Иными словами, концепция “единого государства” является отнюдь не экстравагантной гипотезой сомнительных экзотических заговорщиков, но одной из главных тем, стоящих в центре внимания различных элит — от прагматиков (экономистов, социологов, технократов) через утопистов-гуманистов (ученых, деятелей культуры, социалистов) вплоть до реалистов (политиков, промышленных и финансовых магнатов). Собственно же “мистики”, оккультисты, фундаменталисты и “иллюминаты” (на которых, однако, чаще всего обращено повышенное внимание конспирологов) в этом вопросе занимают довольно “маргинальные” позиции, а их влияние крайне незначительно.

Мондиализм, проект “мирового правительства” как концепция находится в серьезном противоречии с геополитикой как наукой. Хотя в обоих случаях речь идет об оперировании с довольно глобальными категориями и комплексными реальностями, — из чего может сложиться ошибочное представление о сходстве подходов, — основные принципы в корне различаются. Геополитика начинается и заканчивается утверждением неснимаемого, фатального дуализма, “великой войны континентов”, планетарной дуэли двух глобальных типов цивилизаций — “сухопутной” (евразийской) и морской (атлантистской). Этот дуализм порождает диалектику истории как в ее субъектном (человеческом), так и в объектном (географическом, ландшафтном) измерениях. Геополитика основана на утверждении о радикальной несводимости, абсолютной альтернативности этих цивилизационных типов, каждый из которых представляет “мир в себе”, законченную и самодостаточную модель, собственный универсальный тип. В такой перспективе, “мировое правительство” возможно лишь после окончательной и необратимой победы одного полюса над другим, и “единое человечество” в таком случае будет не собиранием в одно целое двух половин, но универсализацией, глобализацией, тотализацией какого-то одного типа — либо евразийского, либо атлантистского. Но так как эту цель можно представить лишь в неопределенно далекой перспективе, то геополитика предпочитает говорить не о футурологических проектах, но о выработке и реализации конкретной геополитической стратегии и тактики для достижения конкретных целей.

Мондиализм, напротив, утверждает, по крайней мере, в теории, сущностное “гуманистическое” единство человечества, разделение в рамках которого представляются случайным, произвольным и качественно “негативным” явлением. По мере прогрессивного развития цивилизационные погрешности будут сознательно устраняться “поумневшим” человечеством, которое перейдет вначале в техносферу, что отразится в установлении власти “технократов”, “ученых” и “инженеров”, а позже — в “ноосферу”, особую стадию цивилизации, которая в чем-то напоминает концепции “информационного” или “постиндустриального” общества.

Совершенно очевидно, что мондиализм и геополитика как две интерпретационные модели конфликтуют друг с другом. Мондиализм отрицает судьбоносность и эсхатологический смысл геополитического дуализма (как, впрочем, и сам дуализм), а геополитика его утверждает, соответственно, отрицая идеи “единого человечества” и “единого прогресса”. Если “прогресс” и существует, то его траектория и характер радикально различны в случае евразийской цивилизации и цивилизации атлантистской.

Мы подошли вплотную к самому главному.

Если обратиться к истории спецслужб советского периода, мы встречаемся с ярчайшим примером того, как столкнулись между собой два концептуальных подхода, интересующих нас в данном случае — мондиализм и геополитика. Речь идет о секретной операции советской разведки по разработке ядерного оружия и получения важнейшей закрытой информации от западных ученых, без которой изготовление советской ядерной бомбы было бы замедлено или вообще невозможно. Довольно объективно вся эта история описана у нашего легендарного разведчика Павла Судоплатова. В этом сюжете наглядно проявилась тайная логика концептуальной истории. Заметим, что именно с ядерным оружием связана вся система двуполярного послевоенного мира, который был самым грандиозным и внушительным подтверждением именно геополитического объяснения истории: существование двух блоков (точно соответствующих геополитическим полюсам, выделенных уже первыми геополитиками в начале века) связывало воедино целый узел географических, цивилизационных, экономических и идеологических моментов, давая тем самым блистательное подтверждение взглядов геополитиков на логику мировой истории и ее связь с географией.

