Неудивительно, что номинально самовластные монархи порой прислушивались к этой критике. Основатели династий и их непосредственные преемники обычно были людьми действия и имели опыт жизни за пределами дворца. В новых династиях прецеденты и обычаи еще не пустили корни среди власть предержащих, и монархи из династий завоевателей порой оставались глухи к конфуцианской критике, возвращаясь к традициям своих предков. Но в последующих поколениях, особенно если династия была местной, ограничения, накладываемые конфуцианскими чиновниками, иногда оказывались невыносимыми для человека на престоле. Дольше всех в династии Мин правил Ваньли (1572–1620). Обезумев от критики и заговоров чиновников, он “вошел в историю как уникальный в своем роде правитель, бастовавший против собственных бюрократов”⁶.

Ваньли взошел на трон в 1572 году, когда ему было 9 лет. Любой ребенок на императорском троне рос под колоссальным и опасным давлением. Робкому ребенку, которому недоставало уверенности в себе, было сложно выступать на публике. Даже Людовик XIV, характер которого обычно описывается как идеальный для монарха, однажды расплакался, забыв, что должен сказать в разгар публичной церемонии. Китайский император сталкивался с особыми сложностями, которые предельно обострились в эпоху Мин. Основатель династии Мин Чжу Юаньчжан (император Хунъу) передал потомкам чрезвычайно деспотический режим. Лично императору докладывали как минимум о 185 различных государственных делах. Разумеется, ребенок не мог принимать решений по этим вопросам, но отступать от сложившейся традиции было непозволительно. Достаточно дисциплинированный и послушный ребенок мог выполнять ритуальные и символические функции, которые отнимали у китайского императора немало времени. По общему мнению, Ваньли был исключительно воспитанным, послушным и дисциплинированным ребенком: он прекрасно справлялся со своей ритуальной ролью. Очевидно, он посвящал семь из каждых десяти дней изучению конфуцианской классики, а остальные три – ритуалам и аудиенциям министров.

Людовику XIV повезло иметь мать, которая дарила ему огромную любовь и тепло. Однако и мать Ваньли, и старшая жена его отца, вдовствующая императрица, считали главными принципами воспитания юного императора дисциплину и аскетизм. Очевидно, мать порой наказывала его, “заставляя вставать на колени, если он был невнимателен к учебе. Она будила его в предрассветные часы, чтобы он принимал придворные аудиенции”. Две вдовствующие императрицы вверили контроль за обучением Ваньли старшему придворному евнуху Фэн Бао, который возглавлял важнейший церемониальный директорат в Запретном городе. Как и многие евнухи эпохи Мин, он был прекрасно образован и и принадлежал высокой культуре. Он нашел для Ваньли лучших конфуцианских учителей. Юный император рос один, без братьев и сестер, играл лишь с молодыми евнухами, но Фэн строго ограничивал такие игры, опасаясь, что, увлекшись, евнухи могут не проявить достаточного уважения к монарху и сбить его с пути истинного.

Главным наставником юного императора был умный и опытный великий секретарь Чжан Цзюйчжэн. Он уравновешивал строго конфуцианское этическое образование Ваньли советами по управлению людьми и империями. Очевидно, Ваньли был исключительно – не по годам – прилежным учеником, который быстро усваивал знания. Кроме того, он великолепно владел искусством каллиграфии и очень любил им заниматься. Чжан хорошо относился к Ваньли, однако не позволял ему слишком много времени посвящать даже такой “отдушине”, как каллиграфия. Пока Чжан был жив, Ваньли считался с его мнением и хвалил его. Возможно, не стоит удивляться, что после его смерти в 1572 году 19-летний император ушел в отрыв. Многим из нас знакомы примеры отложенного бунта молодых людей, которые воспитывались в строгости, не зная вкуса свободы⁷.

