— Мигыта Гаврилыч, не накликай на себя греха! — вдруг перешла на «ты» Пиалче.
— Милая ты моя! Золото мое, красное солнышко, никакого греха не будет. Поверь мне. Я люблю тебя. Давно люблю.
— А ежели я не люблю? — спросила Пиалче.
— Ничего это не значит! Лишь бы я тебя любил. Больше ничего не надо. Со временем и ты полюбишь меня...
Мигыта схватил Пиалче за плечи. Молодая женщина пыталась вырваться.
— Отойди, Мигыта Гаврилыч! Хуже будет!
— Что ты, что ты, миленькая!
— Отойди, говорят тебе! — громко крикнула она.
Мигыта не отпускал Пиалче.
— Люблю тебя!
— Отойди, я кричать стану! Отойди, изверг!
Пиалче так толкнула Мигыту, что он отлетел в угол комнаты, не удержался и упал. Внезапно открылась дверь, в избу вошли Оксий и Овыча. Обе с недоумением глядели на поднимающегося с полу Мигыту.
— Ну, погоди же! — вырвалось у Мигыты. — Плясать ты будешь передо мной, сапоги целовать заставлю, мерзавка.
Мигыта поднялся и, больше не произнеся ни слова, вышел из избы, громко хлопнув дверью.
Глава четырнадцатая
Летним днём 1918 года все жители Нурвела сбежались на церковную площадь: колокол гудел во всю мощь. Как обычно, председатель сельского Совета Федор Кузнец открыл собрание. Рядом с ним за столом сидели несколько незнакомых людей.
— Дорогие товарищи! — заговорил Федор, когда установилась тишина. — Знакомьтесь. Это, товарищи, продотряд. Он прибыл к нам из Козьмодемьянска, с правобережья Волги. Цель его — собрать у нас хлеб для армии. По стране созданы такие группы, и мы должны помочь. Наши братья, дети, отцы сражаются со старым режимом... А мы с вами выращиваем хлеб. Лишь от нас может получить армия помощь. Хлеб — основа нашей жизни. А где его найти? У страны нет запасов зерна. Многолетняя, изнурительная война уничтожила все запасы. Мы понимаем, что старое рушится, создается новая жизнь. И мы, мы должны поддержать ее.
— Мы за новую власть! — закричали мужики.
— Мы в кольце, — продолжал Федор Кузнец. — На нашу молодую республику напали немцы. Высадились с моря в Мурманске войска Антанты, во Владивостоке бесчинствуют японские части. На Дону, на юге Урала, наконец, в Сибири поднялись контрреволюционные силы, — Федор откашлялся. — Чехословацкий корпус захватывает хлебные края — Урал, Поволжье. Вы все слышите меня, товарищи?
Полное молчание было ответом...
— Говори, говори дальше! — раздался одинокий голос.
— Так вот! Пожар войны бушует по всей матушке России. Бои идут и на Волге. Симбирск пал. Враги стремятся к Казани. Но туда подтягиваются части Красной Армии. Настали трудные дни для молодой республики. Мало оружия. Но тут мы помочь не можем. Это дело рабочих-оружейников. А мы должны помочь хлебом... Должны! — Он вскинул руку.
Крестьяне дружно захлопали. Федор Кузнец предоставил слово красному командиру, прибывшему с продовольственным отрядом. Гость подробно рассказал об Октябрьской революции, о том, что она несет трудящимся. Его подробно расспрашивали о жизни рабочих, о Владимире Ильиче Ленине, имя которого давно было у всех на устах.
Жители Нурвела слушали заинтересованно, перебивали рассказчика вопросами. Он охотно отвечал. Федор Кузнец предложил собравшимся выступить. Внезапно слово попросил Каврий.
— Надобно нам новой власти помочь, — вдруг начал он. — Мы это понимаем. Но я скажу о себе. Все вы знаете, земли мои были законные. Ты отнял их у меня, Федор. Беднякам отдал. Теперь все знают, у меня земли мало. Все мы сравнялись — и бывшие богатые, и бывшие бедные. У меня земли лишь то, что на душу полагается. Засеял я ее. Полностью еще не убрал. А урожай, прямо скажу, не радует. Подтвердите, соседи, я обманываю или правду говорю?
Все зашумели:
— Правду говоришь!
— Слышишь, Федор, я правду говорю, — Каврий повернулся к народу, посмотрел. Убедившись, что его все слушают внимательно, снова продолжил: — Вновь я вынужден повторить, что выход зерна средний.
