Посмотри на трамвай и неспешно в аду – посмотри на зелёные

кущи под особенной важностью лет. Вон Таврический сад и

иллюзия скорбной души завывает по Питеру, словно бы сам ты не

рад ей. Составляешь претензии сколько учёл этих лет на роду и уже

непонятно, что думать об обществе нынче. Ты листаешь газетный

осколок между осенью сложных звёзд и не дышишь, когда уже

подкралась поздняя смелость. Мимо тучи влекут тебя вдаль на

сереющем склоне уходящего вида напротив, а твоя идиллической

глади плохая примета, что конфета на блюдце ума. Ты считаешь

особенный утра отпечаток на высохшем после дождя отсыревшем

асфальте. И стоишь, понимая, что двигаться некуда, нет и короткой

строки, чтобы думать о Питере новую весть в высоте этой бурой,

проношенной жизни. Но стоять тебе также нелегко и высокие башни

не отворачивают вида головы, чтобы удивлять тебя в будущем своей

красотой. Может лично готической или сатирической, как это

слаженное утро в городском романсе не увядающих звёзд. Всё

движется и стонет под переливами незабываемых трамваев, а потом

в центре нисходит по звуку корабельного шума морской тоски.

Ты не сводишь сегодня глаза и мгновением выше – ты оказался

между двух осмысленных перипетий: идти вперёд или согнуться в

непотребстве этой ужасающей реальности. Но и она не отвечает

ухмылкой внутри, а только читает вместе с тобой животрепещущий

хоррор о состоянии нового пророчества в мире. Будто бы слились

звёзды воедино и смотрят, как ты повелеваешь этим безоблачным

небом и всё хорошеешь внутри. А твои социальные связи убеждают

ещё сильнее о том, чего никогда не было и не будет. Может эта

маска так спокойно легла на твои плечи и будоражит за отношением,

как бы притворяясь зеркалом в мнимом зазеркалье? Но и её ты не

видишь, так как стал искать грани маразма за этой странной в

отношении реальности – судьбой. Её нет, но около тебя всё время

появляются странные люди, в которых ты ищешь продолжение

своей свободы внутри. В ней так тягостно и неловко ты ощущаешь

сегодня невозвратный праздник и что-то сюрреалистическое, что

ещё могло бы стать твоей надеждой.

Под кожей бегут удивительные тени, как неловкие параллели

трамвайной глади неба и сливаются вместе с Питером, пока ты

останавливаешь этот холод внутри. Так и в этом сборнике поэзии

мысли сами останавливают холодное движение городского романса,

внушая ему стихию модной культуры жить в любви. Ещё немного и

ты уже не видишь трамваев, а сожженый углом зрения периметр не

отражает реальности и граней этого маразма. За ним ты хочешь

бежать вперёд, как бы прикрываясь ещё тонкой паутиной

человеческого страха бесконечного молчания. И вся эта аллегория

строптивого ума паучей вольности не сходит с улыбки и тает внутри

непреходящего жаргона в голову. Ты поднимаешься по ступеням

Исаакиевского собора и самый штиль внутри состояния – стал ещё

глубже и занёс слово в мир. Оно тебя не сломало, не вынесло

многогранники за углом зрения на износ, а только в этой реальности

смотрит внутрь тебя. Так близко, что остановка солнечного кванта

мира становится ещё ближе к действительной ясности жить внутри

психоделического счёта переменных лет. Но они ещё не наступили, а

только покоятся в усыпальнице строгой, готической формы

главенства догадки над дедуктивным оком реальности. Над тем, что

ещё могло бы произойти в Питере, но не случилось и растаяло в

любви.

Если не меркнут от счастья – приметы,

Выжив – для томного чувства, страдая,

Если внутри ты – не видел ответы

В мире, в котором летает – та стая

Времени – в пользе обычной причины,

После культуры, оставшейся – маске,

Ты – лишь один на сомнении длинном

Тянешь цветок – идиллической сказки.

Проза в заглавной строке – почему – то

Слышит твой мир, от которого – завтра

Был ты уму – неприглядно обутым,

Видел ускоренный свет – нигилизма.

Чёрный цветок за собой – ты упрочил

Чёрному образу мысли – покоя,

Чтобы отдать эту вечную – муку

В счастье тоски, что бывает – такое.

Если не меркнут от счастья – те краски,

Высмотрев мир – по обратному слову,

Прозой ведёшь – это общество страха,

Чтобы осмыслить причину – покоя.

В чёрный цветок завернув – преисподнее,

Миром пропитанной воли – избытка,

В чёрную явь, от которой – так зыбко

В теле блюсти – осмысление злое.

По идиллической позе, что слышит

Водит цветок – всю сомнения форму,

Знает он так же, что слово – не помнит

Прозу, считая её – неприглядной.

Центром души – по обратной дороге

Слышит цветок умиление – силы,

В чёрные грозы – сорвав преисподнее

Волю уводит он – в прошлое томно.

Знак от идиллии – страхом не мучает,

Лишь на цветке ты – уловишь мгновение,

Только по образам мысли, как гении

Снова возводят – свой век преисподний.

В чёрном тумане, подкравшись затмением,

В лишней тоске – от иллюзии мнимой

Ты – тот цветок образуешь сомнением,

Только внутри – на него ты задышишь.

Чёрному полю – под властью причины,

Звёздной обильности мысли – утратит

Возраста числа – над смыслом плохого,

Точно цветок в бытие – не заплачет.

Только вздохнув – на него ты посмотришь,

Лишней частицей – от сложного горя,

В чёрные образы – слово уводишь,

Став идиллической позой – раздолья.

В глазу толпы, касаясь тени встречной

Летят внутри, как ласточки – шагами

Твои фигуры мнения – под млечной,

Обыденной проталиной – за нами.

Глаза из зала – подпирают точный,

Фактурный склеп – на уровне надежды,

А ты внутри ворочаешь – заочный

Манер искать им душу, чтобы двое

Страдали, как следы и им – твоя

Манера думать – поднимала чашу

За следом, от которого – нельзя

Внутри тебе – ни разобрать ни слушать

Критичное в привычках – притязаний,

Одной манерой внутренне – воочию

Быть телом смерти, а потом – созданием

Культуры мира, что вполне мы – прочим.

Из зала показалось – ожидание

И след простыл, а ты стоишь им – ночью

Такой же долгий, что одним – не прочит

Идти вослед искусствам – по душе.

Но сам ты ждёшь свой встречный – расстояния,

Свой мир приметы уровня – побольше,

Но видишь им культуру ты – сознания,

Что больше света на глазах и – прочит

Сегодня прочитать внутри – идеям

Любовь сквозь пышный уровень – надежды,

Им следом ты стоишь и вертишь – пламя,

Что холодом обдаст, касаясь тени

Фигуру мира, и словно бы – презрения,

Обиды, жлобства, мании и – толка,

Но быть таким теперь, однако – долго

Тебе так трудно – в зале из людей.

Не жить, чтоб за тобой искрило – время,

Не спать, а думать только о – прозрении,

Где сам ты носишь – восковое чувство

За телом слов, но душу – в обозрении.

Отучи меня в форме – держать

День – за прошлым твоим одеялом,