Все это, вспоминая по порядку, рассказал Йыван. Янис только головой качал и поддакивал. Коротки летние ночи. Йыван и Янис поднялись с восходом солнца. Вышли из дому, напоили лошадь колодезной водой. Запрягли. Попрощавшись с хозяевами, тронулись в путь. Старик и старуха махали друзьям вслед, пока те не скрылись из глаз.

— Впереди Казань! — объявил Йыван другу.

— Знаю я этот город, хорошо знаю, — вздохнул Янис. — Жить в нем и мне довелось. Из Казани отправили в ваши леса. Попал в Царево. Не на лошадях, как сейчас, а пешком, под конвоем. И вот дожил до светлого дня — домой возвращаюсь без охраны! Ты один меня провожаешь, мой самый близкий и верный друг. — Он похлопал Йывана по плечу. — А тогда провожающих было много. Гнали людей по этапу. А стражники с ружьями. Боялись, кабы кто не убежал. — Янис замолчал. Ему стало зябко, словно в ледяную воду окунулся. — Из рук в руки переходил. Менялись мои провожатые. С виду — разные, но все одинаково бездушные, безразличные к человеческим мукам. С мертвыми им спокойнее. Хлопот меньше. Они не убегут. Но все-таки старались закопать их поскорее. Будто боялись, чтоб не ожили и не наделали какой беды.

Йыван внимательно слушал, погоняя лошадь. Лицо его выражало сострадание к другу, боль...

— Да, переходил из рук в руки, — продолжал Янис. — Как вещь — от одного владельца к другому. Записывали так же, как в амбарную книгу. Скрепляли несколькими подписями с печатью. А теперь диву даешься, без всяких таких церемоний отправляют, подешевел, что ли?.. — Он улыбнулся, — А все же должен показаться начальнику при железной дороге. Кто знает, может, там и ждут. А уж на родине ждут не дождутся ищейки...

— Наверное, еще не забыли, — произнес Йыван.

— Думаю — не забыли. Насолил я кое-кому немало.

Подъехали к вокзалу, привязали лошадь на стоянке. Для оформления нужных бумаг Янис зашел в контору, а Йыван остался ждать его на площади. Подбросил лошади сена, уселся поудобнее, стал оглядывать дома. Казань — большой город. Его с Чебоксарами, и с Козьмодемьянском, и с Царевом не сравнить! Дома каменные, двух- и трехэтажные. А народу — не сосчитать. Идут по улице нескончаемым потоком. И кажется Йывану — река течет. Да, кого только тут не увидишь — столько здесь разного люду. Много лет назад, когда он приезжал сюда с Каврием, даже глазам своим не верил. И сейчас ему, не привыкшему жить в таких людных местах, как-то неуютно. Но теперь хоть знакомо. Теперь, пожалуй, его ничем не удивишь. Тогда они с Каврием целыми днями ходили по улицам — из одного магазина в другой. Узнавали, где товары подешевле, а где подороже. В первый день купили кусок сукна и фунтов десять чаю. Йыван боялся отстать от хозяина. Зазеваешься — и потеряться нетрудно. Город — не марийский лес. В лесу Йыван все равно найдет дорогу домой, плутать не станет. А в этих улицах и переулках легко заблудиться. Тогда все ему было в диковину. Особенно церкви удивляли. Как только начнут звонить в колокола — казалось, всех разбудят! А были и с месяцем на макушке. В них тоже молятся, но жизнь у народа почему-то не делается легче.

Сидит Йыван на своем тарантасе, вспоминает, осматривается вокруг. Янис вернулся скоро.

— Ну как? — спросил Йыван.

— Завтра в девять часов утра мы с тобой расстанемся, Пассажирским еду. Задерживаться не велели. Кто знает, может, не скоро встретимся... Говорят, война может начаться.

— С чего ты взял? — озадаченно взглянул на него Йыван.

— Да слышал, как офицеры говорили меж собой. Будто к ней усердно готовятся в других землях.

— Да ну! Эти офицеры ждут, не дождутся, чтобы себя показать в сражении. На то они и воины. Все будет хорошо, Янис. Только ты возвращайся поскорее.

— Я постараюсь поскорее приехать. Пиалче-то меня ждет. Но кто знает, как все сложится...

Друзьям тяжело расставаться. Но никто из них не хочет показать свою печаль, еле сдерживает слезы. Говоря по правде, разлука всегда тяжела. Но часто неизбежна. Йыван и Янис это понимают. Мало-помалу они успокоились. Взглянули друг на друга, словно в сердце у каждого зажглась какая-то надежда. Они же ведь еще молоды, вся жизнь впереди!

