— Не зря это он, — сказала тетушка Марианна.

— Все-таки что-то неладное, — решил дядюшка Мартынь. — Чувствуют и птица, и пес, но ведь от них ничего не узнаешь.

Пусик, оглядываясь, выскочил за ворота. Дядюшка Мартынь быстро сбегал за топором, прихватил на всякий случай ружье. Поспешил следом за собакой. Зайга не отставала, спешила следом. Пусик привел их к берегу, где была привязана лодка. Прыгнул в нее и глядел на подходивших хозяев, будто приглашая последовать своему примеру.

Проворно сев в лодку, дядюшка Мартынь взялся за весла, Зайга пристроилась напротив. Пусик гордо восседал на носу лодки. Сейчас он, казалось, успокоился. Лодка скользила по спокойной воде, лишь легкие волны расходились от весел.

— Что-то случилось на том берегу, а что, понять невозможно, — дядюшка Мартынь приложил козырьком руку к глазам.

Как только нос лодки коснулся берега, Пусик выскочил на песок, взвизгнул и мгновенно исчез куда-то. Звали Пусика в два голоса. Собака как сквозь землю провалилась. Где ее искать? Куда податься? На берегу — заросли кустарника, за ними — довольно густой лес. Собаки не разглядишь.

— Пусик! — звонко крикнула Зайга.

В ответ — ни звука, только эхо прокатилось гулко и пропало вдали.

— Что же делать? Была бы зима, — волновался дядюшка Мартынь, — любого зверя по следу найти можно. Сейчас только ищейка выручит.

— Куда же нам теперь идти? — недоумевает Зайга.

— Пусик, Пусик, Пусик! — зовет дядюшка Мартынь, но теперь уже ясно, что впустую.

— Пусик, Пусик! — вторит Зайга.

— Ну что ж, подождем здесь, — решил дядюшка Мартынь. — Если мы ему нужны, сам отыщется. Зачем бы он нас за собой звал?

— Может, пойдем по тропинке в лес? — нерешительно предложила Зайга.

— Пошли, — согласился дядюшка Мартынь.

Лес встретил их прохладным дыханием. Они осторожно брели между сваленных бурей деревьев. Дошли до маленького ручейка, который звеня мчался по камушкам, к озеру. И тут откуда ни возьмись появился Пусик, схватил за штаны дядюшку Мартыня и потянул в сторону.

— Папа, Пусик не один, — сказала Зайга, вылезая из кустарника. — Иди сюда побыстрей! Да поторопись же!

В стороне от ручья действительно лежал офицер, еле-еле живой, судя по прерывистому, слабому дыханию. Был бледен до синевы. Веки его нервно подергивались.

— Он тяжело ранен, — определил дядюшка Мартынь, склонившись над офицером.

Дядюшка Мартынь осторожно ощупал раненого и обнаружил, что у него перебита нога. Сердце офицера билось слабо, неровно.

— Отец, что же мы с ним будем делать? — взволнованно спросила Зайга. — Мне кажется, он умирает.

— Да, ранение тяжелое, много крови потерял. Да вдобавок контужен, без памяти. Видишь, даже не слышит, что мы здесь. Нужно его перенести в лодку.

Отец и дочь с трудом подняли офицера. Дядюшка Мартынь держал его за плечи, Зайга осторожно взяла за ноги. Тело раненого провисло, руки беспомощно болтались. Он не приходил в себя. Пусик медленно плелся сзади. Дядюшка Мартынь и Зайга устроили раненого поудобнее в лодке, Пусик снова вскочил в нее. Где-то на берегу затрещали вдруг кусты — кто-то пробирался в сторону хутора.

— Уж не Лацис ли там? — пробормотал дядюшка Мартынь.

Когда отчалили, Зайга спросила:

— Как же этот офицер оказался в глухом лесу, у ручейка? Ума не приложу.

— Сам гадаю. Думаю, его ранили. Он пополз, из-за ноги идти не мог. Да и контузия. Никто ему не встретился. Видно, выбился из сил. Оказался у ручейка, может, и попил. Иначе бы и живым не остался... На счастье, вертелся здесь Пусик. Почуял, что человеку плохо...

— А может, его здесь подстрелили... Сюда в одиночку могли пробраться враги...

— Нет, нога перебита осколком снаряда. Значит, ранило его и контузило прямо в бою.

— Какое счастье, что у нас такая умная собака, — сказала Зайга.

