Об обычности такого сосуществования свидетельствуют как церковные, так и светские памятники. Характерны, в частности, высказывания септиманской герцогини Дуоды, продиктовавшей в 841–843 гг. «Поучение сыну Вильгельму». Как о само собой разумеющемся говорит Дуода о возможности того, что муж «оставит» ее и сына; такое поведение, по словам Дуоды, «в обычае» в ее время113. (Супруг Дуоды, живший при дворе, и в самом деле почти 15 лет продержал ее в далекой Септимании, вернувшись в семью лишь после смерти своего покровителя Людовика Благочестивого114.) Ради того, чтобы сохранить хоть какую-то связь с мужем, Дуода за счет собственных средств беспрекословно покрывала все его расходы, а когда этих средств не хватило, не поколебалась залезть в долги, с которыми не надеялась рассчитаться до самой смерти. Вряд ли можно сомневаться, что Дуода делала это в надежде противостоять длившимся долгие годы внебрачным союзам своего супруга115. Быть может, в утешение самой себе Дуода цитирует Алкуина, констатировавшего, что целомудрие – достоинство лишь ангелов…116
Косвенное подтверждение сосуществованию в IX–Х вв. разных видов супружеских союзов нетрудно встретить и у других церковных писателей, помимо Алкуина. Так, реймсский архиепископ Гинкмар (806–880 гг.), будучи последовательным сторонником ортодоксально-церковных взглядов, тем не менее имплицитно признавал сосуществование разных вариантов брака, среди которых «законный» (connubium legitimum) был главным, но не единственным. Аналогичный подход встречаем в пенитенциалии Бурхарда Вормсского (первые годы XI в.): брак и конкубинат фигурируют в нем как две параллельные формы полового союза, хотя и неравные между собой, но равно возможные117. Что касается добрачных связей, то они рассматриваются Бурхардом как явление еще более обычное, не препятствующее последующему супружеству118.
Рассматривая каролингские воззрения на брак в исторической ретроспективе, можно было бы сказать, что по сравнению с предшествующими моделями – римской или германской – различие в престижности официального (церковного) брака и противостоящих ему традиционных форм еще более выросло. Увеличились и различия в наследственных правах детей от официальных жен и от конкубин. Тем не менее знакомая по христианским канонам Нового времени непроходимая пропасть между церковным браком и неоформленными в церкви союзами еще не возникла. Понятие брака не стало однозначным, оно охватывало разные виды супружества, оно не было еще тождественным моногамии. Соответственно, и союз, фигурирующий в источниках этого периода под именем конкубината, еще не всегда отождествлялся с позднейшим понятием «внебрачной связи». До некоторой степени и он оставался пока что формой брака, хотя и менее престижной и прочной. Неофициальные супружества IX–Х вв. никак нельзя таким образом рассматривать как простое отклонение от господствующей нормы119.
Незавершенность формирования представления о браке как о моногамном нерасторжимом союзе не только раскрывает историчность и изменчивость данного понятия и специфику социокультурного развития, но и имеет немалое историко-демографическое значение. Ясно, что, поскольку официальный церковный брак далеко не обязательно был действительным началом половой жизни, своих первых детей женщина могла рожать задолго до брака. Отсюда необходимость критического подхода к определению уровня брачности и возраста первого брака. Эти параметры для каролингского времени (и не только для него) надо оценивать исходя не из числа официальных (церковных) браков и возраста вступления в них, но с учетом всех иных форм длительных половых союзов.
Незавершенность процесса формирования церковного брака сказывалась и на его процедуре. Постановления церковных соборов и королевское законодательство с конца VIII в. предписывали священникам проводить перед свадьбой расследование родственных связей брачащихся с целью предупреждения инцестов. В одном из капитуляриев Карла Великого оговорено даже, что благословение на бракосочетание, как и самое бракосочетание, может последовать только после такого расследования120. Однако эти расследования и особенно непосредственное участие священника в процедуре бракосочетания в практику пока не вошли. (Исключение составляли браки в королевских семьях.) Так, судя по Гинкмару Реймсскому, ритуал бракосочетания включал согласие на брак отца невесты, достижение договоренности о приданом, публичную пирушку, наконец, соитие (commixtio sexuum), реализующее брак. Однако, как подчеркивает специально изучавший этот сюжет Ж. Дюби, в тексте трактата Гинкмара нет упоминаний ни о богослужении, ни хотя бы о чтении молитв при бракосочетании. Неясно даже, обязательным ли было присутствие священника121. Церковная формула, согласно которой невеста «передается» жениху ее родителями «с благословения» священника, складывается только в следующем, Х в. В реальной жизни ее стали соблюдать еще позднее. Неслучайно Бурхард Вормсский считает возможным не слишком строго наказывать тех, кто женился без церковного благословения122. Что касается неофициальных браков, то в их оформлении церковь, естественно, и вовсе не участвовала. Арбитром и гарантом подобных браков у знати была, вероятно, местная аристократия, у простолюдинов – соседи, родичи, сеньор или его министериалы.
К сожалению, конкретные формы бракосочетания в народной среде нам почти неизвестны. Имеющиеся памятники позволяют лишь констатировать, что понятия «брак» и «семья» в среде простолюдинов обладали не меньшей спецификой, чем в среде знати. В сохранившихся от IX в. поместных описях, перечисляющих подчас десятки тысяч крестьян вместе с их женами и детьми, нет даже термина, адекватного термину «семья»123. Та же картина в актовом материале124. Естественно, что и понятие брака, отличавшееся, как мы видели, принципиальным своеобразием, не находит эксплицитного раскрытия в текстах, касающихся простолюдинов125.
Зато в этих текстах удается на массовом материале проверить сохранение одной из древних брачных традиций – запрета мезальянсов. В целом эта традиция сохраняется и даже закрепляется. И это понятно: чем явственнее шел процесс феодализации, углублявший раскол между благородными и простолюдинами, тем непроходимее становились социальные барьеры в сфере брака.
В то же время внутри трудящегося населения ситуация изменяется по-иному. По мере того как разнородные слои галло-римского и германского сельского люда начинают сливаться в единый класс, социальные барьеры, препятствующие бракам между потомками рабов, колонов, свободных, вольноотпущенников и т. п., ослабевают (хотя и не исчезают): смешанные брачные союзы крестьян зафиксированы и в хозяйственных описях, и в актах. Не исключено, что в возникновении таких союзов могли иногда играть роль личные склонности брачащихся. Однако чаще в их основе лежали, видимо, более прозаические соображения. Предполагать это заставляет та особенность смешанных браков в среде крестьян, что во многих из них социальный статус жены выше статуса мужа. Так, колон предпочитает брак со свободной, серв – с женщиной из колонов126. Поскольку в каролингской Галлии статус детей от смешанных браков чаще определялся по матери, есть основания думать, что браки данного типа заключались мужчинами со специальной целью улучшить юридическое положение детей. Эти браки были, так сказать, «запрограммированы» социально. Преимущественные же возможности мужчины в выборе брачной партии связаны с приниженностью женщины, что характерно не только для аристократической, но и для крестьянской среды.
