Все глядели в сторону Яниса и Йывана, стоявшего с ним рядом. Янис и Йыван переглянулись. Они — между двух огней: с одной стороны хозяева с толстой мошной, с другой — работники, что нуждались в защите. Надо решать! Времени мало... Янису, к примеру, нельзя идти напролом против хозяев. Он — ссыльный. За ним — надзор. Необдуманный поступок может кончиться тюрьмой. Конечно, случись что — решетки ему не миновать! И смолчать порой приходится, и против воли поступать.

Да и Йывану не легче... Он, конечно, много терпел от Каврия и его сынка. Да и мало ли еще что предстоит? С другой стороны, и Каврий, и Мигыта уважение не раз оказывали. Не знает Йыван, как ему быть.

Но с Мигытой все равно придется сводить счеты. Нельзя простить погубленную душу Сандай. Йыван ненавидел товарища детских игр, а как ему отомстить — не знал. На время надеялся, время... мол, подскажет!

Новый возглас: «Что делать-то дальше?» — вывел Йывана из размышлений.

— Каждый должен получить деньги за работу, — сказал Янис.

— И я так считаю, — подтвердил Йыван. — Надо требовать всем сразу.

Среди лесорубов лишь Федот Борода заколебался. Он посоветовал было своим землякам и дальше рубить деревья. Но Федота не поддержали.

— Коли хочешь — оставайся, — с издевкой выкрикнул кто-то. — И руби один. Уж тебе-то твой труд оплатят!

— Будь что будет! — крикнул Янис. — Все за мной в контору!

Словно весенний лед тронулся. Зашагали рядом с Йываном и Янисом лесорубы, оборванные, в лаптях.

Впереди шел Тойгизя. А мужики Тумера, словно выигравшие сражение солдаты, ощутив в себе силы, довольные и гордые, провожали собратьев, желая им добиться своего от Мигыты и Каврия.

Мигыта и его отец подъехали к развилке.

— Попридержи-ка, сынок! Малость надо подумать, куда направляться. Прямо к уряднику или к себе заехать...

Отец и сын считали, что не должны они оставить этот бунт без внимания земского начальника. Принять меры и проучить взбесившуюся толпу, чтоб впредь неповадно было. Рысаки стояли как вкопанные.

— Сколько живу на свете — не припомню, чтобы без крепкого ремня приучали резвого коня к упряжке, — задумчиво сказал отец. — Лишь силой укрощали его. Любой зверь становится послушным, ощутив боль от кнута, — продолжал он со злостью. — Вот и надо показать силу этим оборванцам.

— Ты, как всегда, прав, отец, — согласился Мигыта. — Всегда ты прав. Говори, что делать — я с тобой заодно.

Посидели молча. Каврий открыл недавно купленный портсигар и вынул дорогую сигару. Он привез это заморское курево, чтоб щегольнуть перед купцами-промышленниками Лебедевым и Булыгиным. Каврий последнее время старался подражать повадкам самого крупного казанского фабриканта, миллионера Еникеева. Его-то Каврий считал, после себя, самым умным человеком. Конечно, миллионерам стоит подражать! Это тебе не разорившийся помещик! Каврий, как Еникеев в его представлении, откинулся на спинку тарантаса. Конечно, эти повадки он стал приобретать только теперь, под старость — разбогател-то он не так давно! Был бы молод, не терял бы зря времени — исполнял бы все свои прихоти и желания. Взял бы от жизни все, чего душа просит. Но он далеко не молод — и все желания его сводятся к тому, чтобы иметь побольше денег да показать свою власть другим! Его теперь и не узнать: важничает, ходит не спеша, говорит уверенно и громко. Одежду завел — визитка, сюртук, пальто с меховым воротником. Галстук повязывает... Через живот золотую цепочку повесил.

Мигыта, разбогатев, тоже ощутил в себе силы. Тоже старался выделиться среди купцов одеждой, повадками. Следил за речью, старался говорить по-книжному и часто приплетал ни к селу, ни к городу ранее неведомые ему слова: «капитал», «экономика».

— Время еще есть! — щелкнул крышкой часов отец. — Вначале, пожалуй, надо заглянуть на завод, посмотреть, как идут дела, а оттуда уж немедля к земскому начальнику.

— Пусть будет по-твоему, батюшка! — согласился Мигыта.

Он дернул за вожжи, конь от развилки помчался направо, к дому.