Во время Великой Отечественной войны Москва, столица “Суши”, была вынуждена из-за самоубийственного (в геополитическом смысле) поведения Германии Гитлера (война на два фронта) сотрудничать со своим основным геополитическим и идеологическим противником — либеральным капиталистическим Западом (Англией и США). Единственной концептуальной моделью, которая могла хоть как-то оправдать столь противоречивый со всех точек зрения (кроме фактологии Realpolitik) альянс, была мондиалистская модель, идея объединения “гуманного“, “прогрессивного” человечества против “фашистских людоедов” как “видовой аномалии”. Заметим, что до определенного момента мондиалистские проекты — в частности, у Тейяра де Шардена, одного из крестных отцов современного мондиализма — предполагали включение в “мировое правительство” и “фашистских” элементов, но маниакальное поведение и ярко выраженный “антигуманизм” (а также расизм) Гитлера заставили от этого отказаться даже в теории.

Итак, среда, наиболее чувствительная к разнообразным версиям мондиализма, стала тем организмом, который обеспечивал концептуальное оформление советско-английского и особенно советско-американского сотрудничества. Но в условиях жесткого идеологического тоталитаризма (коммунистического, с одной стороны и капиталистического, с другой), все мондиалистские темы вынуждены были оставаться в значительной степени засекреченными, закрытыми, находящимися под прямым и бдительным контролем спецслужб. В СССР все детали мондиалистской операции курировались лично Лаврентием Берией и даже самим Сталиным, который был в курсе мельчайших нюансов проекта. Мондиалистские тенденции были напрямую связаны с советской разведкой, с НКВД, и, разбирая архивные дела того времени, трудно строго провести черту, где кончаются сферы концептуальных идеологем и начинается вульгарный (научный, политический или военный) шпионаж. И все же разделительная черта существует. Большинство западных ученых, таких как Оппенгеймер, Ферми, Эйнштейн, Нильс Бор, согласившихся сотрудничать с СССР в научно-технической сфере, всегда оставались лишь убежденными и искренними мондиалистами, и только некоторые — к примеру, Понтекорво — были настоящими советскими агентами.

Показателен такой эпизод. В 1943 году Сталин устроил личную встречу с русским ученым академиком Вернадским, убежденным мондиалистом и теоретиком “ноосферы” (кстати, Тейяр де Шарден позаимствовал этот термин именно у него). Вернадский во время разговора выразил уверенность в том, что западные ученые легко откликнутся на любые мондиалистские предложения, от кого бы они ни исходили. Вера в “единое человечество” и “всеобщий прогресс”у Вернадского была настолько велика, что Сталин укорил его в “политической наивности”. В этом и состоит главный момент, позволяющий понять соотношение между геополитикой и мондиализмом. Сталин руководствуется исключительно геополитическим подходом. Для него обращение к мондиалистским настроениям ученых (советских и западных) является лишь тактическим прагматическим ходом. Он хочет использовать мондиализм в строго евразийских целях, и поручает надзор за всей операцией лично Берии, НКВД, разведке, в том числе Павлу Судоплатову. Позже Судоплатов намекнет в своих мемуарах, что среди советских ученых-ядерщиков также существовала едва заметная для непосвященных демаркационная линия. Одни — такие, как Капица или Вернадский — были убежденными и искренними мондиалистами (Судоплатов говорит о них, как о носителях “дореволюционных манер”). Кстати, надо заметить, что Вернадский, бывший одно время идеологом кадетов, был связан и с масонскими кругами предреволюционной России. Другие — такие, как Курчатов, молодое поколение — были убежденными сталинистами и евразийцами, и относились к мондиалистским симпатиям старших товарищей с непониманием.