Глава десятая

Сколько уж месяцев воюет Йыван, а войне конца не видно. Снова русская кавалерия в Восточной Пруссии. Долетели слухи — армия генерала Сиверса застряла в районе Мазурских болот. Артиллерия разбита. Техники не хватало, людские потери в боях были немалыми. От трупов убитых людей и скота в воздухе висело зловонье. Кругом — развороченная земля, разбитые дороги, сгоревшие, разрушенные дома. Тягостная тишина повисла над селениями — ни лая собак, ни разговоров на улицах. Только цоканье лошадей нарушает безмолвие.

Солдатам стало известно, что немцы вновь развернули наступление. Они пытаются взять в кольцо две русские армии. Но русская разведка вовремя успела предупредить об этом Ставку главнокомандующего. Получен приказ отходить в направлении Августово. Который раз уже русским воинам приходится отступать!

В городе Пилькален эскадрон Кучевальского разместился на короткий отдых в цехах завода, где в мирное время производили плуги. В мирное время!..

Сколько уж сотен верст преодолел Йыван со своим эскадроном. Сражался он храбро, не раз смотрел смерти в лицо — всегда был в первых рядах наступающих. Вряд ли его узнали бы родные — так сильно воина изменила его характер. Йыван стал грубее, задиристее, частенько и непристойное слово срывалось теперь с губ, ни с того, ни с сего мог ввязаться в драку. Он привык убивать, нападать. Привык к виду мертвых, а раньше, приметив труп, мучился от приступа дурноты. В пылу атаки забывал, что в далекой деревне его ждет мать, сестра, дом. Ему и в голову не приходило в эти минуты, как будет жить семья, если с ним вдруг случится самое страшное. И смерть ему была нипочем, когда он рвался в бой.

А вот в минуты отдыха, на привале, когда он весь уходил в воспоминания, перед ним вставали картины родного лесного края. И он становился прежним — добрым и мягким Йываном. Тосковал по родным, близким. Закроет глаза — и перед ним его родная деревня Нурвел. Об Анюте он теперь напрочь забыл, но мать, сестренка, дядюшка Тойгизя неотступно были с ним — кивали ему, манили, звали домой.

«Возвращайся, Йыванка, — говорил ему дядюшка. — А то и тебя нет, и Сапая...»

— Вернусь, — процедил он сквозь сжатые зубы.

И вдруг будто падал с коня на землю: «Вернусь ли?» Злость и ненависть сжимали сердце. Он вспыхивал и вслух посылал проклятья. Кому? Бранил и врагов, и своих генералов, и царя, и солдатскую кочевую жизнь... Только неизменная любознательность, всегда заполнявшая жизнь Йывана, помогала ему выжить в этом аду. И куда бы ни попадал он, все его интересовало, до всего ему было дело...

Как-то в одной из заброшенных мастерских завода он увидел на стене портрет Вильгельма II с выколотыми глазами. Нос немецкого императора был вымазан сажей. «Видать, и своего царя немецкие рабочие ненавидят», — решил Йыван. Нашел еще какие-то порванные фотографии, по клочкам можно было догадаться, что это снимки немецкого кайзера — кайзер на коне, кайзер принимает парад, кайзер идет по какому-то полю. Йыван показал обрывки снимков солдатам. Тс с любопытством разглядывали их, но вдруг кто-то резко бросил:

— А что, у нас разве такого не бывает? Да все эти цари одним миром мазаны.

Но его никто не поддержал — боялись подобных разговоров. Все разбрелись кто куда. Йыван медленно пошел по улице — заметил школьное здание. Из любопытства заглянул во двор, потом поднялся по невысокой лестнице, распахнул дверь в коридор. Побродил по заброшенным классам. Школа, видно, начальная. Война ее обошла — в классе сохранился относительный порядок. В одной из комнат по стенам были развешаны географические карты. И парты, и столы, и стулья стояли, не сдвинутые с места. В левом углу приткнулась фисгармония. Вдоль стен — книжные шкафы.

Йыван подошел к одному, дернул за дверцу — он оказался не заперт. В шкафу — ряды аккуратно расставленных книг. Расположены они, видно, но степени ценности. На первой полке, видать, самые дорогие. Все книги с золотым тиснением. Йыван не удержался, взял одну, принялся листать. Бумага плотная, гладкая, буквы крупные. Между печатными страницами — красочные рисунки. На одном изображено сражение: немецкие воины — Йыван различил их по обмундированию — штыками закалывают французских солдат. На другой странице — немецкие солдаты возле какой-то деревушки. Она вся в пламени. Крестьяне разбегаются. Видно, деревню занимают внезапно.

