— Гадко, да сладко, — рассмеялась собеседница. — Советую попробовать. Ведь вы намереваетесь же когда-нибудь выйти замуж.

Оставалось всего несколько дней до отъезда, и леди Дисборо всё печальнее вздыхала, проходя по комнатам своего особняка. Здесь протекло четыре года. Сюда она приезжала, восхищённая обхождением добрейшего императора Александра в первый год их с мужем миссии. Здесь узнала о его смерти на юге — вот роковой для русских край! Здесь пережила нелепый мятеж 14 декабря. Бесконечное следствие и стоны знакомых, трепетавших за близких. Бедная Софи Волконская! Её обожаемый брат оказался одним из главных злодеев.

С этим домом на Английской набережной было связано столько воспоминаний, столько роковых дней, что покидать его сегодня, несмотря на радостную надежду увидеться с детьми, казалось ошибкой. Но муж твёрдо сказал: едем.

— Вспомни, как мы тряслись два года назад, когда мятежники бегали по льду буквально у нас под окнами. Поверь, будет хуже.

Ей так и не удалось выведать у него, что именно он знает. Но Спозо почему-то был уверен: поход — роковая затея. Если государь хочет остаться жив, он должен сидеть в столице — караулить корону. Но сей последний, по слухам, оставлял сына на брата Михаила и брал с собой жену. Вот неразлучная пара! А говорили, а намекали, а строили предположения…

Леди Анна была довольна. Ей нравилась императрица. Безобидная, как божья коровка. Ну кому она помешала? Явно не мужу.

Вчера Спозо привёл к чаю незнакомого ей капитана Джеймса Александера, только что прибывшего в Петербург. Пробило пять. Мужчины, оживлённо разговаривая, вступили в столовую. Эдвард представил гостя. По виду типичный француз. Даже странно было видеть на нём красный английский мундир. Двадцать пять. Служил в Бомбее, потом в Иране. Сначала в войсках Ост-Индской компании, там адъютантом при посланнике в Персии полковнике Макдональде, сопровождал секретаря миссии капитана Кемпбела, встретил и препроводил в Лондон бывшего посланника при шахском дворе сэра Уиллока…

Всех этих господ Анна знала как очень приятных и останавливавшихся у неё в доме. А вот об Александере слышала впервые. Создавалось впечатление, будто он, как пчела с цветка на цветок, собирал с них мёд, а потом раскладывал по сотам.

— Много езды, — заключила леди Дисборо. — И при каждом вы что-то вроде порученца?

Джеймс сдержанно улыбнулся.

— Порученца, охранника, стража — любое слово подойдёт.

«И будет одинаково неверным», — отметила про себя Анна. У молодого человека лицо скорее замкнутое, чем открытое. Он может придать ему любое выражение, но каково оно на самом деле?

Подали сласти из Мармалы.

— Местные их очень любят.

Было видно, что гость уже пробовал на Востоке.

— Персы лакомились ими даже в лагере шаха под Тебризом.

— Вот поэтому они проиграли войну, — рассмеялся Эдвард. — Слишком изнежены.

— Возможно, — капитан снова улыбнулся. Леди Анна отметила, что у него совсем маленький, дамский рот с частыми, беличьими зубами. Оливковое лицо, чёрные кудри, чёрные же глаза, тонкие усы, словно наведённые сажей. Точь-в-точь как у персидских принцев на гравюрах. «Поэтому его и используют на Востоке», — подумала хозяйка.

— Я был наблюдателем при персидской армии, — сказал Александер, чтобы рассеять её сомнения. Он уже давно, посмеиваясь, следил за умственными усилиями посланницы, ясно отражавшимися на лице. — Успел съездить на Балканы, посмотреть турок под Браиловом. Теперь назначен наблюдателем уже с русской стороны.

Почти официальный шпион! Анна едва не всплеснула руками. Но излишние жесты приняты только в России. Дома на неё посмотрели бы с осуждением: надо снова привыкать.

— И вы думаете получить разрешение здешнего правительства приехать на театр военных действий?

— Уже получил.

— От кого же?

— От господина Нессельроде.

— Дорогая, — Эдвард едва заметно коснулся руки супруги. — Что за допрос ты устраиваешь нашему гостю?

