Такие же моралии, как смерть

И смело подходить не к той ноге.

Что выступила, к счастью от ума

Под гордый дух иллюзий, чтобы жил

Твой свод космического дома, на ноге,

Которой к счастью – волен был искать.

Её свободу в призраке от лет,

Её мечту по праву быть немым,

Но духом от свободы в свой портрет

Соавтора, что выделяет свет.

Не терпи, не смотри за порог,

От него не увиливай в страх,

Что за чёрной манерой пророка

Открывает проталину звёзд.

Где бы не был твой дом у порога —

Не завидуй искусственно мне,

Потому не ищи в глубине

Это зарево вымысла в тени.

Обоюдный матрас для любви

Не испытывал меры в прозрении,

Просто он по тени – не один,

А дозорный внутри господин.

Обсчитает уверенный смех

И за этой осколочной раной —

Видит небо свой ветер и век

У природной оскомины глаз.

Потому не любил человек

Нам доказывать маленькой правды,

Он искал тот матрас на снегу

И в отчётливой прозе седел.

Где ты спал, на каком берегу,

Что уносит твой свет от недели,

По которой мы тоже седели

И брели под искусством в аду.

Мерный шёпот и месяц в огне

Не спускают те тени – отравой,

Может видят они – эту боль,

Как оставленный шанс за тобой.

Где не стал ты успехом внутри

Открывать изумление сильным,

Только жарко в тени – этой тьмы,

По которой мы стали немы.

Отголоском шагали по венам

И мечтая оскоминой – в пасть,

Утверждали по родственной тени,

Что докажем в неё – не попасть,

А потом видим голой в постели

Внеземную красу под луной,

Может словом докажем – немой,

Этот фарс изучения цели?

Для писателя малой руки

Остановишь искусственно плот,

Он негодный для прозы у мод,

Он стоит, изумляясь вдали.

Чтобы чудно нести этот век

Сквозь искусство на этом расти,

По воде, как по берегу гроз

За несчастьем и нормой тоски.

Приближается новому плот,

Не объят он от малой дуги,

Неприличен для годной тоски

И не учит почётом внутри.

Для писателя спали тогда

Идеальные розги в глазах,

Чтобы малое поле дуги —

Обнимало весь длительный страх.

Бренный возраст остался умом,

Он не вечен, что пламя тоски

В неприличии видеть тот сон,

О которого грозы в виски —

Ударяют, что мёртвый оскал

Между пошлостью смерти и нас,

Чтобы выдумать новый рассказ,

За которым обратное время —

Идеальному почерку – шанс,

Идеальному ветру под стиль

Анархической прозы внутри,

Где глотаешь ты ветер тоски.

Словно автора эго ведёт,

Забывает свой ветер внутри —

Это общество слова от гнёта,

Это ужасом смерти тоски.

Чудо стало за бренным умом

Раскрывать идеальному сон,

Чтобы завтра писатель от розг

Неприметно развёл этот лоск.

Он ложится, что чудо в виски

И катает по пламени грёз —

Небывалые грозы тоски

От увечности подлого чувства.

Где не стал ты искать идеал,

Словно бренное поле любви,

Только чувствам нашёл пьедестал,

За которым ты страхом устал.

Вдохновение малой руки,

Словно искорка лётной тоски

Пребывает в заглавии строк

И уносит под чувством твоим

Эту вечность у подлости гроз,

Этот формы овальный подъём,

Где не знали мы имени в нём,

Словно автор стоит между нас.

Говоришь, чтобы вынуть противный,

Утончённостью времени ножен,

Идеальный и очень ревнивый

Остановочный ветер из кожи..

Он прошёл по обрывкам недели

И настало за прошлое – маска,

Если думать о ней надоело —

Говори этой формой указки,

Где не стал ты уверенной миной

Опираться, что духу от сложного,

Что не нужен твой город ревнивый,

От того, что уложен он к коже..

Между чёрным обрывком рисует

Этот верный пейзаж за окном —

Идеальное пламя, что схоже

Нам за прошлое выдумать сном..

Ты же видел его отражение

Здесь для ночи искусственных лет,

Ты же знаешь тот памяти след,

От которого смыслы дороже..

Поговори лишь со мною внутри,

Опирайся под мыслью уложено,

Может будет тебе впереди

Этим утром такое же сложное,

Идеальное вечностью спать

Или думая к счастью состарится,

Что из прошлого вынуть опять

Ты не смог от далёкой руки..

Говори лишь, чтоб опытом нравится,

Открывая свой времени бег

И для искуса в пользе останется

На сегодня за мной – человек..

Не его от прикормленной правилу

Истязания сложной руки,

Просто он истощает внимание,

От того что состарились мы.

Открыл студёный имени восторг,

Чтоб думать этим словом на восток,

Всё оперяясь к смелости цены

За время слов одной твоей вины.

Модель, без бытия любви прошла,

Мораль, за сном которой ты уснул

Там видит смерть на подлинном аду

И жажду вызывает от людей.

Ей почерк смерти – был ли для сердец

Одной надеждой выживать к любви,

По роли этой, от которой мы —

Не знали вид ответа этот прежний?

Им не вели условия в печаль,

За правдой слёз на это отвечать,

Чтоб думая – хранить на бытие

Остаток к лучшей истине востока.

Что было почерком – последнего во мне,

То стало жить от формы нигилизма

И этим ищет дух восточный в нас,

Что жажды слово в мысли на вине.

Отправил для утиля в пустоту

Сегодня новый чести номинал,

Любви искусства, думая своим

Остатком муки в призраке души.

Что прочитала стих за этим сном

В диету обращая слов конец,

Так молод был философ и его

Причина думать в мыслях на коне.

Искал ли он преграду от других,

Завидовал ли тайному уму —

Та участь жить на свете одному —

Считала правду в честности внутри.

Она, имея свод диеты в нас —

Не самая строптивая из лучших,

Но горькой славой укрощает шанс

Иметь блага под роскошью людей.

Была ли оправданием диета —

Твоей надеждой думать и любить —

Та песня слёз под мысли диалекта —

Снискала почерк в лучшем от её

Системы глав, что ты живёшь ещё

Над смыслом роли в каждой голове,

А та, которая не стала вновь твоей —

Устало дышит к участи простой.

Её несложно будет обонять,

Унять природу душ под эталон,

Чтоб снова на диете видел он,

Как сложно жить под памятью своей.

В том ужимаясь будущему веку

Искал любовь к родному человеку —

Стихийный дом философа под грани

И сам настаивал в любви своей один.

Он жил, что негодующее чрево,

Из нот, в которых глаз уже немеет,

Но смеет думать в жизни от другого,

Что он один на счастье идеал.

Что носит суть философа под маской

И тихим чувством обещает жизни,

Как будто жил он словно бы подсказкой

Под негой слов, неутолённых в нас.

Диетой сделал он внутри программу,

В которой чувство будто бы забыло —

Свой сон иллюзий душ от этой раны

И стало сердцем мира для него.