Геополитика как модель интерпретации соответствует как раз этому “пневматическому” типу, своего рода “элите элит” или особого секретного отдела по отношению к общей структур спецслужб.

“Пневматики” рассматривают кратополитические концепции как конвенции, как промежуточные и упрощенные представления о природе вещей. Психологический тип, соответствующий “пневматикам” или “геополитикам”, является еще более редким, нежели люди с раздвоенным сознанием, представляющие собой типичных кандидатов для работы в “секретных службах”. “Утроенное сознание” — это последняя степень обобщения, мыслимая в рамках человеческого архетипа. Это — максимальная степень одновременного рассмотрения явлений.

Трудно сказать, из чего такое гносеологическое ограничение вытекает, но оно соответствует устойчивой картине в исторически фиксируемых структурах иерархии. Многообразие степеней или градусов “посвящения”, а также иерархии чинов и статусов являются лишь развитием трех основных категорий, вторичным подразделением внутри трех основных типов.

Трудно объяснить “профанам”, людям “не раздвоенного сознания”, в чем конкретно состоит сущность “психиков” и их манера восприятия действительности. Более того, это невозможно, так как люди, способные представить себе одновременное восприятие реальности в двух качественно различных планах, уже не является в полной смысле “гиликами”. Еще труднее описать феноменологию “пневматиков” или логику “геополитического” подхода к миру и его устройству, так как это предполагает еще большее абстрагирование от того, что является нормой для подавляющего большинства людей.

Ограничимся лишь теоретическим соотнесением между собой трех психологических типов, соответствующих трем моделям интерпретации социальной реальности.

1. “Гилики”, профаны, люди “не раздвоенного сознания” пребывают в сфере “номократии”, подлежат системе юридических, этических, поведенческих и психологических нормативов, предполагающих универсальность и общеобязательность одного плана бытия. На социальном уровне этой психологической категории соответствуют все профессии, социальные группы и виды деятельности, которые не имеют отношения к области “спецслужб” или к тем кратополитическим реальностями, в которых со всей очевидностью обнаруживается условность, прагматичность и недостаточность обычных интерпретаций событий и явлений. Чаще всего те сферы знаний и те профессии, которые хотя бы в некоторой степени выходят за пределы общесоциальных нормативов, оперируют с более широкими комплексами реальности, — философия, психология, психиатрия, социология и т. д., — курируются прямо или косвенно представителями кратополитических структур, т. е. сотрудниками спецслужб. Так обстоит дело не только в тоталитарных обществах, но и в обществах демократических и либеральных, хотя формы такого контроля существенно разнятся.

2. “Психики”, “посвященные”, люди “раздвоенного сознания” интерпретируют реальность на двух уровнях (общем, “номократическом”, и “тайном”, “кратополитическом”), отдавая предпочтение кратополитическим системам, но постоянно скрывая это внешне. Этот тип людей является основной категорией сотрудников различных спецслужб, курирующих кратополитический уровень общественной жизни. Кратополитика, по определению, считается в первую очередь не с правом, но с силой, и поэтому “силовое” объяснение превалирует здесь над “правовым” объяснением. Подобно тому, как психолог или психиатр относится к человеческой личности как к механической конструкции, к объектной совокупности синдромов и комплексов, тогда как обычный человек убежден в спонтанности и субъектности самого себя, “психик” рассматривает социальные и политические события как объектное выражение неких механизмов, скрытых от общественности и сознательно управляющих тем, что представляется для профана “случайностью”, “свободным решением”, “объективной закономерностью” и т. д. Сравнение с психологом (или психо-аналитиком) наглядно и помогает представить, какую роль играет кратополитический пласт в обществе.

3. “Пневматики”, люди “утроенного сознания”, имеют дело с еще более сложной системой интерпретаций. Они достраивают дуальную иерархию “гилики- психики” (соответствующую делению на “обычных людей” и “сотрудников спецслужб”) до тройной иерархии, где над кратополитическим уровнем возникает еще один — “геополитический” этаж, представляющий собой новый и последний интерпретационный пласт, где обнаруживается относительность как “номократического”, так и кратополитического планов понимания реальности. Кратополитика сама берется здесь в качестве объекта интерпретации, в качестве “картины болезни”, “синдрома”, в качестве “пациента”. “Силовая” природа реальности, интерпретирующая ее “правовую” сторону, в свою очередь, подвергается расшифровке в рамках новой, геополитической” парадигмы. “Пневматики” могут быть, таким образом, сопоставлены с психологами, занимающимися исследованием и терапией психологов, или с теми, кто формулирует и формирует методологии и предпосылки, ложащиеся в основу той или иной психологической или психиатрической школы.

