А у Яниса душа не нарадуется — так приятно поваляться на чистой постели. Давненько не получал такого удовольствия. Лежит Янис и благодарно улыбается в темноте. Долго старые знакомые не засыпали, переговаривались, вспоминали старое. Сердце Яниса оттаивало, давнишние мечты его обретали жизнь. Вдвоем собеседники, не таясь друг друга, могли говорить о прошлом.

Янис заметил, что Гунар многое путает — старость брала свое. Но одну мысль он высказывал не раз и вполне четко: скорее всего, Яниса не примут учиться, да и вообще сомневался он, что стоит его другу задерживаться в городе.

— Вернулся бы ты к своим, — говорил дядюшка Гунар. — У нас неспокойно... Будут за тобой следить...

— Не знаю пока, что делать, не надумал еще. А насчет ученья... Может, ты и прав. Возьмут и откажут, сославшись на возраст...

Уснули они далеко за полночь. Но дядюшка Гунар поднялся чуть свет. Да, такая у него была привычка — когда бы ни лег, вскакивал с петухами... Дворник должен быть на ногах раньше всех. Оттого и знает и видит больше других... Дворник есть дворник. Его забота — убирать двор, мести мостовые, много не разговаривать, о чем-то умалчивать, что-то скрывать, что-то примечать... Но теперь уж ничего старик не примечал. День и ночь — сутки прочь. Старость.

Приятно спалось Янису у дядюшки Гунара, но долго нежиться в постели не смог.

— А ты, сынок, что вскочил так рано? Ты молод еще, а в молодости хорошо спится. Полежать еще можно. Гость должен хорошо отдохнуть. Впереди — длинный и трудный день.

— Ничего, дядюшка Гунар. Я в лесном краю привык вставать спозаранку.

— Смотри, сынок, тебе виднее. А то лежал бы да отдыхал. Ты должен силы копить. Они тебе ох как пригодиться могут! Сколько перенести тебе пришлось — тюрьмы да ссылки! Но предсказываю тебе — нелегкий ждет тебя в жизни путь.

— Не волнуйся ты, дядюшка, уже половину лихолетья пережил, — вновь успокоил. Янис Гунара. — Помогали добрые люди. Я уже говорил тебе — друзей себе в марийском крае надежных нашел.

Вместе с хозяином Янис вышел во двор, потянулся, вдохнул родной воздух и принялся помогать старику убирать мусор, подметать мостовую перед домом.

Махал метлой Янис, а мысли о собственной участи назойливо сверлили голову. Еще бы! Ведь неизвестно еще, что ожидало его, бывшего гимназиста, арестанта, ссыльного... Самое главное — как бы война не разразилась. На душе кошки скребут, что-то терзает сердце, а что — сказать трудно. Там, на хуторе, грустные мысли отгонять было легче. А теперь...

— Хватит на сегодня! — сказал Гунар, взяв своего добровольного помощника за локоть.

— Хватит? — растерянно переспросил Янис.

Дядюшка Гунар подслеповатыми глазами внимательно посмотрел на Яниса.

— Говорю — достаточно. Теперь пойдем — покормлю тебя. Кофе попьем, поговорим еще, а то ты мне ничего путного так и не рассказал. Как жить-то собираешься?

Старик забыл — почти всю ночь об этом говорили. Эх, а какой был сообразительный — никогда не путал, всегда точно выполнял поручения Яниса.

— Сам еще не знаю, — вздохнув, ответил Крейтусс.

Оба направились к чугунным воротам и вдруг услыхали печальные звуки духового оркестра. Из соседнего переулка повалила толпа. Гунар приостановился и Яниса задержал.

— Хоронят кого-то, — проговорил старик. — Да смотри, сразу три гроба несут. Небывалое дело!

Сердце у Яниса дрогнуло. Он остановился. Привстал на цыпочки, стараясь рассмотреть умерших. Оглядывал идущих следом. Вдруг он увидел Эдуарда. Вместе с товарищами тот нес гроб. «Соседка же говорила, — вспомнил Янис, — что Эдуард на похоронах».

— Дядюшка Гунар, смотри, Эдуард, — сказал он старику тихо.

— Почему троих хоронят? Эпидемия, что ли? — спросил Янис одного из толпы.

— Неужели не знаете? — удивленно посмотрел на Яниса шедший возле него мужчина.

— Я только вчера в город приехал. Ничего еще не успел узнать о здешних делах.

— По забастовке не слыхали?

