— А почему мы молчать должны? — хорохорился Янлык Андрей.

— Говорю вам, — злобно процедил Каврий. — Криками ворон не испугаешь. Молчите и прикидывайте, как живыми остаться. Не мы одни думаем, и другие соображают, как быть.

Бумага оказалась в руках дядюшки Тойгизи. Он осторожно взял ее, пробрался к столу, за которым сидели Сапай и Федор.

Сапай благоговейно принял ее из рук старика.

— Ну что? Посмотрели? Поняли? — спросил Сапай.

— Все ясно!

— Всяк знает, в нашей деревне нет лишней земли, — сказал седой старик. — А тут говорится, надо разделить всем поровну на каждого едока. А где же мы столько земли-то возьмем?

Каврий поспешил вмешаться:

— Я сам излишки отдаю новой власти! — Он горделиво посмотрел на Сапая.

Янлык Андрей и Красноголовый Полат отошли, пошептались.

— А какие ты земли отдашь? — поинтересовался кто-то у Каврия.

— Отдам все земли, что у вас были в разное время куплены. Бесплатно отдам, ни копейки не попрошу. Раз надо, значит надо, супротив того Декрета не пойду. И без того я натерпелся с этими землями... Одно разорение получилось. Уйму денег истратил, а урожая не собрал.

— Раз так, я тоже согласен отдать, — вдруг в лад с Каврием начал петь Красноголовый. — Супротив закона я тоже не пойду. И я купленные в прошлом годе земли возвращаю, делайте с ними, что хотите. И Андрей не против.

— Отдадим, сопротивляться не станем! — подтвердил Андрей.

— Все отдадим! — сказали в один голос трое.

— Хорошо, коли так! — улыбнулся Федор.

Но безземельные крестьяне только руками разводили. Удивлялись покорности богатеев.

— Каврий хорошей земли не отдаст, — сказал кто-то. — Снова нам плохие достанутся.

Сапай опять встал.

— Тише! Не шумите напрасно. Делить мы будем землю заново. Так что никто в обиде не будет. Согласны?

— Правильно!

— Так и надо! — послышались голоса.

Но слова Сапая богачам были не по душе. И Каврий не сдержался. Не спеша подошел к столу и возмущенно заговорил.

— Как же так, уважаемые, — начал он. — Это же грабеж! Форменным образом, грабеж! Как можно отнять у меня те земли, что мне спокон веков принадлежали, переходили по наследству — от деда к отцу! Можно сказать, даже от прадедов. Те земли одно и то же, что моя изба или вот эта рубашка. Разве так можно поступать, уважаемые? Нельзя! Подумайте вы об этом хорошенько. Я свои исконные никому не отдам! Потому что они — мои! Понимаете, мои! А те, что у вас купил, пожалуйста, берите, закон есть закон.

— Ничего, отдашь! — крикнула тетушка Ониса.

— Оказано — не отдам. Не отдам — и все.

— Власть тебя заставит! — пригвоздил Тойгизя.

Тетушка Ониса подошла к Каврию:

— А, трясешься! Хорошо было, когда ты сам отбирал землю у людей за бесценок?! Не все тебе как сыру в масле кататься. Позволь и нам пожить привольно. Теперь, Каврий, праздник-то на нашей улице!

Лицо Каврия выразило полную безмятежность.

— Мало ли что было, — Каврий притворно вздохнул. — Что было, то прошло...

— Нет, Каврий, не прошло! — настаивала Ониса. — Скажи спасибо, что и тебе по новому закону земля отколется!

— Права Ониса! — крикнула мать Йывана.

— Чего с ним разговаривать-то!

— Не слушайте его!

Народ снова зашевелился.

Федор Кузнец поднялся со стула.

— Успокойтесь! Так же нельзя! Хватит переругиваться. Есть, что сказать, говорите по очереди! Коли мы друг друга задумаем перекричать, никогда не договоримся...

Сапай снова вмешался.

— Никого в обиде не оставим, — заговорил он. — Завтра же из города землемер приедет. Моя просьба — ему никаких советов не давать, не мешать работать.

— Хоть убейте, я свои земли не отдам! — настаивал Каврий.

Даже спокойный Сапай возмутился:

— Неужели ты понять не можешь, никто не собирается твои земли отбирать. Оставим, что тебе положено! А вот лишними придется поделиться. Таков Декрет, и мы должны ему подчиняться. Мы его изменить не можем.