Также после смерти секретаря выяснилось, что он нажил немалое состояние, пока пребывал в должности. В этом не было ничего необычного, но вполне возможно, что такое открытие стало шоком для молодого и по-прежнему наивного монарха, которого воспитывали в конфуцианской строгости, но который не знал людей и политики. Как и многие императоры, он позднее не мог не заметить несоответствие высокопарных этических принципов конфуцианского чиновничества и поведения многих представителей конфуцианских элит. Высокопоставленные чиновники часто забывали о важном принципе бережливости и вели роскошный и изысканный образ жизни. Разумеется, соперники Чжан Цзюйчжэна, которые завидовали тому, что он десять лет провел у власти, тотчас обрушились на него с обвинениями. Разочарование Ваньли росло, одновременно углублялся и его цинизм. Не помогло ему и столкновение с повседневной реальностью императорских обязанностей. Правительство Мин тонуло в документах и процедурах. Императора постоянно накрывало огромной волной докладов и служебных записок. В документах – особенно если они предназначались непосредственно для императора – использовался мудреный и витиеватый язык: “Эти документы всегда были длинными, и технические детали в них перемежались с доктринальной полемикой. Даже при внимательном чтении сложно было уловить в них главные мысли и различные тонкости, и это даже без учета множества используемых в них административных терминов и длинных списков личных имен”. После смерти Чжан Цзюйчжэна император несколько лет пытался добросовестно работать в государственном аппарате, но через некоторое время чувства бессилия, разочарования, безысходности и отчаяния, похоже, взяли над ним верх. В последний, 31-й год, своего правления он вообще ни разу не покинул Пекин.

Чтобы управлять бюрократическим аппаратом, монархи из династии Мин все больше полагались на евнухов из Запретного дворца как на своих личных секретарей. За это их безжалостно критиковали чиновники. Рождение сыновей для продолжения линии наследования было одной из ключевых ценностей конфуцианской системы. В связи с этим китайские элиты относились к евнухам еще с большим презрением, чем в большинстве других культур. В эпоху Мин самые одаренные евнухи получали образование в особой дворцовой школе, где преподавали первоклассные учителя из Академии Ханьлинь. Однако, хотя евнухи были достаточно компетентны, чтобы служить личными помощниками императора, они не меньше обычных чиновников были склонны к созданию фракций. Пока евнухи учились и служили, они устанавливали множество связей с бюрократической элитой, поэтому фракции могли объединять представителей Запретного города и правительственного аппарата. И снова риторика конфуцианских чиновников противоречила их поведению. Ко временам Ваньли император из династии Мин, желающий контролировать политический курс и распределение должностей, встречал серьезное противодействие.

Очевидно, последняя капля в чашу терпения Ваньли упала тогда, когда бюрократия не позволила ему назначить наследником своего сына от любимой жены Чжэн в обход старшего сына от другой жены. В глазах чиновничества примогенитура воплощала принципы иерархии и старшинства, которые имели важнейшее значение в конфуцианской системе ценностей. Она также сулила стабильность. Ваньли, как водится, отреагировал на случившееся худшим из возможных способов. Ему не хватило решимости и уверенности, чтобы настоять на своем кандидате, и поэтому он крайне неохотно пошел на уступки бюрократии и назначил наследником старшего сына, но впоследствии пренебрегал законным наследником, в то время как другого сына он (вопреки всему, что видела эпоха Мин) держал у себя при дворе как постоянный источник потенциальной угрозы и нестабильности. Он также, по сути, отошел от управления государством, отказавшись встречаться с министрами, подписывать документы и распределять должности⁸.

Классическая история о Ваньли на этом заканчивается. Это история о безответственности и самовлюбленности, в которой также не обходится без алчности и жестокости. Но недавние исследования показывают, что, хотя Ваньли в отчаянии отошел от внутренней политики, он по-прежнему увлеченно и эффективно решал дипломатические и военные вопросы. Есть свидетельства, что с ними он справлялся гораздо лучше императора Хуэй-цзуна из династии Сун, ошибки которого внесли свой вклад в катастрофу 1120-х годов. Чиновники вполне ожидаемо противились желанию Ваньли лично вести свое войско в бой. Они ссылались на трагедию, произошедшую с предком Ваньли, молодым императором Ин-цзу-ном (Чжу Цичжэнем), который в погоне за военной славой в 1449 году попал в плен к монголам. Не имея возможности командовать войском на поле боя, Ваньли по-прежнему живо интересовался армией, выделял достаточно средств для ее содержания и продвигал способных военачальников по службе. Один военный историк отмечает, что в 1570–1610 годах армия Мин была, вероятно, эффективнее, чем когда-либо со времен первых двух правителей династии. Как и многие лидеры, Ваньли впадал в отчаяние от фракционности, мелочности и тупиковости внутренней политики, но охотно играл свою роль на международной арене. Он был решительно настроен сохранить господствующее положение своей династии и Китайской империи в Восточной Азии. Он также полагал, что в военных и дипломатических делах он имеет достаточно свободы и власти, чтобы действовать эффективно⁹.