И, наконец, три психологических типа соответствуют трем уровням социальных институтов. Первый тип, “гилики”, наполняют собой обычные, “несекретные” организации, т. е. подавляющее большинство социальных и профессиональных секторов общества. “Психики” предоставляют собой типичных представителей “спецслужб” или тех областей знаний, которые имеют какое-то отношение к кратополитике, оперируют с социальными, политико-экономическими, мировоззренческими, философскими и юридическими парадигмами (как правило, эта деятельность напрямую курируется представителями спецслужб). И, наконец, “пневматики”, самый редкий и малочисленный, исключительный тип людей составляет основу сверхсекретных организаций, которые имеют дело с парадигмой парадигм, с геополитической интерпретацией кратополитического уровня.

Организации “пневматиков” по своему качеству и роду деятельности являются настолько закрытыми, что очень сложно соотнести или отождествить их с каким-то конкретными социальными институтами, информация о которых может быть получена традиционными способами. Существование спецслужб юридически признано и никем не отрицается, хотя их деятельность, структура и модели функционирования чаще всего остаются засекреченными. Но в случае “геополитических центров решений” — ситуация иная. Сам факт их существования многие подвергают сомнению, считая это “мифом”, “домыслом”, “легендой”. Если мы внимательно присмотримся к тройственной иерархии интерпретационных моделей и соответствующих им типов, то причина такого скептического отношения станет ясна. Существует ли лучший способ засекретить свою деятельность, чем внушить мысль о собственном несуществовании?

В социологической типологии спецслужб мы отнюдь не случайно воспользовались терминологией, почерпнутой из арсенала “тайных обществ” оккультного типа. Такие общества существовали на всех стадиях человеческой цивилизации и имели место у всех народов земли, во всех культурных и религиозных контекстах. Исследования таких авторов как Мирча Элиаде и Рене Генон убедительно показали, что область “эзотеризма” и “инициации” представляет собой неотъемлемый уровень всякой человеческой формации — от примитивных племен до сложнейших государственных макрообразований.

При рассмотрении тайных обществ некогда преобладала чисто позитивистская пренебрежительная позиция, отождествлявшая эти структуры с пережитками древних институтов, появившихся как модели некритической, “донаучной” интерпретации мира, пытающейся дать упрощенные или заведомо ложные ответы на теоретические вопросы космогонии, космологии, этики и т. д., всегда стоявшие перед человеческим духом. Но развитие социологии, антропологии, истории религий в ХХ веке и особенно во второй его половине заставило отказаться от примитивного взгляда на природу мифа и от приравнивания “эзотеризма” и “инициации” к “пережиткам темного Средневековья”. Постепенно ученые утратили оптимизм, с которым деятели Просвещения и их духовные наследники относились к данным позитивистской науки, принимая их за обнаружение последней истины, скрытой ранее от человечества за стеной предрассудков, суеверий и ложных, упрощенных представлений о природе реальности. Оказалось, что сам позитивизм есть не что иное, как одна из возможных интерпретационных систем, основывающаяся на столь же бездоказательной и мифической базе, как и древние космогонии. Просвещение не отменило миф, но гуманизировало его, свела до уровня индивидуума и его рассудочной деятельности. Показательно при этом, что вожди и вдохновители Просвещения сами принадлежали в подавляющем большинстве случаев к “эзотерическим” и “инициатическим” организациям, устроенным по архаическому образцу. Поэтому большинство современных социологов и культурологов склонны рассматривать “секуляризированный”, рационалистический характер Нового времени просто как смену мифологических парадигм, а не как избавление человечества от “гнета сакрального”, на что надеялись и что провозглашали рационалисты и атеисты первых поколений. Более пристальное рассмотрение среды возникновения идей, специфических для Нового времени (у того же Элиаде или Юнга), однозначно убеждает, что все они суть гипертрофированное и одномерное развитие комплекса герметических наук, составлявших как раз основу западноевропейского эзотеризма. Получается, что за “прогрессистским” пафосом просвещения стояла лишь смена мифологических парадигм, а отрицание “традиции” касалось исключительно отвержения католического, западно-христианского комплекса идей и мировоззрений.