Тем не менее борьба за престолонаследие сжигала ресурсы и временно ослабляла государство. Большинство падишахов правили десятилетиями, поэтому такая цена казалась приемлемой при смене поколений. Но после смерти Аурангзеба в 1707 году падишахи стали меняться очень часто. В 1719 году на троне побывали четыре правителя, двое из которых почти сразу умерли, а еще один был убит. На этом этапе цена междоусобных войн стала непомерной, тем более что параллельно в империи разразился кризис, вызванный чрезмерной территориальной экспансией.

К концу правления Акбара в руках Моголов оказалась вся Северная и значительная часть Центральной Индии. Дальнейшему расширению империи мешали серьезные географические препятствия. Невозможность дальнейшего продвижения на север стала очевидной при Шах-Джахане, который лелеял давнюю мечту своей династии – заветную даже для Акбара и Джахангира – отвоевать земли предков в Центральной Азии. Так, все могольские падишахи финансировали содержание гробницы Тимура в Самарканде. Попытка Шах-Джахана вернуть эти земли была очевидным и затратным продолжением политики на базе династической идентичности. Поскольку Моголы контролировали Афганистан, распространение их власти севернее Гиндукуша было не столь маловероятным, как если бы они попытались снарядить поход из Пенджаба. И все же они столкнулись с грандиозными логистическими трудностями. Армия не могла кормиться на территориях к северу от Гиндукуша и потому должна была оборонять пути снабжения, которые тянулись к Кабулу по высокогорным перевалам. Отчасти проблема заключалась в том, что армия, как и режим, которому она служила, уже пустила корни в Индии. Монгольских конных лучников, составлявших главную ударную силу в войске Бабура, почти не осталось, в связи с чем стало сложно отбиваться от набегов мобильной кавалерии враждебных кочевников. Могольским солдатам и полководцам (не говоря о шахзаде Мураде и Ауранг-зебе, которых Шах-Джахан назначил командовать операцией) эти походы казались не только изматывающими и угнетающими, но и бессмысленными. Регионы к северу от Гиндукуша были гораздо беднее, а осваивать их было сложнее, чем индийские территории. Военные операции на этих землях никак не могли окупиться²⁶.

Двухлетний поход к северу от горы Гиндукуш в 1646–1647 годах стоил половины годового дохода империи, однако не нанес Моголам долгосрочного ущерба. Гораздо более затратными были кампании по покорению Южной и Центральной Индии (плоскогорья Декан), которые начались еще до восшествия Шах-Джахана на престол и не прекратились до самой смерти Аурангзеба. Кроме того, если финансовые затраты на военные операции были непомерны, то еще выше оказывалась их политическая цена. Стоит признать, что покорение Декана было гораздо более логичным, чем попытки выйти за Гиндукуш. Этот регион был богаче и доступнее. Почти все режимы, которые в какой-то момент контролировали Северную Индию, пытались продвинуться южнее. Отдельные районы Декана были зажиточны, а контроль над всем регионом открывал дорогу к узким, но богатым прибрежным равнинам и портам Юго-Восточной и Юго-Западной Индии. Тем не менее, пытаясь завоевать Декан, Моголы сталкивались со множеством препятствий.

В значительной мере они были связаны с географией, топографией и отдаленностью региона. Немалая его часть была покрыта горами и лесами. Западный Декан был в особенности горист и испещрен крепостями местного военного дворянства. Как и большинство императоров, Моголы предпочитали покорять государства и внедрять их элиты в собственную имперскую систему. В западной части Декана установился анархический порядок при рассредоточенной власти, и потому этот метод не работал. Вскоре военные операции в районе Декана свелись к войне, состоящей из череды налетов и осад. Возить осадные орудия по региону было медленно и сложно. Снаряженная для войны на равнинах, могольская армия плохо справлялась с внезапными атаками легкой кавалерии маратхов, бывшей ее главным противником. Не имея значимых геополитических соперников и целое столетие не принимая участия в серьезных битвах, могольская военная машина в любом случае растеряла большую часть своего преимущества. Военные кампании тянулись бесконечно, но приносили мало, и многие военачальники Аурангзеба были уже не столь энергичны и привержены общему делу, как раньше²⁷.