— Да, нужен глаз да глаз, сынок! — философствовал старик. — Завод у нас новый. Кабы чего не вышло! Станки добротные, дорогие! Что ни говори, любая машина — как человек. Ухода требует! Ею умело надо управлять! А работникам не всегда можно доверять! И не всем! Сам же видишь, каков он, народ, сейчас! Чисто волки! А у нас один станок под дуб приспособлен! Дадут, к примеру, очень быстрый ход бревнам — тут же пилы полетят.

Сын почтительно слушал речи отца. Тарантас спустился в низину, пересек речку, потом плавно поднялся на горку. Показалась высокая чугунная труба, изрыгавшая в небо едкий, черный дым.

— Видишь, батя! — улыбнулся Мигыта.

— Вижу! — кивнул Каврий. — Жива матушка! Пыхтит, а тянет...

Отец и сын вздохнули облегченно. Видать, бесперебойно работавший завод поднял у них упавший было дух. Как дым из трубы рассеялись все тревоги. Они снова ощутили себя хозяевами, законными хозяевами всей округн.

Не зря заправилы этого края первыми снимают перед ними шапки.

— Дорогой Гаврила, — говорят они Каврию. — Ох и умен же ты, хитер! Быстро нас всех обскакал! А сынок твой еще дальше пойдет! Дай бог ему здоровья.

Каврий посмеивался да кланялся, довольный, что его успехи даже враги отмечают. Конечно, сам он понимал, нельзя ему не позавидовать. Обороты исчисляются уже сотнями тысяч. Немногие за такое короткое время могут так хорошо приумножить капитал! И завод перестроен! В ход пущен столярный цех! Чего только в нем не производится! Все — вплоть до паркета! Скоро бондарный цех заработает. А доски-то! Годны даже для постройки судов...

Отцу с сыном стало нелегко самим вершить таким хозяйством. Теперь у них — управляющий, бухгалтер, счетовод, кассир. Все родство привлечено к новому делу, все на завод переехали, в деревне остался младший зять Филипп да жена Каврия. Нельзя же и деревню бросить. Везде нужны свои люди!

Больше всех мил хозяевам недавно отстроенный корпус! Паровая машина приводит в движение все станки. Машина эта заказана Серафимой Васильевной, издалека привезена. Управляет машиной опытный мастер Кирилл Иваныч Сюткин. А на старой машине работает Петр. Быстро Сюткин обучил Петра мудреному делу, теперь малый не хуже, чем сам Кирилл Иваныч, справляется. Петру помогает Поликарп — сын Карасима из Большого Шапа. А Сюткину — Федор Кузнец, односельчанин Каврия.

Кирилл Иваныч и Федор Кузнец подружились, как родные братья. Даже не скажешь, что один — русский, а другой — мариец. Все свободное время проводят вместе, говорят, не наговорятся. Иногда рыбачат вместе — оба любители. И вот однажды Кирилл Иваныч открылся Федору:

— Ты знаешь, Федор, сейчас в России многие недовольны царским режимом. Есть такой человек, его Лениным зовут, так вот он вокруг себя собирает тех, кто готов за народ биться. Ты посмотри, какое богатство кругом, а люди живут в нищете. И виноваты во всем богатеи... Так вот, в Казани у меня много знакомых, и я должен иногда туда наведываться. Как станешь настоящим мастером — буду ездить чаще. Хочу, чтоб и ты был с нами.

— Страшно что-то, Кирилл Иваныч, — удивленно моргает Федор. — Но жизнь хорошую, в достатке, надобно всем. А то несправедливо как-то все устроено: кто не работает — пьет-ест что хочет, а кто с зари до зари спины не разгибает — с хлеба на квас перебивается.

Знал бы Каврий, кого он на свой завод привез, в три шеи погнал бы... Мигыта остановил коня на берегу Ветлуги, где нагружались баржи. Полюбовались издали, переглянулись с улыбкой — дескать, попробуй возьми нас голыми руками! Отец и сын сошли с тарантаса.

— Давай сперва заглянем в новый корпус, — предложил Мигыте Каврий. — Сердце радуется, когда на эти станки смотрю!

Пыхтя встретила их паровая машина, как бы оповещая: дела идут полным ходом, без сучка, без задоринки. Не чувствует она ни малейшей усталости. Да, пожалуй, не будет уставать, если вовремя подбросить в топку сухие дрова, уголь. Хозяева порадовались четкой, размеренной работе.

— Ну, как? — спросил Мигыта Кирилла Иваныча.