Сюжеты о воскресающих злостных мертвецах — вампирах, упырях, вурдалаках, пьющих кровь невинных жертв — особенно распространены на Балканах и в юго-восточной Европе. Считается, что родиной вампиров является Трансильвания, часть Румынии. А самым известным вампиром, послужившим прототипом для множества легенд, был исторический персонаж — румынский князь Влад Тепеши, отличавшийся невероятной храбростью (и жестокостью) в борьбе христиан против турецких завоевателей. Любопытно, что сами румыны рассматривают Влада Тепеши как национального героя, совершившего множество доблестных патриотических подвигов. Но бравый защитник христианства после смерти повел себя не как положено праведнику, да и обычному человеку. Он продолжал и за могильной чертой жить особой сверхъестественной жизнью… Но теперь, чтобы продлить такое существование, он нуждался в особой пище — в человеческой крови. Он превратился в Дракулу — т. е. “дракона”, страшного монстра, выходящего по ночам из могилы и пьющего кровь у жертв, выбранных из жителей окрестных деревень, или запоздалых путников.

Не вдаваясь в рассуждения относительно самого феномена, связанного с личностью Влада Тепеши, ставшего впоследствии самым популярным и известным вампиром (особенно благодаря роману Брэма Стокера — “Дракула”), заметим, что в этой истории нашли выражение сюжеты гораздо более архаичных мифов и преданий, уходящие в глубокую древность.

В основе сюжета о вампирах лежит древнейший миф о зимнем солнцестоянии, который является типичным для многих других наиболее сакральных сюжетов архаических и более современных мистерий. В изначальной традиции годовые метаморфозы солнца рассматривались как модель всего существования Вселенной, в том числе и человеческой судьбы. Годовой солнечный цикл был выражением и глобальных космических периодов и довольно относительных и фрагментарных явлений — таких, как человеческая жизнь. Солнечный год был общей мерой между макрокосмом и микрокосмом, мерой вещей и моделью, служащей для организации существования — времени, пространства, социальных отношений, искусства, культуры, религии и т. д.

В солнечном годе важнейшей являлась точка зимнего солнцестояния, в которой осеннее движение солнца вниз, к центру зимы, резко менялось на противоположное — на весеннее восхождение. Эта волшебная точка знаменовала собой центральное священное событие, являющееся одновременно смертью и воскресением, переходом от старой жизни к новой. Это самый парадоксальный момент цикла. Он сочетает в себе противоположности: мрак смерти, зимнее отчуждение, холод и смерть, ужас и зло, с одной стороны, и новое рождение, зачатие, “благую весть”, залог грядущей Весны — с другой.

Солнце виделось как герой, спаситель, свет мира, спускающийся в подземный лабиринт, чтобы потом с триумфом выйти оттуда с другого конца. В тот момент, когда казалось, что оно умерло, оно, собственно, и рождалось в новой, свежей, очищенной форме.

Легенды о вампирах представляют собой, безусловно, демонизированные и переведенные в темные уголки народной памяти сюжеты, связанные с древнейшими солярными инициатическими мистериями. Подобно тому, как дохристианские боги (даже самые светлые и благие) были отождествлены позднее с темными демонами, так и великое солнце изначальной традиции было соотнесено с мрачными историями про трансильванских чудовищ.

Немецкое слово “вампир” произошло, скорее всего, от древнеславянского корня “упырь”, “опiр”, которое некоторые этимологи связывают с корнем “парить”, “пархать”, т. е. “летать”, а также “дышать”. “Вампир” — это дохристианское понятие “души”, проходящей через критическую точку “зимнего солнцестояния”, паузу смерти, за которой следует новая жизнь, новое рождение.

В христианстве этот древнейший сакральный сюжет перешел в светлое повествование о судьбе Спасителя, который своей смертью привел человечество к новой и благодатной божественной жизни. Изначальный сюжет о спуске солнца в лабиринты тьмы и его новом воскресении присутствует и в православном учении. И поразительно, что соучастие в этой новой божественной жизни христиан происходит именно через вкушение крови Господней!

В другом христианском таинстве — крещении — верующий умирает (трижды погружаясь в крещальную купель), чтобы воскреснуть вместе с Христом и облечься в новые белые одежды избранных.

Кроме того в православии есть тема, еще более точно напоминающая древнейший архетип — “сошествие Спасителя во ад”. Христос после распятия спускается в самые нижние регионы творения, чтобы вывести оттуда томящихся в ожидании Воскресения праотцев, патриархов, пророков, царей, праведников.

В сюжетах о вампирах тот же самый сценарий повторяется в темном, мрачном ключе — вместо солнечного воскрешения плоти в момент Второго Пришествия, здесь речь идет о зловещем пробуждении кадавра в темноте могильного склепа. Вместо солнечной новой жизни в вампире мерцает обрывочное тлеющее существование. Вместо жертвенной крови Сына Божия монстры Трансильвании насильственно пьют животную кровь обычных человеческих существ…

Но слишком прямолинейное и моральное отношение к вампирической теме было бы поспешным и упрощенным решением. Демонический контекст, возможно, является лишь результатом того обстоятельства, что речь идет о наложении вдруг на друга различных версий одного и того же сакрального сценария. Ведь уже у древних греков существовала тенденция помещать древних богов, бывших когда-то светлыми и положительными, в темные, низкие регионы мира, после того, как на их место приходили новые, более молодые боги, повторяющие древнейшие сюжеты в более современной и соответствующей свежим культурным нормативам форме. Более того, современные исследования традиционалистов показали, что свойственное внешней стороне религиозного учения чисто негативное отношение к предшествующим духовным культам является следствием упрощения, необходимого для масс, но весьма относительного. И в лоне эзотерических организаций эта относительность была очевидна. Сюжеты и мифы древних времен, безусловно, несут в себе некие тревожные элементы, поскольку чаще всего от них сохраняются наиболее низкие, магически-материальные аспекты, тогда как духовные и небесные части впитываются новыми религиозными институтами, интегрируются в новый контекст. Но это все же не основание для демонизации архетипа, лежащего в основании этих сюжетов и преданий.

Иными словами, легенды о вампирах в их архетипическом измерении являются отголоском древней традиции, связанной с высшей новогодней мистерией солнца. В них воплощена убежденность человека традиции, что смерти — как полного конца — просто не существует, что за роковой чертой могилы, безусловно начинается новое существование, и это существование так же конкретно и материально, так же реально (или так же призрачно, если угодно), как и земное.

Необходимым элементом всех историй про вурдалаков и упырей является то обстоятельство, что они сосут кровь их жертв. Часто эта линия детализируется указанием на половую спецификацию — вампиры-мужчины пьют кровь девушек и женщин, а вампирессы-женщины питаются кровью юношей и мужей. В некоторых случаях важную роль играет возраст: часто в качестве привилегированной жертвы оказываются дети. Та же особенность половой и возрастной специфики жертв прослеживается и в более широком семействе легенд и преданий о черных магах, колдунах, ведьмах, злых волшебниках, чудовищах и т. д.

Черный вампирический ритуал связан, таким образом, с эротизмом и с прямым следствием половой связи — деторождением. Если учесть солярный символизм, лежащий в основе протосюжета о вампирах, то такая связь будет понятной. Дети символизируют “новую жизнь”, рождение Нового Года после основного магического момента — зимнего солнцестояния. Символ младенца — отличительная черта всех новогодних мистерий у самых архаических народов. Закономерно появляются они и в вампирических историях. Но так как в них все взято в инфернальном, демонизированном ключе, то и младенцы выступают в качестве жертвы.