Анюта сорвала ромашку, погладила цветком свои бледные от перенесенных мук губы, поблекшее лицо. А кукушка посылала ей из лесу свою немудреную песню, отчаянно, будто торопясь, насчитывала ей годы жизни. В предсказание легкомысленной птицы она никогда не верила, но сейчас слушала, как бывало и раньше, сколько раз прозвучит «ку-ку!». Тридцать семь раз!

— Если верить, мне суждено прожить еще тридцать семь лет, — сказала она вслух. — Ошибаешься ты, кукушечка! — Анюта горько усмехнулась. — Прервутся сегодня эти присужденные мне богом годы! Глупая моя доверчивость! Великий боже, не осуди меня за грехи! Я ведь любила Мигыту и верила ему. Не нужно мне его богатства. Надеялась только на счастье с мужем. Думала, дети у меня будут, семья. Ведь он только подождать уговаривал. Проклинаю его! Пошли ему, всевышний, долгую-долгую жизнь! Пусть здравствует до тех пор, пока сам себе ненавистен станет. Исполни мое желание, бог мой!

Анюта поднялась, развязала платок, махнула им на прощанье и бросилась в бурлящий водоворот. Завихрилась, заискрилась река. Но владыка реки не принял в свои объятия девушку, тут же вытолкнул ее на поверхность...

— Где это я? — спросила Анюта, приходя в сознание.

— Дома, у друзей, — ответил Кирилл Иваныч. — Пока здесь жить будешь.

Кирилл Иваныч рыбачил на берегу Ветлуги. Он видел издали, что кто-то тонет. Анюте повезло — ее спас хороший человек, успокоил, снова вселил веру в жизнь, в доброту людскую...

Давно перегорела ее любовь к Мигыте, только воспоминание о нем иногда нет-нет да кольнет сердце иголочкой...

Вернувшись из города, где наконец добилась свидания, Анюта долго бродила по лесу. Как только стало темнеть, притаилась в кустах у дома Мигыты. По двору ходили работники. Негромко скулила собака. Анна внимательно наблюдала за домом и двором, пока не стало совсем темно. Ни с кем не посоветовалась — сама решила отомстить. Не столько ради себя, сколько ради Кирилла Иваныча, Яниса и Йывана, брошенных в тюрьму по воле Мигыты. Пиалче она сказала, что должна на несколько дней отлучиться. И теперь украдкой наблюдает за домом когда-то оскорбившего ее Мигыты.

«Не спят еще, — глядя на свет керосиновой лампы, сказала она себе. — Ну, и мне спешить некуда, у меня еще есть время...»

Жизнь в доме замирала. Анна притаилась, боясь пошевелиться. Лишь изредка налетал легкий ветерок, тихо шелестел листьями. Наконец свет погас, наступила полная тишина. И такая темень, что не различим был дом, скрытый деревьями. И Анюте в одно мгновение показалось, что, кроме темной ночи, звезд на небе и ее самой, одинокой, обиженной, никого и нет на свете. Даже глупая собака не лает, петухи забыли напомнить людям о наступлении полуночи. Ей было страшно и холодно.

Анюта подождала часок и осторожно двинулась к дому, боясь споткнуться, наступить на сучок...

Вдруг дом Мигыты озарился ярким пламенем. Огонь охватил стены со всех сторон, подбирался к крыше. Сухое дерево трещало, гигантским костром освещая то часть леса, примыкавшего ко двору, то огород позади дома. Кудахтали куры, громко мычала корова. Языки пламени, казалось, уже достигли небес. По двору беспорядочно бегали люди.

Анюта издали наблюдала за пожаром.

— Красиво горит, — шептала она, а у самой в глазах отражались блики огня. — Вот дура-то, пыталась утопиться! Нужно мстить! Мстить! Зачем лишать себя жизни? Она еще пригодится...

Работники бестолково метались, что-то вытаскивали из комнат. Носили ведрами воду. Мигыта, выбежавший из полыхавшего дома в одном белье, таращил глаза на бушующее пламя.

— Спасайте завод, люди добрые! — вопил он. — Спасите добро!..

Дом рухнул. Разлетелись в разные стороны пылающие стропила, тлеющие головешки. Только искры огненным веером рассыпались по ветру.

Рабочий люд стоял в напряжении у корпусов завода, чтобы всепожирающий огонь не перекинулся туда. К рассвету дом полностью сгорел. На его месте дотлевали угли. Только русская печь напоминала сироту, уныло обозревающую окрестность.