— Ну интересно же! — не смутилась Анна.

— Действительно, — поддержал её капитан. — Наши бесстрашные леди имеют полное право знать, с кем свела их судьба. Поверьте, мадам, всё, что я делаю, абсолютно открыто. Правительства поддерживают друг с другом договорённость допускать наблюдателей на театры военных действий.

— Много ли русских офицеров в Бомбее?

Джеймс снова рассмеялся и снова почти не показал зубов.

— Вам надо служить дознавателем в полиции, — похвалил он. — Интерес любой державы, и вы знаете это не хуже меня, в том, чтобы как можно больше узнать о соседях и как можно меньше рассказать о себе. Для нас русские и в Тегеране-то были крайне неудобны.

— А в Стамбуле?

— Также.

— Значит, вы едете шпионить, — леди Анна вовсе не осуждала гостя. Дипломатические миссии на многое открывают глаза.

— Да, — кивнул капитан. — И самое любопытное, что все об этом знают. Вчера ко мне в лавке на Невском подошла эта полька, Влодек, кажется, она замужем за Завадовским. И показала парижскую газету. Там написано, будто Англия посылает против русских две эскадры. В Чёрное и в Балтийское моря. Бомбардировать Севастополь и Петербург. «Такую взбучку русские не скоро забудут» — собственные слова моей собеседницы. Сколько бы я ни опровергал слух, она оставалась при своём. Я спросил: почему из всех англичан графиня выбрала именно меня? Удивление: «Но ведь вы же назначены господином шпионом?»

Когда сотрапезники отсмеялись, леди Анна спросила:

— Отчего же в таком случае вас не арестуют? Не препроводят в крепость?

— В этом нет нужды, — пожал плечами Джеймс. — Я действую официально. Поверьте, русские приложат усилия, чтобы показать мне всё с наилучшей стороны. А уж моё искусство состоит в том, чтобы разузнать, как дело обстоит в реальности.

— Здесь это непросто, — отозвался Эдвард. — Дома мы так привыкли свободно выражать своё мнение, что полагаем, будто и на континенте люди ведут себя похоже. Однако Россия — деспотическая страна. Толпы полицейских, и все уши направлены на вас.

— Да, — кивнул Александер. — Я с этим столкнулся. Русский жандарм может стать кем угодно: вашим ямщиком, слугой-французом, матросом на корабле, парикмахером, доктором… Персы беспечнее. Турки уже кое-что умеют. Но здешние жители, о, они достигли большого совершенства. Сохраняя внутреннюю, вполне азиатскую, тиранию, они переняли множество уловок у европейцев. Думаю, это и погубило Наполеона.

— Совсем недавно мы были союзниками, — протянула леди Дисборо. — И по наружности остаёмся ими до сих пор…

Александер пожал плечами.

— Не заставляйте меня отвечать за политику кабинетов, сударыня. Мы великая морская нация. Русские — народ сухопутный. Нам тесно. И если молодой император этого не понимает, его будут учить. И персами, и турками, и поляками, а, если понадобится… то и нашими собственными силами.

Любил ли князь Пётр Андреевич Вяземский Пушкина? Сей вопрос являлся у него самого поминутно. Он никогда не завидовал, как Марлинский, не изображал независимости, как Грибоедов. Ведь те, и хуля, оглядывались на Сверчка.

Он же, Вяземский, дружил.

Опекал, направлял, хлопотал. К нему в дом измученный светскими приключениями поэт приползал отбросить ножки. И его принимали, что немало для бездомного, безголового, вечно попрекаемого беспутной жизнью гордеца.

Вяземский знал главное: его друг талантлив. Как сильно? Этому границ не ведал никто. А потому надо прощать, терпеть, утешать. Подавать руку помощи. Но иной раз и его снисходительность подвергалась испытаниям. Как, например, удержать в голове все пушкинские привязанности? Сверчок живёт с Закревской, сватается к Олениной и бегает от Хитрово. То есть под покровительством у жены министра полиции. Ищет брака с дочкой директора Академии художеств. И позволяет себе кидать в печь письма самой влиятельной дипломатической дамы столицы. При этом держится с ними, как с деревенскими подружками Осиповыми, что и неправильно, и опасно.