Одержав победу над мамлюками, Османы также присвоили себе титул халифов. После присоединения Египта последний халиф из династии Аббасидов был отправлен на покой и доживал свой век в почетной отставке в Стамбуле. Селим I никогда не называл себя халифом, но его сын Сулейман I периодически пользовался этим титулом. Продвигать идею об Османском халифате начал бывший великий визирь Лютфи-паша. Он лишился должности и едва остался в живых после ожесточенного столкновения с женой, которая, будучи дочерью Селима I, была весьма независима и занимала высокое положение, с чем ее мужу-мусульманину смириться было непросто. Возможно, в попытке вернуть себе расположение монарха он впоследствии написал научный трактат, в котором утверждал, что халиф не должен происходить из племени пророка Мухаммеда, как Аббасиды, и потому этот титул может носить любой добродетельный мусульманский правитель, охраняющий и поддерживающий исламские святыни – Мекку и Медину. Хотя Османы удерживали этот титул и после Сулеймана I, они не извлекали выгоду из своего положения, пока в последние десятилетия существования династии к власти не пришел Абдул-Хамид II. Когда его династии и империи угрожали и внутренние враги, и европейские империалисты, умный и компетентный Абдул-Хамид использовал свой статус халифа, чтобы укрепить автономию османской монархии в глазах собственных подданных, иностранных держав и мирового исламского сообщества⁵.

Заглянуть за официальную маску османских султанов и составить представление о личности каждого из них весьма непросто. Это особенно верно в случае с величайшими в династии правителями-воинами – Мехмедом II и Селимом I, первый из которых завоевал Константинополь, а второй – исламские святыни. О характерах султанов в источниках почти не говорится. Всех членов правящей династии обучали какому-либо ремеслу. Мехмед II умел ухаживать за растениями и особенно любил выращивать овощи. Все источники, однако, сообщают, что и Мехмед, и его внук Селим были грозными, беспощадными и деятельными диктаторами: они готовы были пойти на любые жертвы во имя собственной власти и своей династии. В 1479 году Мехмед II узаконил и без того распространенную к тому времени практику, в соответствии с которой, восходя на трон, новый султан убивал всех своих братьев. Закон гласил: “И кто из моих сыновей получит султанат, тот во имя всеобщего блага вправе умертвить своих братьев. Это поддержано большинством улемов. Пусть отныне действуют в соответствии с этим”. Хотя этот закон не был обязательным к исполнению всеми будущими султанами, на практике новые правители не преступали его до начала XVII века. Принимая власть, Селим I убил обоих своих братьев и семерых племянников. Он также почти наверняка убил своего отца Баязида II, что в глазах турок было более серьезным преступлением и, несомненно, “единственным явным и достоверным случаем узурпации власти в истории династии”⁶.

Многие османские султаны получали прозвища, большинство из которых было лестными. Селим I вошел в историю как Грозный. Один из высокопоставленных чиновников назвал его “грозным львом, который выслеживает каракала, кровожадным царем зверей”. Приступы гнева, свойственные Селиму, держали в страхе его семью и свиту. Он казнил большинство своих великих визирей, а еще, как утверждается, после казни одного из них пнул его голову, чтобы преподать всем урок. Однако, хотя гнев Селима был реальным и пугающим, обычно считается, что он прибегал к устрашению из тактических соображений, а не потому, что не мог держать себя в руках. Он часто с уважением относился к честности и компетентности, особенно когда их демонстрировали ученые, даже если в итоге из-за этого возникали сомнения в его приказах. Оглядываясь назад, Лютфи-паша, служивший великим визирем при сыне Селима, написал, что с помощью устрашения и строгости Селим успешно боролся с непотизмом, коррупцией и некомпетентностью в среде гражданской и военной администрации. Он противопоставлял то, как Селим железной рукой контролировал государственные финансы, и то, как попустительствовали коррупции и расточительности высших чиновников его сын и внук. Лютфи имел корыстные интересы при дворе Сулеймана I и Селима II, но в его замечании, вероятно, есть и доля правды. Во всех обществах истории правителей и их эпох почти всегда писали представители элиты. Хваленая умеренность и щедрость правителя обычно распространялась лишь на них, часто в ущерб рядовым подданным. Низшие слои общества, как правило, симпатизировали грозным диктаторам, которые держали элиты в узде и не допускали чрезмерного повышения налогов⁷.