С места спросил его Федор:
— Что ты хочешь этим сказать?
Каврий прищурился.
— Ты, братец мой, меня не перебивай. Чай, я старше тебя намного. Когда ты держишь слово, не мешаю. Может, я дельное хочу сказать, да вот ты меня с толку сбиваешь. А что, может, замолчать, не говорить дальше?
В толпе возмутились:
— Говори, говори, если хочешь!
— Пусть и приезжие послушают!
Каврий был доволен.
— Коль дадено мне слово, все выскажу, что у меня на душе.
— Интересно нам послушать!
Каврий посмотрел на небо, продолжал:
— Еще раз скажу, урожай не порадует нас в это лето. Но я, как человек, почитающий и принимающий новую власть и ее армию, все излишки добровольно отдаю продотряду. Оставляю себе лишь на пропитание да на семена.
Собравшиеся недоверчиво зашумели.
— А сколько же ты даешь?
— Вот это и знать-то нужно!
— Я пока не слышал, по скольку пудов продотряд собирает с хозяйства...
Слово взял красный командир:
— Это дело добровольное, товарищи крестьяне! Неволить мы не станем никого. Никакой нормы нет... Все по совести. Кто сколько сможет, столько и отдаст. Сами же должны знать, сколько у кого лишнего зерна.
Опять заговорил Каврий.
— Я не жадный, напрасно меня скрягой считают! — он оглядел собравшихся. — Пусть будет мне хуже, пусть совсем мало останется — сдам в продотряд воз зерна. Пусть попробуют меня упрекнуть теперь, что я противник новой власти! Никто не посмеет...
Для сельчан этот поступок Каврия был большой неожиданностью. Да, командир не рассчитывал на такой поворот. Он объездил много деревень, во многих селениях побывал, но никто из зажиточных так не выступал. Собрания обычно сопровождались ссорами, криками. Богатеи, подобные Каврию, любым путем пытались обвести приезжих вокруг пальца, хитрили, прикидывались бедными, нищими, больными, неспособными к труду. Говорили, что зерна у них никакого нет, что семья голодает. Приходилось разыскивать припрятанный хлеб. Порой споры кончались даже кровопролитием. Богачи и их прислужники нападали и на продотрядовцев, и на тех, кто им помогал. А этот в прошлом заядлый противник новой власти — на тебе — оказывается добровольцем. Обещал отдать целый воз!
— Большое тебе спасибо! — вынужден был сказать командир. — Да после твоих слов никто о тебе плохо не подумает.
Но Каврию и этого мало, никак не утихомирится:
— Надеюсь, и другие последуют моему примеру! Пусть и они отдадут!
Теперь вышел к столу Красноголовый Полат.
— У меня не так много излишков. Сами знаете, семья у меня большая. Дети каждый день есть просят.
Полат с улыбкой посмотрел на односельчан, но те глядели на него угрюмо.
— Ишь ты, бедный какой! — притворно посочувствовал старик из толпы.
— Ну, я скупиться не буду, выделю на общее дело два мешка зерна.
— Спасибо! — улыбнулся командир.
— И я дам два мешка! — крикнул из толпы Янлык Андрей.
Не было ни одного человека, который бы отказался помочь. Хлеба набрали довольно много. Его за один раз и увезти не смогли. Решили оставить часть зерна до будущего раза.
— Вот только бы не пропало! — оказал один из красноармейцев.
— Ни одно зернышко не пропадет, — заверил их Федор Кузнец. — Головой будем отвечать за хлеб. А он теперь не наш, принадлежит народу.
Оставшееся зерно завезли в амбар при водяной мельнице. Она была очень старая. Крыша прохудилась, одна стена немного осела. Но зато внутри все было на месте! Шестерни исправные, колеса целые, а жернова — лучше и желать нельзя. Если заменить несколько бревен и перекрыть крышу да подложить под стену несколько камней, скрепить их раствором, мельница была бы хоть куда! Но она уже не один год сиротливо пустовала за деревней, на берегу реки.
Хозяина мельницы, старого Осипа, почти никто уже не помнит — он умер лет пятьдесят назад. Потом мельницу держал его сын Семекей, но он тоже давно уже лежит в земле. Остался единственный владелец, дальний родственник Каврия — Элай, который сейчас служит у белых. Но о нем давно нет вестей.
