Какой-то старик, ковылявший мимо, попросил у дворника напиться. Дядюшка Гунар предложил ему передохнуть. Беженец много рассказывать о себе не стал. Оказалось, он батрак: барин уехал на лошадях, захватив свою семью и кое-какие ценности, а слуги разбежались кто куда. Он сказал Гунару, что врагам сдан город Либава. Будто все было подготовлено к сдаче города врагу — даже провода, соединяющие части русской армии, были перерезаны. И местная полиция оказалась на стороне немцев. Лишь один стрелковый полк сражался, держал оборону, но город отстоять не смог.
Дядюшка Гунар только руками разводил, но на предложение прохожего старичка — уйти вместе — отказался. В своих стенах решил ждать, что будет дальше. Все равно лучше пристанища не найти.
Глава девятая
Недолго пришлось стоять кавалеристам в Сувалках. Вскоре получили приказ тронуться в путь. Двинулись ночью. Оказались у самой немецкой границы, недалеко от города Гольдап. Однако здесь царила напряженная, пугающая тишина.
Йыван ждал... Он не чувствовал перехода от мира к войне. Скоро дали команду приготовиться к наступлению. С собой — только необходимое, но жалко расставаться с чем-то дорогим и привычным. Захватишь лишнее — себе же навредишь. Трудно будет в походе.
У Йывана ничего нет при себе, кроме солдатского снаряжения. Поэтому ему легче, чем другим. А на тех, кто таскал с собой ненужные вещи, лишь посматривал с сожалением.
Один из солдат открыл сундук. Прошептал тихо молитву и, крестясь, переложил из сундука в котомку икону, взятую с собой из дома.
— Оставь икону в сундуке. На что она тебе! — удивлялись друзья. — Только мешать будет...
— Икона никогда не помешает! — возразил тот. — В бою поможет жизнь сохранить.
Неверующих было немного. С приближением неведомого и страшного многие обращались к богу, словно хватались за соломинку.
Рано утром шесть эскадронов кавалерийского полка были построены на молитву. Все без головных уборов.
Пышнотелый, благостный батюшка напутствовал русское воинство. Все молились за победу. Все крестились, просили бога о помощи.
Но сколько солдат в первом же бою сложат свою голову! И вера в бога, и молитвы не помогут!
Русская армия после молебна вступила в Восточную Пруссию. В ее рядах двигался и эскадрон Кучевальского, куда Йывана зачислили недавно.
Вместе с пехотной дивизией эскадрон двигался в направлении города Гумбиннен.
Судя по всему, здесь уже проходили большие бои. Страшно глядеть — земля вокруг залита кровью, много убитых. Словно тут побывал сам бог смерти Азырен. Дома разрушены, вытоптаны цветы, деревья покалечены.
Неожиданно родился слух:
— Тут целая наша дивизия разбита наголову.
Разговоры эти оказались правдой. Действительно, за шесть часов боя немцами была уничтожена целая дивизия! Погибли русские чудо-богатыри!
Чему удивляться? Немцы заранее готовились к войне. Все крестьянские дома перестроили по указаниям военного командования. Каждый дом, огражденный каменной стеной, превратился в неприступную крепость. Оттуда, видно, и строчили пулеметы по солдатам. Кто за стеной — в безопасности, а все, кто в поле, — как на ладони. Вот и встретили огнем русскую пехоту.
Но высшие чины армии мало считались с потерями. Приказ — наступать! Армия по трупам шла вперед. Эскадрон Йывана вместе со всеми двигался дальше на запад. Говорили, недалеко уже Кенигсберг...
Среди немцев были, видать, люди, которые осуждали войну. В руки наших солдат попадали листовки, хотя начальство их старалось уничтожить.
Йыван украдкой подобрал одну, но не смог ее прочитать. Повертел, покрутил — пожалел, что немецкого языка не знает. Сложил вчетверо — сунул в карман...
В районе города Истербурга получили приказ остановить наступление. Такое распоряжение внесло сумятицу в солдатские головы.
Занятую за три недели с большими потерями немецкую землю войска царской армии оставили за каких-то три дня. Немцы по всему фронту наступали. На один снаряд враг отвечал — десятками и сотнями своих. Да, немцы, видать, тщательно подготовились к войне... Однако села и города Восточной Пруссии изрядно разрушены...
