В основе цинской системы правления лежали так называемые Восемь знамен, в каждом из которых были маньчжурское, монгольское и китайское подразделения. С одной стороны, знамена представляли собой чрезвычайно разросшийся и хорошо организованный военный союз. С другой – они были производными от надэтнических десятичных единиц, на которые многие кочевые империи (включая монголов) делили своих подданных в военных и административных целях. Знамена управляли и жизнью воинов, и жизнью их семей. Они должны были обеспечивать семьи, чтобы мужчин можно было в любой момент призвать на государственную военную службу. Первые маньчжурские знамена появились в 1615 году, и уже к 1642 году знаменная система сформировалась полностью. Китайские знаменные единицы в глазах Цин были менее престижными, но играли важнейшую роль для привлечения, организации и вознаграждения ханьцев, которые либо жили в округах, завоеванных Цин до 1640-х годов, либо дезертировали из армии и администрации династии Мин. К середине XVIII века династия Цин пустила глубокие корни в китайском обществе, поэтому китайские знаменные единицы перестали быть полезными, но остались затратными. В результате их сначала сократили, а затем и вовсе расформировали в 1756 году.

Монгольское знамя существовало до самого краха династии и было важнейшим компонентом в успешной цинской стратегии по привлечению и удержанию монгольских элит. Монгольская культура, сложившаяся в обществе полукочевых конных воинов, была гораздо ближе к маньчжурской, чем к китайской. В правление Нурхаци и его сына многие представители монгольских племен вступили в цинские армии. Покорив всю Монголию, Цин разделили регион на четыре относительно слабых наследственных ханства, которыми управляли опосредованно. Монгольские аристократы получили почетные посты при дворе и часто вступали в браки с представителями царского рода, что никогда не позволялось китайцам. Великолепная кавалерия, которую монгольские князья предоставляли своим господам из династии Цин, сыграла важнейшую роль в завоевании Синьцзяня в XVIII веке. Во многих отношениях положение монголов в империи Цин напоминало положение раджпутов в могольской Индии. Они были привилегированными и надежными союзниками, которых внедрили в систему и щедро вознаграждали за верность¹².

Не возникало сомнений, что маньчжуры были главными знаменными единицами и основой цинской власти. Нурхаци и его сын Хунтайцзи дали маньчжурам не только имя, но и первый письменный язык и организацию, что закрепило их самосознание и позволило им управлять Китаем, объединять его и господствовать на его территории, оставаясь при этом в некоторой степени обособленными. Императоры Цин всегда подчеркивали, что одинаково относятся к своим китайским, маньчжурским и монгольским поданным. Они ассимилировали, поддерживали и прославляли китайскую высокую культуру. Тем не менее они не забывали, что остаются династией завоевателей и принадлежат к народу, который составляет существенно меньше двух процентов населения их империи. Чувствуя свою незащищенность, представители династии Цин и маньчжурского сообщества воспитали в себе некоторую солидарность и осторожность¹³.

Начиная с Хунтайцзи в 1635 году и до самого конца XVIII века императоры постоянно подчеркивали, что маньчжурам следует беречь военные навыки, культурные особенности и привязанности, которые составляли их наследие. Канси как никто другой открывал китайцам дорогу в маньчжурский режим и легитимизировал власть Цин в глазах китайцев, и все же, даже проведя на троне 35 лет, в 1707 году он наедине сказал своему надежному маньчжурскому советнику, что не стоит забывать, что “образованные китайцы не хотят, чтобы мы, маньчжуры, задержались здесь надолго, и нельзя позволить китайцам себя обмануть”. Монархи ожидали от маньчжурских знамен особенной верности и чувствовали с ними особенное единение. В частной переписке с приближенными к ним маньчжурскими офицерами императоры часто проявляли “заботу и дружеское расположение, которые редко встречаются в переписке с китайскими чиновниками”. На маньчжурском языке даже царственный Цяньлун порой называл себя и своих приближенных “мы, маньчжурские чиновники”. Ни один цин-ский монарх и не подумал бы столь эгалитарно сопоставить себя с ханьскими бюрократами¹⁴.

