— Кого ты зовешь? — спросила она и перевела взгляд на тропу — не поверила!

— Янис! — крикнула она. — Наш Янис идет!

Тут же она бросила метелку и побежала навстречу Янису. И он зашагал быстрее. Зайга бросилась к нему на шею. Следом за ней прибежала рыжая собачонка. Услышав голос дочери, из дома вышли дядюшка Мартынь и тетушка Марианна, целовали Яниса по очереди — наглядеться не могли... И Пусик завилял хвостом: видать, понял, что это — свой.

— Сыночек ты мой! — Тетушка Марианна никак не может успокоиться. Все гладит, гладит Яниса по плечу. А у самой слезы бегут ручьем.

— Как же ты возмужал, сынок! Стал большим, крепким! — сказал отец.

— Не плачь, мама, — вытирая глаза старушке белым платочком, подаренным Пиалче, успокаивает ее Янис. — Видишь же, я вернулся, жив-здоров. Теперь мы все вместе!

Но голос его прерывается, он еле сдерживается от рыданий и сам удивляется — никогда вроде не плакал.

— Смотри-ка, ты даже выше папы вымахал! — радуется Зайга.

— Сын не должен быть ниже отца! — с гордостью произнес дядюшка Мартынь. — На то он и сын!..

— А тебя, Зайга, я еле-еле узнал! Даже и не представлял, что моя сестренка такая красавица! Ну и ну!..

Зайга вспыхнула, смутилась.

— А ты словно Лачплеспсом стал, — вырвалось у нее. — Смотри, какой богатырь!

— А у тебя, наверно, женихов хоть отбавляй! — продолжал Янис поддразнивать сестренку.

— Говоришь не то, что надо. — Девушка снова покраснела и перешла в наступление. — А ты еще не женат на какой-нибудь красавице марийке?

— Женат... — ошеломил всех Янис.

— А почему с собой не привез? — растерянно спросила Зайга.

— Ехать не захотела, вот и не привез. Говорит: живешь ты очень далеко. К тому же она языка нашего не знает! О чем бы она с тобой, тараторкой, стала разговаривать. — Янис поцеловал сестру. — Всему свое время.

Зайга пожала плечами.

— Дзидра все о тебе справляется. Если ты женат, как же быть с нею?..

— Шутит он, доченька, — вмешалась в разговор тетушка Марианна, — а ты и поверила.

Янис хотел было рассказать о Пиалче, но от волнения не находил нужных слов. Решил — потом как-нибудь...

— Ну как вы-то живете? — спросил он.

— Живем, не тужим, — бойко ответила Зайга. — А теперь еще ты вернулся.

Янис от счастья будто онемел — ничего сказать не мог, только широко улыбался. А когда жил вдалеке, казалось, встретится с родными — не наговорится.

Тетушка Марианна вдруг всплеснула руками:

— Что же я-то стою без дела? Надо же на стол собирать, сын наголодался небось! Кто его кормил-поил?

Тетушка Марианна побежала в дом. Зайга поспешила за ней. А дядюшка Мартынь никак не мог оторваться от сына, все смотрел и смотрел на него, но тоже молчал. Он и всегда-то был молчуном, а теперь от радости, кажется, и вовсе все слова позабыл. Дядюшка изменился, стал щупленьким, маленьким, волосы поседели и поредели. И двор постарел. Лишь посаженная когда-то Янисом яблоня стоит рослая, кудрявая. А яблоки на ней крупные, но пока еще зеленые, только наливаются соком. Осенью сладкими и душистыми станут.

— Что вы стоите, идите же в дом! — из открытого окна крикнула Зайга.

А в доме все по-старому: тот же стол посреди комнаты, те же стулья и шкаф у стены. Все напоминает Янису детские и юношеские годы, возвращает в прошлое.

— Садись, сынок, будем обедать, — приглашает тетушка Марианна. — Устал ты! Да и проголодался, поди.

Все, как бывало раньше, собрались вокруг стола. Но есть никому не хотелось. Смотрят друг на друга да счастливо улыбаются. Ведь подумать только — сколько лет не виделись!

— Ну как же ты жил в далеких краях? — спрашивает отец.

— Сами знаете, не в гостях я там был. Письма же получали?

— Получали.