Для Аурангзеба завоевание Декана стало целью всей жизни, граничащей с одержимостью. В 1682 году он перенес свой двор и ключевые элементы властного аппарата значительно южнее, на Декан, и отныне правил из огромной мобильной шатровой ставки, которая до конца его правления заменяла ему столицу. Ни сам падишах, ни имперские институты не вернулись в сердце страны до самой смерти правителя двадцатью пятью годами позже. Это было крайне недальновидно в период, когда важнейшие фискальные и военные институты империи чувствовали на себе все большую нагрузку в ключевом могольском регионе на севере Индии. Повышение земельных налогов, распределение их между знатью, державшей джагиры, и периодическое перемещение этой знати по империи были сопряжены с административными и политическими сложностями. За имперскими чиновниками, которые управляли этой системой, приходилось постоянно наблюдать, чтобы они не вступали в коррупционные сговоры с местными землевладельцами (заминдарами). Аурангзеб находился слишком далеко и был слишком одержим своей кампанией, чтобы за этим следить²⁸.

Вся система правления зависела от способности имперских чиновников убеждать и уговаривать заминдаров отдавать часть излишков сельскохозяйственной продукции. Во второй половине XVII века богатство многих провинций росло, и это делало заминдаров все состоятельнее и непокорнее. Далеко не главным, но все же довольно значимым фактором в ослаблении центральной власти стало то, что падишах, занятый покорением Декана, больше не мог совершать периодические поездки по важнейшим провинциям империи. В прошлом эти регионы служили аренами для проявления великодушия и работы системы личного покровительства, но также были источниками власти. К 1690-м годам знать все чаще стала утверждать, что получить обещанный доход с джагиров можно лишь в том случае, если держать их годами. Разумеется, в связи с этим она начала противиться ротации. Еще одной проблемой было то, что Аурангзеб пытался завоевать Декан с помощью традиционной для Моголов комбинации кнута и пряника. В качестве пряника деканским элитам предлагались щедрые джагины. Поскольку значительную часть Декана разоряли набеги маратхов, а урожаи и скот шли в пищу могольским армиям, джагиры местному дворянству предполагалось выделять на севере страны. В результате земля, доходы с которой и так сокращались, оказалась в еще большем дефиците.

По мере старения Аурангзеба ситуация усугублялась. Падишах всегда был властен, несговорчив и зациклен на своих идеях. Такие черты редко смягчаются с возрастом. К 1690-м годам многие представители могольской элиты поняли, что попытки падишаха покорить южные регионы становятся опасно контрпродуктивными. Аурангзебу перевалило за восемьдесят, и даже многие его ровесники, не говоря уже о старших чиновниках и родственниках, к советам которых он мог бы прислушаться, давно умерли. Более молодые члены его свиты в основном были “льстивыми выскочками, которые слишком боялись упрямого старика, чтобы заикнуться о смене курса”. Из сыновей Аурангзеба умный шахзаде Муаззам давно понял, что попытка взять юг военной силой безнадежна и опасна. Он годами пытался убедить в этом Аурангзеба, но в конце концов отец приказал арестовать его за посягательство на собственную власть²⁹.

К моменту смерти падишаха во взрослую жизнь вступили даже некоторые его правнуки. Разумеется, многие из них были крайне недовольны сложившейся ситуацией. Разумеется, падишах боялся за трон и за жизнь. Чтобы защититься от сыновей и внуков, он радикально сократил их доходы, а следовательно, и размер их домохозяйств и личных военных отрядов. Прекрасным поводом к внедрению такой политики стал растущий дефицит земли и доходов с джагиров. При прошлых падишахах шахзаде были гораздо богаче любого из представителей знати, но в 1707 году, когда умер Аурангзеб, дела уже обстояли иначе. Хотя раньше о таком нельзя было и подумать, важнейшие представители благородного сословия сохранили нейтралитет в конфликте за право сменить Аурангзеба, а затем вступили в практически равные переговоры с новым падишахом Бахадур-Ша-хом. Бахадур был компетентным правителем. Если бы он провел на троне средние для прошлых могольских падишахов 25 лет, монархия, возможно, вернула бы себе величие. Однако он взошел на престол в 64 года, а потому такой расклад был крайне маловероятен. После его смерти в 1712 году конкурирующие фракции в составе элиты вступили в противоборство, чтобы посадить на трон угодного им шахзаде. Несомненно, меньше всего они хотели, чтобы на престоле оказался сильный человек, решительно настроенный вернуть династии реальную власть. Отныне могольские принцы проводили отрочество и юность в гареме, в связи с чем их потенциал как лидеров сильно сокращался³⁰.