Немцы несли немалые потери, но русская армия отступала... Русские воины снова на территории России.
Однажды, голодные и усталые, проезжали солдаты по маленькому селу. Возле одного дома Йыван почувствовал запах свежеиспеченного хлеба.
— Хозяйка, видать, хлеб печет! Хорошо пахнет...
— Давайте попросим каравайчик, — предложил кто-то.
Неожиданно для всех Йыван соскочил с коня и уверенно вошел в дом. Смотрит — у печи старушка хлопочет. Только что вынула хлеб — круглые румяные караваи.
Внезапное появление Йывана до смерти испугало хозяйку. Она растерялась, попятилась, вытаращила глаза на пришельца, словно говорила: «Что хочешь бери, оставь только меня в живых...»
— Мать, не продашь ли мне хлеба? — спросил Йыван по-русски, не уверенный, что она поймет. — За деньги я прошу, не даром, — и протянул ей серебряную монету.
Смуглая хозяйка неожиданно ответила тоже по-русски, но с каким-то незнакомым Йывану акцентом.
— Бери уж, коли так! — пробормотала она, перекрестясь. — Бери, солдат, сколько тебе надо.
— Мне много не надо. Хочу купить три каравая.
Старуха заулыбалась: видать, такого поворота она не ждала.
— Добрая, видно, у тебя душа, солдат, — сказала она Йывану. — Ты не погибнешь. Живым-здоровым вернешься домой...
Йывана порадовали слова старушки. Он невольно просиял.
— Спасибо тебе, бабушка, за хлеб и за доброе предсказание, — ответил он.
— Вправду, ты не погибнешь, — настойчиво повторила старушка.
Йыван, еще раз поблагодарив хозяйку, вынес из дома три каравая хлеба.
«Не литовка она, — решил Йыван. — По-русски хорошо говорит. И черноволосая, а литовки почти все белокурые...»
Эскадрон Кучевальского расположился в лесу. Солдаты спешились и, отдыхая на траве, в тени кустов и деревьев, перебрасывались шутками, вели негромкие разговоры. Неподалеку паслись лошади, пофыркивая и переступая копытами. Казалось, не было никакой войны. Будто шла обычная жизнь — между учениями у солдат выдался привал. Вспоминали, как на прусской земле носились по тылам врага, внезапно налетали на села и на небольшие города... Кавалеристы сражались бесстрашно. Действовали напористо. В боях обретали опыт.
...Немцы знали, что у них в тылу орудует вражеский, конный отряд, они бросили немалые силы, чтобы уничтожить его. Словом, взяли в клещи. С трех сторон окружили, а четвертая — болото.
И кавалеристы оказались в ловушке.
«Во что бы то ни стало надо вырваться!» — думал каждый. Умирать никому не хотелось. С боем выходить — риск непомерный, будут большие потери. А перейти через фронт можно только по болоту. Днем это исключено. Ночью — угроза увязнуть. Где же выход?
Положение было серьезным. К тому же кончились продукты... Командир эскадрона попросил Йывана попытаться добыть провизию.
«Что делать? Куда податься?» — прикидывал Йыван.
Думай не думай — действовать надо. И он решился.
Лихо вскочил на коня и направился в литовский хутор, что виднелся возле мелколесья, верстах в двух от их стоянки. Зашел наугад в крайний к лесу дом. В доме оказался хозяин — старик литовец. Он посмотрел на Йывана взглядом, полным недоумения и ненависти.
— Побоялся бы немцев... — сказал он по-русски.
— Война, ничего не поделаешь, — пожал плечами Йыван.
— Видать, ты храбрый, — проворчал старик. — А откуда сам будешь? С каких краев?
— Издалека. Может, слыхали Казанскую губернию?
— А уезд какой? — вдруг спросил старик.
— Царевококшайский...
— Царевококшайский?.. — выпучил глаза литовец. — А из какой местности? Поточнее...
Йыван рассказал о своей деревне.
— Оказывается, мы, можно сказать, почти земляки, — неожиданно приветливо заговорил старик. — Топтали одну землю, — он совсем ожил. — Ну и натерпелся я там, в вашем Цареве, чуть не сдох. Пять лет в ссылке трубил.
