Соперничество Китая и США превратилось в идеологическое противоборство. США (и некоторые другие западные страны) осуждают попытки Китая внедряться в их экономики, похищать их секреты и оказывать влияние на общественное мнение. Я подозреваю, что демократия в американском стиле представляет собой более серьезную и более насущную проблему для внутренней стабильности Китая, чем любые китайские поползновения в сторону “первого мира”. Китайские руководители, несомненно, считают именно так. В главе I я назвал США в той же степени наследниками Аристотеля и китайской конфуцианской бюрократии, что и Платона. Это не просто красивые слова, поскольку они довольно точно описывают ситуацию. По крайней мере они указывают на тот факт, что коммунизм имеет мало общего с текущим американо-китайским соперничеством, хотя и обеспечивает удобное прикрытие для внутренней американской политики. Если вынести за скобки идеологию, история США и Китая делает контрасты в инстинктах и взглядах двух сверхдержав неизбежными. История Китая – это история крайней уязвимости для степных кочевников и экологических катастроф, а также ужасающих потерь при крахе династической власти. Ни одна великая держава, однако, не рождалась под более счастливой звездой, чем США. Соединенные Штаты имеют длинные береговые линии на двух крупнейших океанах планеты. Они никогда не сталкивались с серьезным геополитическим соперником во всем своем полушарии. Колонисты, прибывшие туда в XVIII веке из самой продвинутой и предприимчивой страны Европы, получили в свое распоряжение ресурсы целого континента. Американцы с огромной энергией, умом и деловитостью использовали возможности, которые им открывались. В политике их величайшим достижением стало объединение континентальных масштабов, необходимых для создания империи, с локальным республиканским самоуправлением. В этом и заключалась красота американского федерализма.
Тем не менее при всей своей непохожести США и Китай имеют одно очевидное сходство – они сверхдержавы. В эпоху изменения климата различия между империями и национальными государствами, имеющими собственные сильные и слабые стороны, становятся еще заметнее. Чтобы справиться с грядущим кризисом, обществам, вероятно, понадобится более высокая степень солидарности, дисциплины и самопожертвования. Правительства будут нуждаться в легитимности. Обеспечить это проще в небольшом национальном государстве, для которого характерна этноязыковая и историческая общность. С другой стороны, именно великие державы в конечном счете определят, справится ли мир с беспрецедентными испытаниями, связанными с изменением климата. Они больше всего загрязняют окружающую среду, лишь они в состоянии изменить ситуацию в мировых масштабах, и это станет еще более справедливо, если на повестке дня окажется геоинженерия. Их соперничество и конфликты могут лишить мир возможности дать общий ответ на изменение климата.
Управлять империями всегда было нелегко в силу их размеров и многообразия. До наступления Нового времени императорам помогало то, что их обязанности по управлению государствами были ограничены, а выживание империи обычно зависело от союза правителей с небольшой прослойкой элиты общества, чьи системы местного покровительства и принуждения, как правило, были той властью, с которой повседневно сталкивалось большинство населения. В эпоху вездесущего правительства и массовой политики, пришедшую в Новое время, ситуация изменилась. В своих мемуарах Барак Обама пишет, что на посту президента он узнал, как сильно ограничена власть современного демократического лидера во внутренней политике, “особенно в таких больших, многонациональных, многоконфессиональных обществах, как Индия и США”. Проблема в том, что изменение климата практически наверняка потребует от правительств и народов принятия радикальных и болезненных мер. При всех их поразительных завоеваниях технологии не справятся с проблемой сами по себе. Без эффективного и разумного правительства будет тоже не обойтись. Но правда в том, что правительства далеко не всегда справляются даже с внутренней политикой. Убедить собственный электорат и иностранные государства присоединиться к согласованному мировому ответу на изменение климата будет гораздо сложнее2.