Каврию возразить было нечем. Он с поникшей головой отошел от стола. Бедняки поглядывали на него с торжеством.

На другой же день приехал землемер. Наступил долгожданный момент. Во время передела немало было недовольства, криков и даже ругани. Но закон есть закон, как сказал Сапай. Безземельные крестьяне получили землю. Помогая друг другу, делились зерном: наскребли всем миром. Быстро отсеялись. Немного времени прошло — потянулись всходы.

— Добрый урожай будет! — переговаривались земледельцы.

— Спасибо новой власти!

Крестьяне с переделом земли воспрянули духом. Чаще улыбались, усерднее работали по хозяйству, больше радовались солнышку. А оно было в этом году особенно ласковым. Даже легче стало, дышать. И лето выдалось удачным. Сначала прошли обильные дожди. Всходы набрали силу.

Но радоваться было еще рано. Благополучие сразу в дом не пришло. Жизнь полностью не изменилась. Многие голодали по-прежнему. Одолевали людей болезни, умирали дети. Трудовых рук не хватало — мужчины воевали. И с каждым днем нарастало напряжение. Словно какое-то предчувствие, что где-то набирает силы ураган. И заметно было, что богачи к чему-то готовятся.

Мигыта, сын Каврия, стал чаще наведываться к отцу. Что-то они решали, прикидывали, до поры до времени молчали. И вдруг однажды Мигыта заявил, что пора положить конец зимней спячке, что скоро, мол, с Советами покончат. И недаром богатеи зашевелились. Недаром ждали перемен. Они назревали — слухи доходили глухие, но все-таки доходили... Дядюшка Тойгизя много размышлял, советовался с Сапаем, который часто наезжал из города.

Не зря же говорят, что утопающий за соломинку хватается. И богатеи стали принимать все меры, чтобы повернуть все по-своему и спасти нажитое за счет народа богатство, временно, как они считали, потерянное.

Веками установившееся легко не сдается, насмерть борется, старается вернуть прошлое. Богатеи идут на все, вплоть до продажи родной земли чужеземцам. Вот и поднялись войной на молодую Советскую республику.

Вспыхнула братоубийственная гражданская война. Разгорелась борьба между новым и старым. А тут еще подоспела помощь извне. Кто возьмет верх?

— Богачи вместе с империалистами, — говорил Сапай, — решили удушить молодую Советскую республику.

Сапай был прав: в начале мая под руководством бывшего адмирала Колчака поднялись против Советов белочехи. Доходили слухи, что белочехи — недалеко от Казани. Эта опасность не могла не беспокоить небольшую деревеньку Нурвел и ее обитателей.

Для семьи Йывана настали трудные дни. И тетушка Овыча, и Оксий, и Пиалче жили в повседневной тревоге.

Янис, от которого Пиалче стала чаще получать весточки, советовал ничего и никого не бояться. Не было дня, чтобы Пиалче не перечитывала письма Яниса. Вот и сейчас, волнуясь, взяла аккуратно сложенный листочек, расправила его.

«Служил я в запасном стрелковом латышском полку. В то время очень часто созывались солдатские собрания. Кто только не выступал на них! Каждый хвалил свою партию. Но нам, бедноте, только большевики были по душе. Поэтому мы, солдаты двенадцатой армии Северного фронта, примкнули к большевикам. Участвовали мы и в революционном движении, деремся и против тех, кто хочет покончить с новой властью. Враг не спит, бесчинствует. Из каждого полка набирают надежных стрелков. Среди отобранных оказался и я...»

Несколько полученных писем Пиалче знает наизусть, но не перестает их перечитывать. Она вновь и вновь пробегает строки письма и старается представить те уголки страны, где побывал ее любимый Янис. Старается вообразить никогда ею не виданный Петроград.

...Холод. Куда ни глянь, сугробы грязного снега. По улице шагает колонна красных латышских стрелков. Порывистый ветер готов сбить их с ног, но они не прячутся и не отступают. Шагают твердо и уверенно вперед и вперед. Командует ее муж — Янис.

Вот Смольный! Представить его себе она не может! Янис писал, что Смольный — штаб революции? В нем заседает Советское правительство. Идут красные латышские стрелки! Вливается колонна в Смольный, размещается в большой комнате. Туда же входит человек среднего роста в черном костюме — Владимир Ильич Ленин. Янису Крейтуссу посчастливилось оказаться в охране вождя...