— Чего? — Удивился испуганный Гришковец, застывший с деньгами в руках.

Газетный сверток, в котором были спрятаны деньги, он отвернул с одной стороны, чтобы удобнее было считать. Да так и замер с купюрами в руках.

— Да просто… Просто я продаю Максиму Валерьевичу свою…

Словно желая, чтобы Иващенко подыграл ему, Гришковец с мольбой в глазах посмотрел на Максима Валерьевича.

— Просто вы принимаете взятку, — сказал я, пожав плечами.

— Чего? — Удивился председатель Крылов. — Какую взятку⁈

— Мальчик, ты что несешь⁈ Какую взятку⁈ Ты хоть слово такое знаешь?

— Это правда, — встал Максим Валерьевич. — Петр Гришковец только что принял у меня деньги в размере четырехсот рублей.

Изумленный Гришковец расширил свои маленькие глаза так сильно, как только мог.

— Взятку? У вас? — Не менее сильно изумился Крылов. — Но за что?

— Он обещал мне засудить одного несуществующего спортсмена, — рассмеялся Иващенко, — чтобы другой несуществующий спортсмен занял первое место по тяжелой атлетике.

— Что вы такое несете? — Возмутился Гришковец. — Михаил Ефимович! Этот человек не знает, что он говорит!

— Этот человек, — вклинился я. — Максим Валерьевич Иващенко. Он тренер по тяжелой атлетике, который стоял у истоков спортивного общества Машиностроитель. Михаил Ефимович?

Председатель, видимо, не совсем еще догоняющий, что произошло, опустил на меня взгляд своих удивленных глаз.

— Мы разыграли эту небольшую сценку, чтобы показать вам, что Гришковец — нечестный судья. Он пытался засудить меня на прошедших соревнованиях. Еще мой отец хотел доказать его недобросовестность.

— Ты — Вова Медведь? — Председатель свел брови к переносице. — Сынок Сергея?

— Да. Вот, возьмите ваши документы, — я протянул ему пачку. — Простите, что пришлось заставить вас побегать. Константину Викторовичу вы не поверили. Ну вот я и решил зайти с другого бока.

Подоспевший Константин Викторович заглянул в кабинет.

— Сработало? — Спросил он тут же.

— Сработало, — ответил я с улыбкой.

— Что? Что сработало⁈ Вы что, с ума все посходили⁈ — Раскричался Гришковец. — Что все это значит⁈ Зачем вы подсунули мне эти дурацкие купюры, Максим Валерьевич? Я же сказал вам, что взяток не беру!

— Поздно, — ответил ему Иващенко ледяным тоном. — Вас взяли с поличным. Все тут могут дать показания. Они видели момент передачи денег.

— Какой момент⁈ — Кричал вскочивший с места Гришковец.

Он покраснел. Широкие его щеки налились кровью. В правом глазу от волнения лопнула венка.

— Михаил Ефимович! Этот человек пытался предложить мне денег за то, чтобы я засудил какого-то спортсмена! — запоздало стал оправдываться Гришковец. — Я отказался! Это он пытался всучить мне взятку!

— Максим Валерьевич пояснил, что спортсмен это не существующий, — улыбнулся я.

— А ты вообще молчи! Репей приставучий! Что тебе надо⁈ — Злобно закричал на меня Гришковец.

— Так-так потише. Не кричи на ребенка, Петя, — поднял руку председатель, который, кажется, стал кое-что понимать. — Так. Давайте по порядку. Значит, Петя принял деньги, чтобы кого-то засудить?

— Совершенно верно, — довольно кивнул Максим Валерьевич. — Чтобы засудить спортсмена, фамилию которого я выдумал буквально вчера. То есть, нет такого человека на свете. Да только Гришковцу было все равно. Видимо, он видит перед собой только рубли, а не людей.

— А ты, значит, отобрал у меня документы, чтобы заманить сюда, в кабинет?

— Такая у меня была задумка, — улыбнулся я.

— Грубовато, но эффективно, — хмыкнул председатель.

— Уж извините. Дядя Косте вы не поверили. Вот и пришлось идти другим путем.

Председатель Крылов обернулся. Дядя Костя, ждавший на входе в кабинет, только хмыкнул.

— Понятно. Максим Валерьевич, значит, вы подстроили все это, чтобы вывести Петра на чистую воду?

