— Не поминай лихом! — сказал он на прощанье. — Всех тебе благ! Хорошим ты был солдатом, смелым и находчивым.
Глава одиннадцатая
Йыван прибыл в Витебск. Там его освидетельствовали, проверили документы. Направили в Казань. Счастье Йывана невозможно представить. Он чуть было не выразил свою радость вслух. Казань — ведь это почти родные места! Он сможет побывать дома, увидеть родных, побродить по знакомым лесам. Не будет видеть этого кошмара. Ног под собой не чует — «Домой! Домой! На родину!»
Из Витебска он быстро добрался до Смоленска. Вот в Москву попасть было трудно, а миновать — невозможно. Все поезда проходят через Москву. Составы шли как бог на душу положит, расписания никакого не было. Пассажирские шли редко, все переполненные. Двери теплушек накрепко задраены — не попадешь! А что на вокзале творится! Беженцы голодные, оборванные. Их не счесть — тьма-тьмущая. И на скамьях, и на полу — все вповалку. Дети плачут, женщины в отчаянье о чем-то просят, хватают военных за полы шинелей. Солдаты сами без места. Кто-то отстал от части, раненые лежат прямо на полу. Каждый поезд осаждают, берут с боя, но без особого успеха. Много голодных, купить нечего, да и не на что. Галдеж, толкотня, беспорядок! Мученье, да и только. Есть и мертвые, их не выносят. Зловонье, мухи, нечистоты...
Увидел с перрона Йыван эшелон с солдатами, но они к своим теплушкам никого близко не допускали. Отказали и Йывану. Пользуясь затянувшейся остановкой, он разыскал служебный вагон, где едет начальство. Проник туда чудом и какому-то офицеру объяснил, что он человек военный, должен в кратчайшее время попасть к месту назначения — в Казань. Ему не отказали, но и разрешения не дали. Прорвись, мол, если сможешь. В составе едут железнодорожники и офицеры. Пустят — хорошо, откажут — пеняй на себя.
«Будь что будет!» — решил Йыван. Влез в вагон. Там — офицеры. Йыван отдал честь старшему по чину — штабс-капитану. Показал бумаги.
— Ну что ж, захватим, — сказал офицер, бегло просмотрев документы. — С передовой... Направлен в Казань, в пехотную школу.
Йыван огляделся — офицеры смотрели на него дружелюбно.
— Пусть едет! — сказал кто-то. — Не будем протестовать.
Йыван облегченно вздохнул.
— Только уж не обессудь! — улыбнулся штабс-капитан, — Устраиваться на полу придется.
— Где только воину спать не приходится! — улыбнулся Йыван. — Особенно кавалеристу. Спасибо за гостеприимство.
Йыван присел на пол, искоса оглядел всех по очереди. Строевой только штабс-капитан. Остальные интенданты. Сами не воевали, о боях знают по рассказам. Расспрашивали Йывана, где он сражался, каково настроение у солдат. На Йывана смотрели даже с некоторой завистью. В их глазах Йыван — настоящий герой, чудом оставшийся в живых.
Йыван, наверное, никогда не сможет забыть того, что видел в Смоленске на вокзале. Об этом он умолчал, но ужас железным капканом сжимал его сердце. Что же будет дальше? Что станет с детишками? Кто поможет раненым?
Его попутчики спокойно играли в карты, их, видимо, ничто не волновало. Они поделились с кавалеристом едой — хотя она была скудная: немного хлеба да консервы какие-то. Видно, и офицерам не так уж сладко приходилось во время войны. Вот только почему они едут не на фронт, а с фронта — Йыван так и не понял. Спросить не решился, а никто об этом не заговаривал. Как будто все в порядке вещей.
Через двое суток рано утром состав прибыл в Москву. Йыван очутился на Александровском вокзале. Там тоже царила неразбериха, узнать ничего невозможно. Он метался между железнодорожными кассами, устал, решил перекусить.
Подкрепившись в чайной у вокзала, где все утопало в табачном дыму, столы никто не убирал, на полу поблескивали лужи, Йыван вернулся к кассам. Тут ему повезло. Удалось оформить проездные документы. Поезд, как сказали, отправлялся в Казань в четыре часа дня. Несколько часов свободных, ничем не занятых! Что делать? Куда податься?
Йыван по Тверской улице не торопясь дошел до Кремля. По дороге любовался домами, оглядывал куда-то спешащих людей. Суета сует. А мусору, хламу всякого!.. Площади, видать, давно не убирались. Кое-где было даже свалено в огромные кучи трофейное оружие.