«Много придется перенести, выстрадать. Войны может и не быть. Но в стране народ жаждет свободы. Всякое случится... И трудно будет, но не надо голову вешать», — думал Янис.

«Сколько выстрадал Янис, сколько унижений претерпел! А теперь домой возвращается... Ведь это хорошо! — радовался Йыван — А войны не будет. Нет. С чего бы ей быть-то?»

— Еду на родину! — будто угадав его мысли, вслух произнес Янис. — Что еще ждет меня там? Теперь, поди, еще пристальней будут за мной следить. Ведь даже у вас кое-кто косился на меня. Нет-нет, да и замечал я недобрые, подозрительные взгляды какого-нибудь недоброжелателя. Тот же Терей, например, ценил меня, но до конца не верил!

— Правду говоришь, — согласился Йыван, — Но мне расставаться с тобой — нож острый.

Он запечалился.

— До утра мы еще побудем вместе, — хлопнув его по плечу, улыбнулся Янис. — А сейчас нам надо найти приют. Не на улице же ночевать! Да и лошадь привязать в надежном месте не мешало бы. А то всякое тут может случиться. И Йыван в ответ улыбнулся.

— Да уж верно. Не зря же в народе ходит молва, что через Казань мало кому удается проехать на лошадях. Если будешь ворон ловить — дальше на своих двоих потопаешь.

Янис удивленно посмотрел на Йывана:

— Почему?

— Голодного люда много, а здесь конину едят.

— А в Цареве разве лошадей не уводят?

— Кто знает? — Йыван пожал плечами. — Не слыхать вроде. А если и пропадают, то больше — рысаки...

Доехали до постоялого двора. Несколько лет тому назад Йыван с Каврием здесь тоже останавливались. Встретили Йывана и Яниса приветливо. Конюх распахнул ворота, повел лошадь под навес, стал распрягать. Поставил кобылу в стойло, принес ведро, напоил.

— Надолго приехали? — поинтересовался он.

— До завтра, — ответил Йыван.

Работник собрал сбрую, запер.

— Не беспокойтесь, все будет в сохранности, и с лошадью ничего не случится.

— Уж мы надеемся, — улыбнулся Янис.

— Будьте спокойны.

Йыван хорошо знает — порядок тут твердый. Работники головой отвечают за добро путников. Друзей устроили на втором этаже. Йыван подошел к окну.

— Вот и тогда я тоже смотрел на улицу! Стояла холодная зима. Слышу, на улице какие-то непонятные звуки. Что-то, думаю, волокут по мостовой. Пригляделся — бог ты мой! По середине улицы арестантов ведут под конвоем! Около сотни человек! Многие в кандалах.

Янис вздрогнул:

— Это ты, брат, уж не про меня ли рассказываешь?

— Может, и ты среди них был. Все в лохмотьях, в серых арестантских шапках, худые, измученные, с землистыми, восковыми лицами. Обросшие, глаза пустые, безжизненные... Прохожие останавливаются, всматриваются. И они исподтишка поглядывают, словно надеясь увидеть кого-нибудь из знакомых или близких. Со всех сторон — и спереди, и сзади — солдаты с ружьями. А один на лошади едет сзади замыкающим. Тучный такой, круглолицый, усатый. Сбоку у него шашка. В руке нагайка. Держал себя, будто он хозяин над всеми... Забыть не могу. Вот-вот, подумал, огреет кого-нибудь нагайкой. Охранники же порой и приклады пускают в ход, и кулаки. А осужденные терпеливо идут, стиснув зубы, только цепи гремят.

— Ну, милый, все это я лучше тебя знаю! — усмехнулся Янис.

— Да дослушай ты меня. Я все смотрю: иной прохожий провожает арестованных слезами, иной и выругается вслед стражникам. Но есть смельчаки, которым все нипочем! Юркнут в толпу арестантов, суют им вареные яйца, куски хлеба. Жалеет народ ссыльных! Солдаты прикладами выталкивают отчаянных. А они ничего, не боятся...

— И я проходил по этой улице, — вздохнул Янис.

— Неужто гнали все время пешком?

— Где как.

— Сапай, сын дядюшки Тойгизи, приносил лесорубам запрещенные книги, читал вслух. Где он сейчас — никто не ведает. От него мы слыхали, что в Казани рабочие на своего хозяина руку подняли. Может, и вправду ты Сапая где-нибудь встретишь. Вот здорово было бы! Дядюшка Тойгизя очень тоскует по сыну.