Но желание действительно посмотреть тот край, походить по лесам и луговому приволью, где жил несколько лет в ссылке ее брат Янис, росло в ней с каждым днем. Она с восторгом узнала от Йывана о жене Яниса, красавице Пиалче, о маленькой Лайме, которую Йыван видел только в зыбке.

«Что я знаю? Кроме своего хутора ничего не видела, нигде не бывала. А Янис? Где только ему не привелось жить! Правда, его сослали, но там он подружился с Йываном, таким верным другом». Она вспомнила Эдуарда — тоже верного друга Яниса. И он многое повидал на своем веку за сравнительно короткую жизнь. И учился, и работал, даже в тюрьме посидел, как Янис.

Эдуард ей тоже о многом рассказывал — как попадались на его пути добрые люди и злые, встречались умные и глупые. Всего и не вспомнишь! Как интересно он описывал праздник Лиго, на котором ему удалось повеселиться вместе с Янисом.

Частенько она думала о жене Яниса.

«А как трудно сейчас Пиалче! Хорошо еще, что приютили се с малышкой дочкой. Спасибо матери Йывана и его сестренке...»

Много часов проводили в беседе Зайга и Йыван, а она все расспрашивала и расспрашивала гостя, и не было, казалось, этому конца.

— А дочь Пиалче на кого похожа? — спросила Зайга однажды. — На отца или на мать?

Йыван улыбнулся в ответ:

— Конечно, Лайма похожа на Яниса. — Он знал, что эти слова будут приятны девушке. — Вылитый отец — нос такой же курносенький, вот только глаза мамины, словно черная смородина. Очень хорошенькая девочка. Ее в деревне латышкой-марийкой называют.

— Она знает свое имя?

— А как же! — горделиво произнес Йыван. — Мать моя ее только так и кличет... Пусть по-марийски будет Пиалче, а по-латышски — Лайма. Какая разница? Значение одно, звучит лишь по-разному. На это, по-моему, никто не должен сердиться.

— Я и не сержусь. Наоборот, горжусь, Что у моей племянницы два имени. Как интересно, в одном ребенке — кровь двух народов.

— Да, вот так! — улыбается Йыван.

— А на каком языке ее учат говорить?

— Конечно, по-марийски.

Зайга удивилась.

— По-марийски?

— А как же иначе? Ведь наши латышского не знают. Приедет сюда и по-вашему научится.

Зайге иногда казалось, что Йыван живет в их доме давно-давно. Ей с ним было удивительно хорошо. Если уйдет ненадолго по какому-нибудь делу, то, смотришь — уже спешит обратно. Она очень изменилась за последнее время: стала веселей, сноровистей. И Йывану становилось скучно, когда Зайги не было рядом. Он огорчался, и ревнивые мысли будоражили душу до боли в сердце. Вот и поселилась в нем неведомая дотоле любовь. Стараясь забыться, принимался за свои записи. Пока на бумаге исповедовал свое чувство к Зайге.

Что ни говори, а молодость есть молодость. В эту пору чувства и переживания — особенно пылкие. Любовь прочно забирает в свой плен. У Зайги, кажется, тоже сердце пылало. Как же она мечтала встретить однажды вот такого Йывана: умного, храброго, красивого! И влюбиться в него... до головокружения. И чтобы такой рыцарь в нее влюбился непременно. И пусть потом все ярче возгорается любовь, и не будет ей конца до самой их смерти.

Как услышит Зайга голос Йывана — сердце замирает. Он рассказывает ей разные истории из суровой военной жизни, а она в своих мыслях купается. Смолкнет Йыван, засмотрится на Зайгу счастливыми влюбленными глазами.

— Нравится тебе у нас? — не выдерживает она такого взгляда.

— Очень, — улыбается он. А сам думает: «Ох и красивая Зайга! И говорит как-то бархатно, мелодично».

Йыван начал понимать некоторые слова по-латышски, догадываться, о чем идет речь. А вот Зайга по-русски никак не могла научиться говорить правильно. Но Йывану и эта неправильность была приятной. Даже ошибки ее в речи казались милыми. Иногда он поправлял Зайгу, заставлял по нескольку раз повторять одно и то же. Не часто Зайге приходилось разговаривать по-русски, хотя русских слов она много знала. Йыван смеялся над ее выговором. А она не обижалась — старалась все перенять, все повторить и правильно произнести.

— А я скоро начну учиться твоему языку! — сказала она однажды.

— А я учить тебя не собираюсь, — поддразнил ее Йыван.

— И без тебя научусь.

