Харьковчанин Лукстин в одной восьмой не прятался в защиту, а пробовал переиграть на чисто советской технике — много двигался, пританцовывал, дёргал головой вправо-влево, проседал вниз, затрудняя прицеливание, и часто выстреливал джебами с дальней дистанции, нередко подключая правую. Мне стало любопытно — а я так могу? Вспомнив молодость, закончившуюся-то лишь пару-тройку лет назад, начал смещаться, нырять и уклоняться, как будто снова бьюсь в наилегчайшем. С дальней дистанции не достать, он выше ростом, поэтому бил ему джебы с подшагом, добавляя правой. Словом, делал то, что всегда просил Коган, а я отрабатывал на тренировках, но почти никогда не применял в бою.
Возможно, у Лукстина был намного больший опыт фехтования в такой манере. Но в скорости мне удавалось чуть-чуть опережать, его удары проходили вскользь, мои разили достаточно точно. Как только его голова хорошо мотнулась после очередного попадания, я взорвался мощной тройкой — в голову, в корпус, снова в голову. Рефери с готовностью открыл счёт, цифра «девять» совпала с истечением времени второго раунда. Секунданты бросились на ринг и подхватили Лукстина, привалившегося к канатам, на третий раунд его не выпустили. Я наблюдал за короткой ссорой в их углу, украинец рвался учинить мне реванш, но тренеры, глядевшие матч со стороны и снизу, наверняка опасались вызова реанимации.
Третий бой не состоялся по самой банальной причине. Супертяж из Ульяновска познакомился с местной девушкой-славянкой, гулял с ней допоздна, несмотря на её предупреждения об опасности вечернего города, хорохорился — кто посмеет тронуть мастера спорта по боксу весом в центнер, пока не наткнулись на компанию подвыпивших молодчиков. В итоге в больницу угодило шестеро — пять с переломами и другими травмами от ударов кулаком-кувалдой, а также мой несостоявшийся конкурент с ножевым ранением, техника и тактика бокса не рассчитана на отслеживание нападения со спины. Милиция в раздумьях — кого назначить виноватым.
Вообще, боксёры — чемпионы в печальном списке спортсменов, чей послужной список оборвался из-за уличной или ресторанной драки, рефлекс ответного удара зачастую опережает работу сознания.
В полуфинале на меня набросился ленинградец, пытавшийся ошеломить диким прессингом с массой ударов, пусть в абсолютном большинстве неточных, но не дающих и мне комфортно ударить. Я ушёл в защиту, уступив центр ринга, и спокойно отсиживался до конца второй минуты третьего раунда. Парень начал уставать, столько митусни с сохранением максиального темпа не выдержит ни один, на миг сделал паузу в ливне боковых ударов, не успев и прикрыться. Мне хватило времени на единственный прямой, ему — впечатлений, когда пришёл в себя.
Перед финалом тренер из московских «Трудовых резервов» пытался договориться с Коганом, но в итоге снял своего боксёра. Три досрочных победы, причём с противниками, исповедующими самые разные стили боя, укрепили мне репутацию слишком опасного, чтобы рисковать здоровьем. Внутри СССР конкурентов не осталось. Если бы такая репутация работала бы и за рубежом как бульдозер, заранее вышибая соперников из седла, миллионы сделал бы, не вспотев… Но так это не работает. У профессионалов особая фишка — вырубить считавшегося ранее непобедимым.
К тому же они мало считаются с результатами любительского бокса. Тот же непобедимый Рокки Марчиано был неоднократно бит до перехода в профессионалы, что никак не омрачило его репутацию абсолютного нагибатора.
Моя же слава сыграла со мной дурную шутку.
Обладателей «золота» пригласили в ЦК КП УзССР, принимал сам Первый секретарь ЦК Усманходжаев, чьи имя-фамилию — Инамжон Бузрукович — выговорить сложнее, чем победить нокаутом, лились восточные цветастые речи, ломились столы, уставленные котелками с пловом, прочими вкусными местными блюдами, а также европейскими на выбор. В перерыве ко мне подрулили два визиря Усманходжаева, не знаю, как они правильно величаются в ташкентской иерархии.