— Хорошо, что завод отстояли, — придя в себя, произнес Мигыта. — Все могло бы быть! Тогда по миру пошли бы! А дом что?! Построим краше прежнего...

Глава пятая

Неделю провели в тюрьме Кирилл Иваныч, Янис и Йыван. Друзей выпустили — серьезных обвинений не оказалось.

Анюта и Пиалче успели подружиться. Снимали комнату у приветливой женщины. А теперь они все вместе пришли поблагодарить за кров.

— Говорила же я вам, что все образуется, — сказала хозяйка на прощанье.

Пожелав счастья доброй женщине, все отправились пешком в родную деревню Йывана — Нурвел.

Анюте и Пиалче казалось, что счастливей их сейчас нет никого на свете. Все уладилось. Все живы и здоровы. Анюта радовалась еще и тому, что отомстила за себя и никто из ее врагов не подозревает об этом. Но Анюте крепко попало от друзей. Хорошо, что так все счастливо для нее обернулось — могли бы ее и обнаружить.

Кирилл Иваныч строго добавил, что так рисковать — неумно.

— Надо было спросить совета, не действовать в одиночку, — укорял он девушку.

— Поздно теперь судить, — сказал Йыван, пытаясь защитить смутившуюся Анюту.

— Вот скоро сыграет свадьбу, и дело с концом, — Кирилл Иваныч переменил разговор и хитро подмигнул влюбленным. Пиалче и Янис помалкивали, делая вид, что эти слова их не касаются.

Тетушка Овыча, мать Йывана, встретила друзей радушно. Сестренка Йывана Оксий истопила баню. Анюта п Пиалче сноровисто подсобляли хозяйкам. Прежней печали как не бывало. Друзья весело перебрасывались шутками. И гости, и хозяева только собрались сесть за праздничный стол, как к воротам подскакал вороной конь с седоком, облаченным в военный мундир.

— Солдат какой-то! — встревожилась мать Йывана.

— Да нет, это мой дорогой спаситель! — Пиалче выбежала из дома. — Никакой он не солдат! — кричала девушка, широко распахивая ворота.

— Здравия желаем! — обратился Казак Ямет к вышедшим его встретить. Тут же во дворе протянул запечатанный конверт Янису. — Из губернии! Самолично ездил, — многозначительно произнес он.

В избе Янис вскрыл письмо, прочитал бумагу, крепко обнял Казака Ямета.

— Никогда в жизни не забуду я этот день! — голос его дрогнул.

— Что в письме-то? — спросил Йыван друга, остальные молчали, скрывая нетерпение.

— Читайте, друзья! — поборов волнение, воскликнул Янис. — Я теперь свободен! Уезжаю в родную Латвию! Конец моей ссылке. Как я рад!

Все наперебой целовали Яниса, поздравляли его, благодарили Казака Ямета, понимая, что и из тюрьмы узников выпустили не без его участия.

Пиалче вдруг заплакала.

— Ты что? — обеспокоенно спросил Янис. — Почему ты слезы льешь? Радоваться надо.

— И от радости плачут, — ответила она. — Поздравляю, ты теперь — крылатая птица. Куда хочешь, туда и улетишь. А я останусь одна. Говоря правду — не одна. Нас будет двое. Янис заволновался. Где и у кого оставит теперь он свою подругу? Как она будет жить, когда родится ребенок. Пока он не может взять ее с собой. Еще не известно, что ждет его на родине. Надо устроиться. Он знал, что кончился срок его ссылки, но за участие в смуте ему не поздоровилось бы, не помоги добрейший Казак Ямет... Поэтому и освобождение пришло так неожиданно. Неужели конец ссылке?

— Я вернусь! Я скоро вернусь за тобой, дорогая. Обязательно. Вот только сам устроюсь.

Пиалче была безутешна — разлука с любимым казалась ей концом жизни.

— Если суждено, непременно будете вместе, — успокаивала тетушка Овыча рыдающую Пиалче.

— Я вас обоих как своих детей люблю. И я все думаю о вашем будущем. — Казак Ямет вынул из вещевого мешка две бутылки, поставил на стол.

— Как это понять? — тетушка Овыча удивленно вскинула глаза на Казака Ямета. — Не свадьбу ли играть собрались?

— Если невеста согласна, я не против, — Янис положил руку на плечо Пиалче! — Надеюсь, что она не откажет.

Все на мгновенье замерли от удивления.

— А вы что молчите, надо за стол садиться! — вдруг крикнул Йыван.