История о том, как императоры Северной Сун руководили своей правительственной машиной, позволяет нам заранее составить представление о том, какой ответ в подобных обстоятельствах давали европейские императоры XIX века. В обоих случаях императорам было чрезвычайно сложно направлять, контролировать и администрировать бюрократические аппараты. Это сильно беспокоило их и отнимало у них много времени и сил. Обычно императоры вверяли координацию правительственной политики первому министру, оставляя за собой последнее слово в решениях, которые сами считали принципиальными. Прежде всего к ним относились вопросы внешней политики, а также войны и мира. Назначение и смещение премьер-министра и, как правило, некоторых других ведущих министров оставалось прерогативой монарха, который тем самым в некоторой степени контролировал общий политический курс. Императоры из династии Сун, как и европейские монархи XIX века, продолжали исполнять многие церемониальные роли и проводить легитимизирующие их власть ритуалы. В моменты кризиса им приходилось выходить на первый план и активнее включаться в управление государством, что превращало их в верховных кризис-менеджеров, несущих полную ответственность за происходящее в стране. В 1940 году это случилось даже со стабильными конституционными монархами Бельгии и Норвегии – Леопольдом III и Хоконом VII. Когда в династии Сун начался едва не приведший к ее гибели кризис 1125–1127 годов, с такой ситуацией столкнулся и император Хуэй-цзун.
Разумеется, при руководстве сунским властным аппаратом возникали и специфические сложности. Бюрократия тонула в бумаге, и императору было не легче. Это объяснялось недавним распространением печатных технологий, но также и запутанными процедурами административной машины. Для принятия решений требовалось несколько подписей, и документы передавались из одной канцелярии в другую. Препятствием нередко становились даже бюрократы среднего звена: они отказывались подписывать документы, которые, по их мнению, нарушали бюрократические нормы и принципы. Парализовать бюрократическую машину, снабженную множеством сдержек и противовесов, было несложно. Поскольку при всей риторике о высокой морали бюрократия была опутана сетями покровительства, борьба за власть и блага создавала множество возможностей для саботажа. В систему также был встроен цензорат, бдительные сотрудники которого могли призывать министров и даже императора к ответу перед элитой, если они преступали конфуцианские идеалы. Используемый в качестве оружия в борьбе фракций цензорат вполне мог останавливать работу органов власти. В сравнении с другими мировыми бюрократами конфуцианские чиновники имели исключительно сильное чувство локтя, миссии и статуса. Они были пропитаны почти религиозной идеологией, которая обязывала чиновников следить, чтобы не только подданные, но и сами императоры вели себя в соответствии с принятыми этическими нормами. Они полагали, что, если они не справятся с этой задачей, в естественном космическом порядке возникнет дисгармония, а на земле разразится катастрофа. Управление правительственной машиной, которая считала себя едва ли не священным братством, было сопряжено с особыми трудностями. Различия в политических взглядах быстро перерастали во взаимные обвинения в нарушении этики и крамольных мыслях, сформулированные по-конфуциански витиевато и высокопарно.
Жизнь императора еще сильнее осложнялась глубоким идеологическим и политическим расколом, который произошел в бюрократическом аппарате после введения так называемых Новых законов в 1069 году. Эта программа призывала к радикальному вмешательству государства в экономику и общество для стимулирования экономического развития, повышения благосостояния народа и увеличения налоговых поступлений. Противники программы называли ее невыполнимой и видели в ней источник коррупции, а также утверждали, что Новые законы предают конфуцианские принципы и возвращают общество к порочной легистской политике режима Цинь и Первого императора. Политический конфликт, возникший из-за разногласий по вопросу о роли государства в экономике и обществе, весьма перекликается с реалиями современности. Мощное лобби в прошлом продвигало идею о минимальном вмешательстве государства, делает это и сейчас. Шэнь-цзун (1067–1085), шестой император династии Сун, поддерживал Новые законы, установленные в 1069 году, но предпочитал, чтобы среди его советников были и противники программы, чтобы рассматривать ее с обеих сторон и тем самым совершенствовать механизм принятия решений. Его усилия не увенчались успехом из-за непримиримой борьбы между фракциями. Чтобы внедрить Новые законы в бюрократический аппарат, ему пришлось, по сути, основать параллельную систему “запасных” институтов, возглавляемую так называемой Комиссией по финансовому планированию. Он был также вынужден ослабить цензорат. Двое сыновей Шэнь-цзуна, Чжэ-цзун (1085–1100) и Хуэй-цзун (1100–1125/6), продолжили политику отца отчасти из сыновней почтительности, а отчасти как способ сохранить имперскую военную мощь и возможность однажды отвоевать у киданей 16 потерянных префектур на северо-востоке21. Благодаря поддержке императора сторонники Новых законов остались у власти, но властная машина в итоге оказалась неспособной обеспечить экономические и социальные выгоды, которые сулили реформаторы.