Селим взошел на трон в 1512 году, победив в ожесточенной борьбе старшего брата Ахмеда и отца Баязида II, который был более мягким, благочестивым и пассивным правителем, чем его отец Мехмед II и его сын Селим I. К 1511 году, проведя на троне более тридцати лет и приближаясь к семидесяти годам, он уже мечтал решить вопрос престолонаследия, отречься в пользу Ахмеда и спокойно провести старость. Средний сын султана, шехзаде Коркут, был весьма уважаемым ученым. В 1508 году он написал знаменитый труд “Воззвания грешной души к добрым делам”, который был и личным поиском религиозной истины, и мольбой о том, чтобы ему позволили провести жить в раздумьях, покинув мир политики. К несчастью для Коркута, османская традиция не давала принцам такой свободы, а ислам не имел постов, эквивалентных архиепископским и кардинальским, которые порой давали христианскому принцу шанс удалиться и остаться в стороне от политической борьбы.

Селим, младший из сыновей, был гораздо сильнее своих старших братьев. По давней традиции османской политики он создал коалицию, чтобы заручиться поддержкой в борьбе за престол. В нее вошли представители элиты региона, где он служил наместником, аристократы из приграничных европейских земель, недовольные растущей централизацией бюрократической власти при Баязиде, и суннитские религиозные лидеры (улемы), которые подозревали шехзаде Ахмеда и его сыновей в инакомыслии и даже поддержке шиизма. Когда в 1511–1512 годах кризис престолонаследия разрешился, решающим фактором стала поддержка Селима янычарами. На кону на этот раз стояли не только верность определенной фракции и интересы групп, поскольку в эти годы Османы столкнулись с экзистенциальной угрозой на востоке, где росла мощь и агрессия сефевидского шаха Исмаила I. Янычары и их предводители справедливо полагали, что Селим справится с этой угрозой гораздо лучше, чем любой из его братьев или Баязид. Они попытались поддержать Селима, сохранив жизнь Коркуту, но потерпели неудачу, поскольку такой план шел вразрез с логикой османского престолонаследия, а также с суровым и неумолимым характером Селима I⁸.

Династия Сефевидов возглавляла суфийскую секту, которая зародилась на севере Ирана и на северо-востоке Анатолии. Дать определение суфизму той эпохи сложно, поскольку в нем выделялось множество сект с радикально разными верованиями, ритуалами и традициями. Лидерами многих из них были династии наследственных “святых”. Все секты при этом стремились к установлению прямого эмоционального контакта между каждым из последователей учения и Богом. Они подчеркивали, что внутренняя вера важнее простого соблюдения внешних исламских формальностей, продиктованных богословами (улемами) и законом (шариатом). Некоторые секты проповедовали лишь более глубокое и более ревностное благочестие, чем обычно практиковали мусульмане. Членство в этих сектах было полностью совместимо с уважением к общественному порядку, улемам и шариату. К XV веку некоторые суфийские секты обрели богатство и силу. В число их последователей и сторонников входили даже монархи. При этом даже уважаемые секты часто поощряли такие религиозные упражнения, как коллективное чтение религиозных догматов, сопровождаемое дыхательными практиками, диетой и ритуальными движениями. Наиболее оппозиционно настроенные суфийские секты практиковали музыку и танцы, употребляли одурманивающие вещества и даже устраивали оргии, чтобы выйти за границы логики, закона и тщеславия этого мира и ощутить непосредственное экстатическое единение с Богом. К концу XV века Сефевиды полностью примкнули к радикальному крылу суфизма. Их ритуалы и мессианские установки привлекали многих обитавших в этом регионе тюркских кочевников, исламские верования и порядки которых часто мало походили на доктрины, сформулированные правоверными улемами. Некоторые практики Сефевидов, включая ритуализированный каннибализм, вероятно, были теснее связаны с некоторыми элементами тюрко-монгольского шаманского наследия этих народов, чем с суфизмом⁹.