— Совершенно верно, — Кивнул Иващенко. — И если надо, я дам милиции все объяснения.

— К-какой милиции? — Удивился быстро побледневший Гришковец. — П-пропустите. Мне плохо. Мне надо на воздух!

Он кинулся из-за стола к выходу, но председатель и дядя Костя перекрыли путь рослому мужчине.

— Что вы делаете⁈ — Закричал тот. — Это возмутительно! Нельзя удерживать человека в собственном кабинете, когда ему плохо!

Гришковец пошатнулся, схватился за сердце и рухнул на стул, на котором минуту назад сидел Максим Валерьевич.

— Мне плохо… Кажется… Кажется, у меня удар!

— Что тут за шум? — Заглянула в кабинет молодая девчонка-комсомолка, та самая, что провожала нас когда-то к кабинету Гришковца.

— Лидочка, вызови, пожалуйста, скорую, — суховато сказал председатель, глядя на то, как Гришковец притворно хватает ртом воздух.

— Петру Николаевичу плохо? — Спросила она удивленно.

— Плохо, — покивал он, сверля судью строгим взглядом. — А может быть, будет еще хуже. Вдобавок к скорой, вызови еще и Милицию, Лида.

— Пройдемте с нами, — сказал высокий строгий милиционер. — Задержим вас, так сказать, до выяснения.

В холле первого этажа, у красного уголка, собралось немало народу. Конторщики, комсомольцы и тренера со спортсменами, которые пришли сегодня сюда по своим делам — все следили, как дальше будет развиваться случившаяся сегодня «драма».

Гришковец, застывший между двумя высокими милиционерами, водил по собравшимся ничего не понимающим взглядом.

— Меня подставили, — проговорил он ошарашенно. — Это все какая-то дурацкая шутка! Я в жизни ни копейки взяткой не брал! Даже от шоколадок отказывался, если предлагали!

— Не волнуйтесь, — милиционер подтолкнул его в локоть. — Поедем в отделение, а там и разберемся.

— Меня оговорили! Это клевета! — Заволновался Гришковец, когда сотрудники напористо повели его на выход.

Вертя головой и выпучив глаза, Гришковец продолжал нелепо протестовать. А потом он увидел среди собравшихся меня.

— Вот! — Тыкнул он рукой. — Вот этот мальчишка! Это он меня оговорил! Он все подстроил!

Один из милиционеров обернулся. Безразлично посмотрел на меня.

— Не волнуйтесь, Петр Николаич. Мы разберемся, — только и ответил он.

— Нет! Этот мальчик! Он виноват! Это все он! Он! Он и его отец мне давно покою не дают!

— Мой отец умер полтора года назад, — подал я голос сквозь монотонный рокот обсуждающих это все зевак.

Отвлекшийся милиционер снова обернулся. Снова смерил меня точно таким же равнодушным взглядом. Потом обратился к своему товарищу:

— Витя, пожалуй, санитаров тоже вызови. Задержанный говорит, что ему докучают усопшие.

— Что⁈ Нет! Вы не так поняли! Не так поняли!

С этими криками его и увели к милицейскому бобику, ждущему во дворе.

Председатель вместе с Максимом Валерьевичем и дядей Витей поочередно подписали показания, что предложил им на картонном планшете молодой лейтенант милиции. Потом он отдал честь и последовал за своими коллегами.

— Разойдитесь! Пожалуйста, разойдитесь! — Призывал всех полноватый первый зам по фамилии Неминяйло, — все, кончился цирк! Давайте! Рабочий день еще не кончился! Хватит уже! Посмотрели шоу и будет вам!

Народ под его криками стал медленно рассасываться. Потом первый зам подошел к председателю, стал что-то эмоционально ему рассказывать, разводить руками. Дядя Витя и Максим Валерьевич стояли рядом. Слушали.

Председатель Крылов односложно ответил своему первому заму. Тот замер с возмущенным лицом, потом сухо плюнул, махнул рукой и пошел прочь.

Толпа разошлась, и трое мужчин пошли ко мне.

— Я ж говорю, защищает он его, — сказал дядя Костя председателю. — Может он и сам с ним повязан.

— Дружат они, — ответил Крылов. — Вот он и защищает. Неминяйло я давно знаю. Он всегда порядочный был.

— Вы также говорили и про Гришковца, — заметил Максим Валерьевич.