Эта книга была написана в разгар пандемии коронавируса, и сложно было не рассматривать этот кризис как некий ранний предвестник гораздо более серьезных кризисов, которые ждут нас впереди. Реакция стран на пандемию зародила неприятные подозрения, что китайский авторитарный государственный капитализм может оказаться более подходящим для наших времен, чем американская демократия. В этом контексте стоит вспомнить, что судьба империй, рассмотренных в этой книге, в итоге определялась главным образом тем, насколько эффективно они справлялись с проблемами, приходящими извне. Тем не менее пока еще слишком рано делать окончательные выводы о том, чему нас научила пандемия, ведь они и впоследствии вряд ли будут однозначными. Провал высших властей Китая на начальных этапах пандемии был вызван неспособностью центра контролировать местных чиновников и получать полное представление о том, что происходит в Ухане. С этой проблемой сталкивались все китайские императоры. Отсутствие независимой прессы и судебных органов в империях наносит еще больший урон, чем в небольших государствах. Не имея их в своем распоряжении, лишь властный диктатор, прибегающий к бесцеремонным и суровым мерам, теоретически способен контролировать своих чиновников, обеспечивать исполнение указов и защищать рядовых граждан. Властные диктаторы порой уничтожают общества, рушат экономики и пугают соседей. Они редко становятся мягче с возрастом, чему мы увидели немало подтверждений на страницах этой книги. Прикрываясь фасадом неоконфуцианской добродетели, последний поистине великий император Китая, Иньчжэнь, сочетал огромное чувство долга с проблесками человечности и на удивление адекватным представлением о себе. Было бы отрадно понимать, что председатель Си Цзиньпин обладает такими же качествами. С другой стороны, я не считаю самоочевидным, что любой высокопоставленный чиновник, который опасается влияния американской демократии на Китай, должен непременно быть либо злодеем, либо коммунистом. Осознание того, что в будущем Китай столкнется с колоссальными испытаниями, связанными с изменением климата, должно усугублять эти опасения.
Американский народ не меньше любого конфуцианского императора уверен в превосходстве собственной политической системы (демократии) и добродетели носителя ее суверенитета (самого народа). Несомненно, демократия подходит для современного мира лучше, чем монархическое неоконфуцианство. Ни одна политическая система не обходится без мифа о фундаментальной добродетели суверена. Но даже с учетом этого история императорской монархии позволяет предположить, что правительство функционирует наилучшим образом, когда суверен не принимает свою добродетель за чистую монету. Борьба за передачу власти ослабляет любую политическую систему. Американский избирательный цикл показывает, что борьба не кончается никогда. США сложнее, чем большинству других демократий, осуществлять долгосрочное планирование и проводить последовательную политику. Отдельные элементы американского политического класса показывают, что и сами могли бы преподавать придворным прошлого уроки циничной меркантильности, узости взглядов и зацикленности на том, чтобы льстить суверену и говорить ему лишь то, что он хочет услышать. Справедливости ради стоит отметить, что контролировать суверена всегда нелегко. В крайнем случае проще убить императора, чем отправить в отставку или успокоить целый народ.
К несчастью, американский суверен сегодня имеет немало причин для возмущения. Среди прочего, либеральная демократия “первого мира” комфортно сосуществовала с мировым капитализмом отчасти потому, что “первый мир” забирал большинство выгод себе, а большинство издержек записывал на счет “третьего мира”. Происходящий сдвиг в глобальном балансе сил приводит к более справедливому распределению бремени. Одним из аспектов этого становится растущая мощь Китая. Другим – переход миллиарда (и более) азиатов в средний класс в период, когда страдают рабочие “первого мира”. В “первом мире” элементы, которые на Западе считались неудачниками – в первую очередь, потомки африканских рабов, – занимают лидерские позиции и начинают говорить все громче. Под угрозой оказываются доходы, статус и самосознание белых сообществ избирателей. Учитывая стремительный рост наследственного неравенства и привилегированности в США, рядовые американцы имеют все основания с подозрением относиться к сказкам о меритократии. Подпитывая возвращение к досовременным уровням неравенства за фасадом демократии и популизма, представители элитных и политических классов неизбежно усиливают напряженность. До наступления Нового времени общества и правительства легитимизировались откровенно неэгалитарными идеологиями, которые пользовались широкой поддержкой.