— Какие страшные рисунки, — невольно вырвалось у Йывана. — И это для детей!

Он подошел к другому шкафу — в нем хранились мишени. А на них не солдаты даже, а русские офицеры в полной форме. Мишени изрешечены пулями. Нет ни одного живого места. Наверное, немецких школьников на уроках учили стрелять.

— Здорово у них поставлено обучение, — сказал неслышно подошедший сзади командир эскадрона.

Класс наполнился солдатами — всем было интересно.

— А это что? — спросил кто-то, вытаскивая какие-то катушки из третьего шкафа.

— Это нужная вещь! — объяснил Кучсвальский. — Аппаратура полевой телефонной связи! Здорово враги наши готовились к войне. И даже детей обучали этому ремеслу.

Еще совсем недавно на этой земле шумели благодатные сады. Теперь деревья сожжены. Сады превращены в пустошь. Разрушенные усадьбы, костелы вызывали у Йывана тяжелое чувство. Невольно все чаще и чаще задавал он себе вопрос:

— Для чего эта война?!

Йывану, крестьянину по рождению, больно было видеть заброшенные хозяйства, вытоптанные огороды, очумело бродящих по пепелищу кур. Где-то мычала недоеная корова... Боже, как хотелось домой! Такое желание было у многих. В армии участились случаи дезертирства. Тут и удивляться нечему. Война — ад кромешный: голод, холод, муки, смерть. А ради чего?..

Эскадрон Кучевальского получил приказ оттянуться в местечко Мальвишкен. В Мальвишкен вошли ночью. Кучевальский выбрал крайний дом, в котором решил расквартироваться.

— Ваштаров, разведай-ка обстановку! — приказал он Йывану.

Йыван крадучись направился к дому. Осмотрел его вначале снаружи. Затем осторожно проверил первый этаж изнутри. Неслышно ступая, поднялся на второй этаж. К счастью, ни одна ступенька не скрипнула. Из полуоткрытой двери блеснул свет.

«Дом обитаем», — решил Йыван. Он осторожно подходит, штыком открывает дверь пошире — перед ним вырастает какая-то фигура.

«Кто бы это мог быть?» — пронеслась мысль. И вдруг перед ним — старуха. Она с ужасом смотрит на вооруженного солдата. Из комнаты доносится громкое прерывистое дыхание. Йыван оторопел. Отстранив старуху, он увидел, как на постели мечется молодая женщина.

«Вон оно что, — вдруг осенило солдата. — Бедняжка рожать собралась. Вот уж не ко времени!..» Конечно, в мирное время он никогда бы не посмел тревожить женщин, но сейчас ничего не поделаешь: приказ есть приказ. Подчиняться солдат обязан во что бы то ни стало. Что бы ни происходило — Йыван должен проверить помещение. А может, все это — маскировка. А вдруг, кроме роженицы и старухи, кто-то скрывается в доме?

Набравшись духу, он выходит на середину комнаты, держа ружье наготове. Старуху сразило, как молнией. Она шлепнулась на пол без чувств. Преодолевая внутреннее смущение, Йыван обшарил все углы, он подошел совсем близко к постели больной. А роженице, видать, было все равно — враг ли это, друг. Скорее всего, кроме боли, ничего не чувствовала и не понимала.

Йыван совсем растерялся. Женщине помощь нужна, а помогать некому, старуха лежит на полу бездыханная. «Не погибать же молодухе и ее ребенку», — вдруг решает Йыван. Поставив ружье к стенке, попытался поднять старуху — та будто мертвая. Что же делать? Куда податься? Кого позвать? Конечно, проявив усердие, можно найти кого-то. Но для этого надо обыскать город, а ждать по всему некогда. Роженица вдруг начала истошно кричать. Как же помочь? Так ведь и мать, и ребенок погибнуть могут.

Йыван мгновенно сбрасывает шинель. Засучив рукава, приближается к постели... Рванул одеяло... и вдруг детский плач заполнил все помещение... К счастью, все обошлось. Ребенок родился благополучно, и Йыван, как положено, завернул его в белую тряпицу.