— Я не скрывал от вас правды. Тяжко было в тюрьме... А в ссылке полегче. Работал в лесничестве на Волге. Народ там такой же, как и мы с вами. Язык только другой да одежда. Но многие говорят по-русски. А я выучился их языку довольно скоро. И сам не ожидал. С большим светом народ этот соединяет Волга. Среди марийцев много охотников, рыбаков. И хлеб растят они так же, как и мы. От болезней лечатся травами да наговорами. Много теперь у меня там друзей... Народ приветливый, добрый. А вот мой товарищ Йыван просто замечательный.

— Ты и вправду говорить по-ихнему умеешь? — перебила Яниса любопытная Зайга.

— Конечно, умею. За столько-то лет и не выучиться?

— Интересно, — улыбнулась девушка, — что за язык?

— Да и ты научилась бы, если бы пожила там с мое.

— А ты скажи что-нибудь.

— Все равно ведь не поймешь.

— Тогда песню спой! Слов не поймем — поймем напев...

Янис откашлялся и запел:

На лугу широком

Стоит дуб высокий.

Подошел к нему, думая, что отец наш стоит,

Но он не сказал: «Пришли мои дети...»

На лугу широком

Стоит липа стройная.

Пришли к ней, думая, что мать наша стоит,

Но она не сказала: «Пришли мои дети...»

— А можешь перевести? — спросила Зайга.

Янис кивнул в ответ и охотно стал рассказывать:

— Песню эту в марийском краю я пел часто. Первый раз услышал ее от Йывана. Напомнила она мне о моем детстве... Утаил только Янис о том, что, слушая эту песню, постоянно думал о дядюшке Мартыне и тетушке Марианне, заменивших ему родителей. Сердечно и тепло говорил о дядюшке Тойгизе — как много лет назад приютил он двух голодных, оборванных детей, собиравших по деревням милостыню: Сапая и его братишку. Историю эту узнал он тоже от Йывана.

Помолчав, Янис с чувством произнес:

— Там, в далеком краю, тоже принято помогать сиротам, брать их «в дети». И Сапай, и его маленький братишка — изможденные, больные — у дядюшки Тойгизи поздоровели... Но маленький оказался слабее Сапая. Годы сиротской, нищенской жизни все-таки сломили его. Сначала вроде на поправку пошел, но так и не удалось его вылечить от какой-то болезни — кашлял он, медленно рос. Не помогли ни травы, ни заговоры — мальчик умер. Сапай остался один. Дядюшка Тойгизя так его любил, так заботился о нем. Говорят, вырос он крепким, красивым парнем... Уж никто и не помнит, а Сапай, может, и не знает, что не сын он дядюшке. Услышал я об этом от Йывана. А самого Сапая увидеть мне не довелось.

— Где же сейчас Тойгизя и Сапай? — полюбопытствовала Зайга. — Что с ними?

— Дядюшка живет в своей деревне — он меня провожал. Привязался ко мне старик всей душой, да и мне жаль было с ним расставаться. Крикнул мне вслед: мол, увидишь Сапая в чужих краях; поклонись ему, скажи, что отец ждет его!

— А где Сапай? — настойчиво спрашивала Зайга.

Янис помолчал.

— Дядюшка Тойгизя чувствует, что не увидит он больше своего сына. Сапай скорее всего в тюрьме или сослан. А с каторги письма приходят редко. Сначала дядюшка получал весточки, но недолго. Старик надеется, что я разыщу его сына и напишу, что с ним. А где я его найду? Человек — что песчинка на берегу реки.

Янис вздохнул. Дядюшка Мартынь слушал Яниса внимательно, глаз с него не сводил, жадно ловил каждое его слово. А про себя недоумевал: «А что же Янис ничего не говорит о войне? Не знает, что ли, что сейчас столько разговоров о ней?.. Может и так. Ведь говорит же, что в глухих краях проживал... Ну, тогда я и помолчу». В эти счастливые часы ему не хотелось волновать Яниса.

Глава седьмая

Йыван, простившись с Янисом, недолго задержался в Казани. Купил кое-какие подарки домашним да и погнал свою лошаденку домой. Мать и сестра встретили Йывана слезами. Пиалче крепилась, но внешнее спокойствие давалось ей нелегко. В конце концов она тоже заплакала.