Едва раненого вытащили из лодки, Зайга быстро побежала за носилками, которые стояли в огороде, покрыла их одеялом и поволокла к реке. А тетушка Марианна в комнате приготовила постель. И поспешила вслед за дочерью. Все вместе понесли офицера к дому, и собака бежала рядом. Аист, не сводя глаз, наблюдал за хозяевами из гнезда.

Раненый все еще не поднимал век, не обнаруживал никаких проблесков сознания. Тетушка Марианна промыла офицеру рану лекарственным настоем из трав. Раненый по-прежнему был недвижим. Муж и жена хлопотали вокруг него. Осторожно наложили какие-то, ведомые только тетушке Марианне мази, заклеили рану, крепко перевязали ногу. Зайга подносила необходимое.

— Сейчас в лубок ногу оденем, — сказал дядюшка Мартынь. — Сам схожу в мастерскую. Ты, Зайга, не знаешь, что мне нужно...

— Надо бы напоить его, — сказала тетушка Марианна. — Да ведь рот разжать невозможно.

— Вот теперь все, — сказал дядюшка Мартынь, любовно оглядывая раненого и укрывая его потеплее, — Остальное предоставим времени. Плохо, что мы его в себя привести не можем. Нужно было бы его и покормить.

Тетушка Марианна принесла молока. Дядюшка Мартынь пытался разжать крепко стиснутые зубы офицера, но ничего не получалось. Молоко стекало по щекам на шею. Наконец Мартынь с силой раздвинул зубы больного ложкой. Зайга осторожно, по капле, вливала молоко в рот раненого. Ко всеобщему удивлению, офицер сделал глоток, другой. Дальше пошло легче: он выпил почти полную кружку, но оставался по-прежнему недвижимым, еле дышал.

Дядюшка Мартынь снова послушал сердце раненого — оно, как и прежде, билось слабо.

— Ну что ж, — сказал старик. — Наше дело его выходить, поставить на ноги.

Для семьи дядюшки Мартыня стало святым делом ухаживать за раненым. Кто-нибудь обязательно дежурил у постели больного — ни на минуту не оставляли одного, ночью по очереди сменялись. «Ведь этому раненому повезло. Какое счастье, что его заметил любивший бегать по окрестности Пусик, — размышляла Зайга, сидя во дворе после очередного дежурства, — Говорят же, если с животными и птицами заниматься, кормить их, разговаривать, ласкать, избавлять от мук, то такие домашние звери умеют сострадать».

Раненый так и не открывал глаз, иногда только издавал легкий стон. Тетушка Марианна валилась с ног от усталости — ей приходилось топтаться больше других. Чего стоило только напоить больного! И если бы не вливали ему в рот то молоко, то компот, неизвестно, как бы жил незнакомец.

Сначала он был спокойнее. Чем дальше, тем громче и чаще он стонал, потом начал хрипеть, задыхаться. Больной, видно, очень страдал. Но и окружающим было нелегко — каждый вздох, каждый стон его вызывал желание помочь, и сознание своего бессилия изматывало всю семью дядюшки Мартыня.

Зайга готова была принять муки раненого, только бы он выздоровел. Иногда ей казалось, что она теряет сознание — так на нее действовали эти стоны. В голове пронеслось вдруг, что, может быть, где-то, и не очень далеко от них, вот так же лежит раненый Янис, и нет там никого поблизости. У девушки аж сердце захолонуло. Она вышла на крыльцо и увидела, как в воротах появился пропадавший где-то Лацис и вперевалку направился к Пусику, свернувшемуся в клубок под кустом.

Зайга подошла к собаке. «Умный, хороший песик! — говорит она нежно и гладит Пусика. — Ты человека спас, верный мой друг. Спасибо тебе! Ах, Лацис, Лацис! Какое событие у нас без тебя произошло!»

«Удивительно, человек человека убивает, калечит, а звери спасают, — подумала вдруг Зайга. — Да еще сколько проявляют сообразительности при этом. Как можно после этого сказать, что животные не чувствуют, как люди, не понимают чужой боли?!» Не зря вся семья дядюшки Мартыня так любит животных! Считают их членами своей семьи. А те платят за любовь любовью, за заботу заботой.

Шла вторая неделя пребывания офицера в доме дядюшки Мартыня.

— Слава богу, сегодня ночью наш гость меньше стонал, — сказала за завтраком тетушка Марианна, всю ночь просидевшая с вязанием у постели больного. Она очень устала. Подумать только, какую заботу на себя взвалила старенькая женщина! Стряпня, приготовление всяких травяных отваров, смена белья — все на ней.