Маньчжурская культура уважала родственные линии и систему наследования. Командование знаменем передавалось от отца к сыну. Представители маньчжурской элиты имели собственную иерархию знатных титулов. Как правило, эти титулы даровались лишь на определенное количество поколений. Во многих случаях род с каждым следующим поколением спускался на одну ступень иерархической лестницы, если обладатель титула не подтверждал свое право на него хорошей службой. Вне зависимости от титулов и формальных статусов представителям элиты было гораздо проще, чем рядовым маньчжурам, подступиться к императору и заручиться его покровительством. Это отчасти уравновешивалось открытой всем маньчжурским воинам, состоящим в знаменной армии, возможностью служить в полуторатысячной императорской гвардии, солдаты которой носили великолепную форму, пользовались почетом и имели огромное чувство локтя. Служба в гвардии позволяла попасть на глаза императору. Умным гвардейцам поручали важные дела, и иногда они строили блестящую карьеру в органах власти и при дворе. Хотя титулы и родословная давали статус и указывали на солидное богатство, цинская элита оставалась служилой аристократией, власть которой проистекала исключительно от монарха. В высших эшелонах цинского режима маньчжурские элиты также уравновешивались опытными китайскими чиновниками, которые заняли свое положение в бюрократической системе, успешно сдав государственные экзамены и верой и правдой служа империи¹⁵.

Ядро маньчжурской элиты составляли представители династии Цин. В полигинных династиях императорская семья порой разрасталась в колоссальный клан, содержание которого чрезвычайно дорого обходилось государству. К 1615 году в царский род Мин входило значительно более 200 тысяч членов, на которых тратилось 143 процента совокупного дохода государства с земельного налога. Особенно сложно в Китае, как и везде, было управлять близкими родственниками императора мужского пола. В эпоху Мин младших братьев наследника в детстве отправляли в провинции, и они оставались там до конца своей жизни. За этими региональными княжескими дворами, лишенными политического влияния, внимательно наблюдали, и многие из них играли важную роль в качестве культурных центров и благотворителей. Цин, как правило, управляли своим кланом более эффективно, чем Мин. Даже по истечении 250 лет правления в Китае в роду Айсинь Гьоро было менее юо тысяч человек, на содержание которых тратилось гораздо меньше государственных средств. Цин-ские принцы получали прекрасное образование, изучая китайскую высокую культуру, и некоторые из них становились знаменитыми знатоками и покровителями искусства. Но братья императора не изгонялись из Пекина и играли заметную роль в придворных церемониях. Хотя в большинстве своем принцы посвящали свою жизнь культуре и искусству, дорога во власть не была для них полностью закрыта. В нескольких случаях братья и дядья, которым доверял император, играли важные политические роли, особенно в период нестабильности и кризиса. После 1723 года не случалось серьезных кризисов престолонаследия, и во всю эпоху Цин (в отличие от эпохи Мин) никто из принцев не устраивал мятеж и не захватывал престол, хотя в последние годы правления Канси его сыновья серьезно соперничали за право унаследовать власть, и это позволяет предположить, что такое вполне могло случиться¹⁶.

Император Канси взошел на трон в возрасте семи лет в 1661 году и правил 61 год. Во многом благодаря его острому уму, политической сноровке и огромному трудолюбию династия Цин в эти годы трансформировалась из пришлой в оседлую, пустила глубокие корни в Китае и завоевала уважение и лояльность большинства китайской элиты. Такой исход не был гарантирован. В 1661 году, хотя последние очаги сопротивления Мин и были по большей части подавлены, центральный аппарат лишь номинально контролировал китайские территории к югу от реки Янцзы, где правили три китайских военных наместника (так называемые князья-данники), которые перешли на сторону Цин в годы покорения Китая. Чжурчжэни, предки маньчжуров, в 1120-х годах захватили Северный Китай, но так и не смогли распространить свою власть южнее Янцзы. Такая же судьба могла постигнуть и династию Цин. Величайший завоевательный режим в китайской истории, монгольский Юань, не продержался в Китае и века – и отчасти это объясняется тем, что ему не удалось привлечь китайскую элиту и легитимизировать свою власть в ее глазах. Император Канси любил историю и прекрасно разбирался в ней, а потому учился на ошибках монголов и чжурчжэней. Его успех имел огромную важность в долгосрочной перспективе. При нем под властью Китая оказались Тибет и Тайвань. При его сыне и внуке могущественная империя, созданная Канси, использовала свои ресурсы, чтобы проникнуть глубоко во Внутреннюю Азию и завоевать гигантскую территорию современного Синьцзяна. Империя Цин была почти в пять раз больше предшествовавшей ей империи Мин. Сегодняшняя огромная и мощная Китайская Народная Республика – наследница Цин, а не Мин.