— Нет, не слышал...

— Откуда же ему знать, — вмешался дядюшка Гунар. — И на родине-то он совсем недавно. Издалека приехал. А я — старый, сам ничего не знаю.

— А где же вы были? — сосед заинтересованно посмотрел на Яниса.

— В солдатах, — коротко ответил дядюшка Гунар, помня, что Янис не любит о себе рассказывать кому попало.

Янис скрипнул зубами:

— В каких там солдатах?! В ссылке.

Собеседник сочувственно промолчал. ...Траурная процессия завернула в ворота кладбища. Янис знал, что кладбище это — при тюрьме. Его замыкала высокая стена из красного кирпича.

— Почему хоронят на этом кладбище? — спросил Янис дядюшку Гунара.

— А где же, как не здесь, — печально ответил Гунар. — Это кладбище — для обездоленных. Разве ты не знал?

Янис пожал плечами, удивленный сдержанным ответом дядюшки Гунара. Освободившись от скорбной ноши, к ним подошел Эдуард, давно заметивший Яниса. Друзья пожали друг другу руки, обнялись. Оба не мешкая пристроились к процессии. Эдуард рассказал, что три товарища, которых они хоронят, убиты во время митинга на заводе. Объявлена мобилизация. Многих забирают в солдаты. Из семьи берут последнего кормильца. А жить и так нелегко: рабочий получает гроши, а работает по двенадцать-четырнадцать часов в сутки. Народ волнуется. Вот эти трое и возглавили забастовку, а их очень ловко подстрелили из-за угла хозяйские наемники.

При погребении друзья и соратники убитых высказали немало добрых слон — все трое были молоды, энергичны, боролись за лучшую жизнь для всех. Многие клялись заменить безвременно ушедших смельчаков.

Почему-то не было полиции. Видимо, власти боялись народного гнева. Обстановка в стране очень напряженная.

Янис был потрясен. Но не стал расспрашивать дядюшку Гунара — почему он не рассказал ему о том, что происходило в городе. Очевидно, старик действовал из самых лучших побуждений — не хотел волновать только что вернувшегося из ссылки друга... А может, правда, не знал.

Дядюшка Гунар повел Яниса и Эдуарда к тюремной стене.

— Здесь братская могила, — показал он на холм, насыпанный рядом. — Здесь покоятся расстрелянные узники.

Все обнажили голову. Янис закрыл на мгновенье глаза, и перед ним возникла тюремная камера, его друзья, с которыми он мог только на прогулке переброситься словом и обменяться сочувственными взглядами. Дядюшка Гунар прослезился. Желая подбодрить старика, Янис тихонько обмял его за плечо.

— Значит, ты мне здесь ставил свечи? — спросил он ласково. — Видишь, говорил я тебе — поторопился!

— Счастье мое, что все оказалось не так, — дядюшка Гунар обнял Яниса. — А свечи... верно, здесь ставил.

— Спасибо, дядюшка, за доброту твою, — сказал Янис. — Никогда не забуду... Мы с Эдуардом, если только мне не придется уехать, тоже будем приходить сюда и ставить свечи тем, кто отдал свою жизнь за свободу.

— Обязательно будем приходить, если только не изменится что-то в нашей жизни, — торжественно подтвердил Эдуард. — Ума не приложу — почему сегодня не было полиции! А за тобой, возможно, уже следят... Утро вечера мудренее — придумаем, что делать. Ко мне лучше не приходи. Я тоже на подозрении. И соседке не очень-то доверяй, хотя она и ласковая. Верить можно только проверенным, близким людям. Время сейчас смутное. Не знаешь, что завтра будет... А дядюшка совсем постарел, забывает все, не ровен час, проговорится, если о тебе расспрашивать будут...

В убогую каморку дворника Янис и Гунар вернулись вечером. Невесело было на душе у Яниса, и дядюшка Гунар почувствовал, что гостю не по себе. Старик посоветовал молодому другу лечь пораньше. Янис долго ворочался — сон не приходил.

— А что, дядюшка Гунар, вдруг война и сюда прикатит? Предчувствия у меня недобрые. Давит что-то — никак понять не могу.

— Слушай, — сказал старик, заметив, что его гость взволнован. — Я расскажу тебе легенду... Я слышал ее от отца, когда был мальчиком. Знаешь, в старости помнится то, что давно прошло... А сегодняшнее забываешь... Будешь слушать? Это о нас, о нашей стране, о нашем народе.