Император Хуэй-цзун неожиданно взошел на трон в 1100 году после внезапной смерти своего 23-летнего единокровного брата Чжэ-цзуна, который не оставил наследников. О Хуэй-цзуне мы знаем существенно больше, чем о других императорах из династии Сун, но значительно меньше, чем о некоторых римских императорах, а также обо всех императорах, которые правили с XVI века и речь о которых пойдет в последующих главах этой книги. Даже о Тай-цзуне из династии Тан нам известно гораздо больше. Династия Сун не позволяла младшим сыновьям императоров участвовать в политике, управлении государством и решении военных вопросов, предпочитая, чтобы они становились деятелями искусства и высокой культуры. Даже наследники престола не имели военной подготовки и опыта. Есть свидетельства, что 17-летний Хуэй-цзун был очень недоволен, когда его вдруг выдернули из мира культуры и посадили на трон. Когда умер император Чжэ-цзун, Хуэй-цзун формально занимал второе место в очереди претендентов на престол, но у его старшего единокровного брата были проблемы со зрением, что вполне могло стать весьма ощутимым недостатком для человека, которому суждено было возглавить бюрократический аппарат, одержимый составлением письменных документов. Выбор между братьями сделала вдовствующая императрица, старшая из женщин династии. Даже в женоненавистническом Китае в таких случаях решение оставалось за матерью. Она, впрочем, встретилась с главными министрами, чтобы спокойно обсудить сильные и слабые стороны двух претендентов на императорский трон. И снова сунский Китай кажется нам странным переплетением современного и знакомого в одних аспектах и древнего и чуждого в других.
Среди китайской элиты каллиграфия считалась формой искусства, которая показывала образование и воспитание человека, но также позволяла составить представление о его характере и поведении, поэтому многие императоры были неплохими каллиграфами-любителями. Хуэй-цзун слыл самым искусным и знаменитым каллиграфом в империи и имел уникальный стиль письма, которым широко восхищаются и сегодня. Гораздо реже среди императоров встречались способности к живописи. Хуэй-цзун – единственный император, который входит в число первоклассных китайских художников. Он был щедрым покровителем и тонким ценителем искусств, заядлым коллекционером древностей и страстным проектировщиком садов и зданий. Император был приобщен к даосизму, для которого характерна вера в наличие связей между Небом, людьми и естественным порядком вещей: сад-парк был для него любимым хобби и источником эстетического удовольствия, но также отражал его религиозные верования и чувства.
После катастрофического поражения в войне 1125–1127 годов с чжурчжэнями – преимущественно скотоводческим народом, который проживал в Маньчжурии и имел грозную конницу, – конфуцианские мыслители обвинили императора в пренебрежении к государственным делам и чрезмерной погруженности в эстетические занятия, отнимавшие слишком много времени и денег. Эти претензии были по большей части несправедливы. Хуэй-цзуна никак не назвать раннекитайской версией Людвига II Баварского – покровителя Рихарда Вагнера и строителя романтических замков, которого его же министры в конце концов объявили сумасшедшим. Хуэй-цзун исправно исполнял свои ритуальные и управленческие обязанности. Он действительно всецело полагался на своего первого министра Цай Цзина, который продержался на своей должности почти все правление Хуэй-цзуна, но нет оснований считать, что ситуация стала бы лучше, если бы император попытался править в более авторитарном стиле.