— А вот это мы еще посмотрим. Не так это легко, как тебе кажется.

Им было не важно, о чем они говорили, лишь бы быть вместе, лишь бы не разлучаться. Засиживались допоздна, но ранним утром уже опять вдвоем.

О многом передумал Йыван, пока болел, особенно по ночам, когда не спалось. Он мечтал поскорее поправиться, однако понимал, что на фронт он больше не вернется: «Надо будет обязательно найти дорогу к новой жизни. Разыскать людей, которые бьются за счастье народа... Зайга меня поймет, и если любит — ждать станет...»

В семье дядюшки Мартыня Йыван быстро почувствовал себя своим. А Зайга так привыкла ухаживать за больным, лечить его, кормить, что ей даже стало не по себе, когда отец принес Йывану костыли.

— Ну, друг мой! — сказал Мартынь торжественно. — Пора тебе вставать на ноги. Вот тебе конь!

Йыван так и засветился от радости. Наконец-то он с помощью костылей начнет ходить по комнате, а потом выйдет во двор — глотнет свежего воздуха. Кончится это безделье, и он сможет приносить пользу этой ставшей ему такой родной семье. Даже в его положении можно что-то делать! А ведь он, Йыван, и топором, и рубанком, и стамеской владеет с детства. Пока вполне не поправится, сможет здесь кое-что мастерством заработать.

Йыван был растроган.

— Спасибо, дядюшка Мартынь, — говорил он. — Большое тебе спасибо, дорогой! Такого внимания я не заслуживаю. Я ведь для вас обуза.

Дядюшка Мартынь отмахнулся.

— Да что ты говоришь, дорогой Йыван! Мы все так к тебе привязались... Только поправляйся скорее.

И вот настал долгожданный день... Йыван впервые свесил ноги с постели. Раненую ногу пронзила острая боль, но постепенно прошла. Мало-помалу он не только опускал ноги, но и пытался, опираясь на костыли, сделать несколько шагов по дому. Ничего не получалось. Сначала тело казалось чужим, кружилась голова — остатки контузии. Он снова садился, потом ложился, потом вновь брался за костыли. Надо все преодолеть. Иначе жить нельзя... В постели лежать больше невозможно: надо потихоньку возвращаться к жизни.

Йыван, наконец, ценою огромных усилий прошел по комнате — туда и обратно — десять шагов. Скорее прилечь, думал — ненадолго, но пришлось вновь собираться с силами. Хозяева его подбадривали, говорили много ласковых слов.

Вот еще попытка... Вот еще одна... еще... Наконец в один из теплых осенних дней с помощью Зайги он вышел на крыльцо. Тут же сел на скамейку. Огляделся. Вокруг — плодовый сад, кустарники и цветы! Сколько цветов! На ветвях кое-где еще красуются яблоки.

Йыван глянул в небо и вновь перевел взгляд на деревья, полюбовался яркими щечками яблок среди пожухлых уже листьев. Под деревьями — стол, вокруг околочена скамья. Очевидно, когда совсем тепло, семейство дядюшки Мартыня здесь кофе пьет.

Йыван представил себе, как хорош этот сад весною, когда деревья покрыты розовыми цветами, Зайга сказала, что с весны до середины лета в их саду поют звонкоголосые птицы. А в мае соловьиная песня разливается.

И осенний сад красив! Что ни говори, у каждой поры — своя прелесть, во второй половине лета зреют первые ягоды: земляника, позднее — вишня, слива. С приближением осени все красивее выглядят яблоки, груши. Посмотришь — глаза разбегаются. А раньше всех наливается крыжовник — как янтарные бусы качается он в причудливой зелени листьев, словно приманивая. Сорви, попробуй. Трудно удержаться, рука сама тянется тронуть маленькое чудо, будто налитое медом.

А какой цветник! Глаз не оторвешь, Йыван любуется яркими пышными георгинами. И в клумбах, и вокруг дома растут красивые цветы. Ведь, начиная с весны, тут одни сменяются другими — тюльпаны, пионы, а ближе к осени — астры, золотые шары, гладиолусы.

Клумбы называют девичьими грядками, как и у Йывана на родине. Это справедливо — цветы сажают и ухаживают за ними девушки. Каждая девушка старается, чтобы ее клумба была красивее, чем у других. Только успеют осыпаться одни цветы, на их месте появляются другие. И так до самых морозов. Клумба никогда не пугает вскопанной землей. На ней обязательно пышные цветы задышат свежестью... И прохожие невольно бросят взгляд через забор. По клумбе в саду можно сразу узнать, какая девушка живет в доме — старательная или ленивая.