Обогнул Кремль, посидел в сквере — вот и пора уже возвращаться. И обратно Йыван шел пешком, однако успел к поезду. Он устроился у окна вагона. Тут соблюдался относительный порядок — народу меньше, чем ожидал Йыван.
«Осталось немного пути — доеду», — решил он про себя и, стараясь сдержать волнение, стал глядеть в окно, где по платформе метались люди с чемоданами, мешками и ящиками.
Поезд тронулся. Шел быстро, стоял на остановках недолго. В вагон никого не пускали. Дышать было легко. Быстрое движение поезда взбадривает, окрыляет. Йыван смотрел через стекло на пробегающие мимо леса, дома, реки, озера, поля. Они напоминали Йывану родину.
Познакомился со спутниками. Им кое-что рассказал, послушал об их жизни. Невольно стал соучастником чужого горя, разделил с кем-то радость. У каждого — своя забота, каждого куда-то гонит судьба. Вслушивался Йыван в разговоры и опять размышлял о том, сколько же в мире несправедливости!
Вагон мягко покачивался, притормаживая на станциях. А там чем только не торгуют! Кто-то продает одежду, кто-то держит в руках старинные часы, серебряную посуду, а иные прямо на земле раскинули какое-то тряпье. Чем дальше на восток, тем меньше чувствовалась война, и Йывану становилось спокойнее на душе.
— Скоро Волга! — крикнул кто-то.
Сердце Йывана заколотилось, вновь охватило волнение. Он прямо прилип к стеклу. Казалось, никакая сила не оторвет его от окна вагона. Все смотрит и смотрит, словно надеясь увидеть кого-то из близких.
Вот и Волга! Поезд, пыхтя, сбавил ход и вполз на чугунный мост, соединяющий правый берег реки с левым. Йыван от радости даже прослезился.
Конечно, это счастье. Сколько верст исходил он и изъездил, чтобы снова встретиться с милой Волгой. Вся его молодость прошла на ее берегах, радость, горе — все связано с этой рекой. Он помнил ее и ласковой, и бурной, и в ясную погоду, и в ненастье.
Отсюда и Нурвел недалеко. В родной деревне, верно, ждут-не дождутся Йывана матушка его и сестренка. Там много хороших друзей. Но и враги найдутся, конечно. О них сейчас Йыван не думал. Поскорее бы увидеть мать, обнять Оксю, узнать, где дядюшка Тойгизя, что с Казаком Яметом! Повидаться бы с ними, поговорить!
Подумать только, сколько прошло долгих дней с тех пор, как он с ними распрощался. Не знает, как они живут. Письма на фронт приходили редко. Писать ни мать, ни сестра не могут. Просили об этом какого-то рабочего с завода. Но лишний раз стыдно обращаться: грамотных на всю округу — раз-два, и обчелся. А просящих прочитать прилетевшую издалека весточку или написать ответ — много.
Не отрывая глаз, Йыван смотрит вверх по течению Волги, туда, где в нее впадает Ветлуга и где Каврий и Мигыта построили завод. Конечно, ни Ветлуги, ни завода отсюда не видать. До Ветлуги еще немало верст. Но Йыван неустанно всматривается вдаль, все пытается что-то увидеть.
Перед его глазами предстают и дед Тойгизя, и машинист Кирилл Иваныч Сюткин, и его помощник Петро, и Федор Кузнец, и Поликарп — сын Карасима из Большого Шапа, и девушка-сиротка Анюта — бывшая прислуга Мигыты. «Как-то сложилась у них жизнь?» — думает он.
Вот и Волга позади. Теперь уже ехать недолго. Проклятая война! Сколько народу на станциях, все пытаются протиснуться в поезд. Толпа встревоженно гомонит. Люди измученные, изможденные, многие в грязной одежде, с неизменными узлами.
На лицах нет улыбок, губы сурово сжаты. Детишки заплаканные... Видно, и здесь, далеко от войны, нечему радоваться. И здесь сказались ее тяготы. Но то, что было в Смоленске, ни в какое сравнение не идет. Вспоминая о своем пребывании там, Йыван внутренне содрогается.
Неподалеку от Казани, влево от железной дороги, на ровной низине хорошо видно каменное сооружение, напоминающее пирамиду. Оно из серого камня, а вокруг — низенькие столбы, соединенные толстой чугунной цепью. Путники хорошо знают этот памятник на братской могиле. В ней похоронены воины, погибшие во время штурма Казани при Иване Грозном.