— Уважаемый! — начал лоснящийся толстяк восточного типа в дорогущем импортном костюме, заляпанном бараньим жиром. — О вас ходит молва, что вы — самый мощный супертяжёлый боец СССР не только в боксе, но и в восточных искусствах.
— Да, что-то такое слышал. Люди обычно преувеличивают.
— Инамжон Бузрукович лично приглашает вас на такой бой по восточным правилам.
— Каким? — я не то чтобы собирался знакомиться с узбекскими основоположниками их собственной версии ММА, но стало любопытно.
— Правило одно: никаких правил! Гонорар сто тысяч!
— Долларов за участие? — я уже начал издеваться. — Наверно, стоит подумать.
— Рублей, товарищ спортсмен, мы же в СССР, — вставил спутник узбека, этот был славянской наружности.
— В СССР вообще не полагается устраивать бои без правил и за деньги. Всего доброго, советские граждане. Возвращаюсь к столу.
— Вай, как не хорошо! — заныл восточный. — Инамжон Бузрукович просил… Неуважительно отклонить его приглашение.
— Да я бы пошёл навстречу. Но деньги для олимпийского чемпиона, чемпиона Европы и многократного чемпиона СССР вы предлагаете несолидные. Не верю, что вождь хлопковой столицы мира выделяет на подобное лишь гроши.
Визири переглянулись. Конечно, они понимали, что я откровенно наглею, кроме того, открыто намекнул, что часть призовых денег присваивают.
— Я не уполномочен… — проблеял славянин.
— Тогда я сам закрою вопрос, — отрезал узбек и снова обратился ко мне: Какую же сумму вы считаете достойной своего уровня?
Сказать миллион долларов, чтоб заразы испарились? Но в расчёте на побег…
— Сто тысяч советских рублей — предоплата за участие. И сто тысяч долларов за победу. Что пообещаете сопернику — мне плевать. Со мной поедут двое — секундант Ким Васильев и массажист Стас Миргородский.
— Годится!
Едва они отошли, ко мне подрулил чел из Госкомспорта, сообщивший, что со мной будут говорить ответственные товарищи. Не многовато ли их на сегодня? Впрочем, эти ответственные не имели даже кабинета в здании ЦК, беседовали мы в конце коридора. Как шутил популярный в эти годы Аркадий Райкин, «в греческом зале, в антисанитарных условиях».
Поскольку старшим в паре был ПГУшник, устраивавший разнос за слишком вольные реплики на пресс-конференции, надо полагать, что его спутник также представлял внешнюю разведку КГБ.
— Мы смогли записать ваш разговор с Рустамом Рахимовым. Вы понимаете, Валерий Евгеньевич, на какую авантюру подписались и до какой степени поставили под угрозу срыва предстоящую операцию?
— Я получил практически прямой приказ от Первого секретаря ЦК КП Узбекистана. Ослушаться — скандал. Тем более ваше, а теперь и оно же и моё начальство ясно дало понять: финансирования операции не будет. Нам с Васильевым предоставляется свобода действий и заработков. Если я добуду для использования в интересах КГБ сто тысяч долларов, родившихся из коррупционных схем с хлопком, что в этом плохого?
— То, что вы их не получите.
— Усманходжаев кинет меня на бабки?
— Вы не выиграете. Вероятно — погибнете или станете инвалидом. В этом подпольном бизнесе участвуют чрезвычайно мощные бойцы. Поскольку правил нет, как и ограничений, бой идёт до сдачи побеждённого. А так как на арене не присутствует рефери, и некому остановить бой, победитель творит с поверженным всё, что пожелает.
— И не будет привлечён к ответственности за убийство?
— Естественно — нет!
— Мне подходит.
Как же всё-таки просто взять меня на «слабо». Сказать, что в огонь прыгать запрещено, и сразу сигану в горящий дом.
Мы сообщили руководителю белорусской делегации, что задерживаемся и прилетим отдельно. Стас как обычно отнёсся к ситуации несерьёзно, он только перед рингом сосредотачивался, а вот Ким почуял неладное.
— Валерик! Откажись. Конечно, если поедешь к Усманходжаеву, я — с тобой. Но чую, быть неприятностям.
— Сто тысяч долларов за победу.
Он не просто побледнел — побелел.
— За такие деньги прямо там и закопают. Даже если Первый пообещал личное покровительство и защиту.
