у меня есть, — спокойно возразила Пиалче, — и моим мужем Вам не бывать!

— Буду я твоим мужем! Буду!

— Противны Вы мне! — в сердцах выкрикнула Пиалче. — Уходите из этого дома. Хуже будет... Вон!..

Мигыта и не думал уходить, бесстыдно развалился на лавке, наслаждаясь смятением перепуганной женщины. Пиалче бросилась к стене напротив и, мельком кинув взгляд в окно, увидела у ворот красивого сильного коня, запряженного в тарантас.

— Ну, я жду, дорогая! — Мигыта медленно поднялся и, раскинув руки, приближался к Пиалче. — Едем скорее.

— Отвяжись ты, ирод!

— Зря только бранишься. Никуда я не уйду. Я за тобой сегодня приехал. Одевайся. Лошадь ждет.

— Я же тебе сказала, не поеду!

— Поедешь.

Мигыта схватил женщину, прижал к себе. У Пиалче перехватило дыхание, сердце будто провалилось куда-то, не хватало сил вырваться. Она бьется в лапах его, как подстреленная птица, а он словно в тисках ее держит. И вдруг Пиалче своими красивыми белыми зубками впилась в его плечо.

Мигыта взревел от боли и отшвырнул женщину от себя. Она отлетела в угол и сильно ударилась головой о стену. В глазах у нее потемнело, она, придерживаясь, медленно опустилась на пол. На несколько мгновений потеряла сознание, а когда очнулась, Мигыты в хате не было. С трудом поднявшись, Пиалче выглянула в окно: лошади его, запряженной в тарантас, возле ворот тоже не было.

— Изверг! — выдавила она.

Шатаясь, подошла к кроватке, где спала дочка, одеяло было откинуто. Постель — пустая.

— Доченька! Дочурку увез, зверь проклятый! — истошный крик наполнил избу.

Пиалче бросилась на улицу. Быстрее ветра помчалась к околице. Влезла на чужой плетень. Вдали по дороге пылил тарантас Мигыты. Внезапно конь остановился. Пиалче, собрав последние силы, добежала до тарантаса. Как только она коснулась его рукой — вдруг лошадь с места бросилась вскачь. А в отдалении, дразня Пиалче, Мигыта вновь остановил коня. Как только Пиалче снова добежала, Мигыта опять тронул лошадь. Несколько раз повторив эту игру с обезумевшей от горя женщиной, Мигыта быстро выскочил, схватил ее и погнал коня.

Тарантас скрылся в густом бору...

Глава пятнадцатая

Янис вместе с красными латышскими стрелками, едущими на Восточный фронт, добрался до Казани. Как только поезд остановился, сердце его не выдержало — он раньше всех соскочил на платформу.

— А что, ротный, не впервые в этих краях? — спросил с перрона человек в папахе.

— Нет, не впервые, — ответил Янис. — Бывать тут приходилось. Первый раз в кандалах, потом в ссылке. И вот теперь, Вы сами видите...

— Теперь, значит, с другой миссией.

— Выходит так, — улыбнулся Янис. — Хотелось бы кое с кем повидаться...

— Что ж, желаю Вам доброго пути...