Революция забрала суверенную власть у монарха, благословенного историей и Богом, и отдала ее народу. Она определила нацию как народ в коллективной политической форме. В революционной идеологии нация приобрела земную святость, хотя связанная с ней риторика и имела религиозный подтекст. На протяжении тысячелетий наследственная сакральная монархия была самой надежной и успешной формой государственного устройства на земле. В Европе XVIII века ее господство было так неоспоримо, что могло восприниматься как должное. После 1789 года ситуация изменилась навсегда. Идеологическая борьба стала ключевым вопросом политики. Консерваторы пытались побороть революционные идеи, не только формулируя контрреволюционные политические принципы, но и подтверждая роль ритуала, зрелища и таинства в легитимизации и популяризации монархии. Монархия XIX века отвергала просвещенную модель правления, воплощенную в фигурах Фридриха II и Иосифа II.

Если принцип суверенитета нации был опасен для всех наследственных монархий, то особенную угрозу он представлял для императоров, которые обычно правили многими народами. Если бы каждый из этих народов вступил в свои права как суверенная нация, это обрекло бы не только монархию, но и саму империю на гибель. Поскольку народ теперь был носителем суверенитета, огромное значение приобрело разделение на “своих” и “чужих”. В мире, состоящем по большей части из империй и многонациональных государств, вполне мог разразиться хаос. В последние десятилетия XIX века европейские правители осознали эту угрозу. В 1890-х годах Федор Мартенс, профессор муждународного права и непременный член Совета МИД Российской империи, написал, что принцип национализма – иными словами, того, что у каждого народа должно быть свое государство, – посеет хаос в Восточной Европе, где господствуют империи. Он был прав. Две мировые войны, геноцид и этническая чистка превратили этот регион в нечто напоминающее западноевропейскую модель системы национальных государств³⁷.

Потенциальная опасность национализма для регионального и мирового порядка не была самоочевидна в риторике Великой французской революции, которая сделала обычное гражданство ключом к членству в нации. Лидеры революции и их последователи были французами, которые упивались специфически французским национализмом и принимали как должное существование французского самосознания, укорененного в истории, языке и культуре. Истоки этого самосознания следовало искать в далеком Средневековье. Жанна д’Арк стала национальной святой, когда прогнала английских мародеров со священной французской земли. В XVIII веке во Франции, по словам одного историка, распространился “культ нации” – la Patrie. Опытный министр иностранных дел Людовика XVI граф де Верженн писал, что “француз, гордый своим именем, считает всю нацию своей семьей и признает свои самозабвенные жертвы своим религиозным долгом перед собратьями. Для него Patrie становится объектом преклонения”. Интеллектуальное и культурное развитие XVIII века в сочетании с вековой ксенофобией сформировали подобный национализм не только во Франции, но и почти во всей Западной Европе. По обе стороны Ла-Манша он целое столетие до начала революции подпитывался периодическими войнами между Францией и Англией. Если демократия стала одной наследницей революции, то национальная вражда – другой. На гребне революционной волны люди готовы были жертвовать собой за идею. Но совсем скоро в очередной раз стало ясно, что большинство людей не спешит умирать за чисто гражданскую нацию, не связанную с этническим и историческим самосознанием. Среди прочего революция непосредственно и незамедлительно привела к тому, что один харизматичный военачальник попытался завоевать Европу во имя французской нации³⁸.

Хаос рождает харизматичных лидеров. В нестабильные времена, когда изменения происходят с головокружительной быстротой, народ часто ищет гарантий у харизматичных лидеров, защитников и проводников. Великая французская революция уничтожила вековые институты и установки, на которых была основана политическая власть. Исчезли обнадеживающие своей стабильностью привычки, обычаи и устои. Революция привела к гражданской войне, террору и конфликтам со всеми остальными европейскими державами. В разразившемся хаосе амбициозные люди получили несравнимо больше шансов, чем в более спокойные времена. В отличие от большинства претендентов на роль харизматичных лидеров, которые появляются в такие эпохи, Наполеон действительно был гением. Он был не просто одним из величайших полководцев в истории – он одержал победу в 61 из 70 своих битв, и это восхищает, – но еще и прозорливым политиком и чрезвычайно эффективным управленцем. Кроме того, он создал и возглавил первоклассный пропагандистский аппарат. Этот аппарат взрастил во французах чувство личной и эмоциональной солидарности с императором, которое отличалось от знакомого им благоговения перед королем. Обычными гражданами, с которыми Наполеон почти ежедневно вступал в контакт, были его солдаты. Для человека, режим которого был основан на военной поддержке и который считал воинскую славу одним из ключевых элементов своей легитимности, отношения с войсками имели первостепенную значимость. Даже некоторые наследственные монархи поддерживали в военных походах дух товарищества, которого двор не видел в мирное время. Образ “маленького капрала”, который продвигал Наполеон, давал ему гораздо больше.

Наполеон был, несомненно, харизматичным лидером в духе Александра Македонского. Он был такой выдающейся личностью и добился таких невероятных успехов, что кажется, будто он был отмечен судьбой, удачей или богами. В соответствии с древнегреческой моделью харизматичных героев он был лидером-воителем. Более интересен и неоднозначен вопрос о том, вписывается ли Наполеон в предложенную Максом Вебером концепцию харизмы, связанную с традицией ветхозаветных пророков. Наполеон – дитя Великой французской революции. В тех частях Европы, которые он завоевал или покорил, были внедрены некоторые революционные принципы. В их число входили свобода выбирать себе карьеру, секуляризация церковной собственности и равенство перед законом. С другой стороны, Наполеон был прагматиком и человеком порядка, а не якобинцем и не доктринером. Управляя Францией, он стремился положить конец идеологическим конфликтам, деполитизировать население и достичь стабильного компромисса между Старым режимом и принципами революции. Харизматичные пророки скорее склонны проповедовать перманентную революцию. Чтобы найти их эквиваленты в современной истории, нужно дождаться Ленина, Муссолини и Гитлера³⁹.

Лидерство – одна из главных тем этой книги. Периодически я ссылаюсь в ней на проведенное Максом Вебером знаменитое различие между традиционным харизматическим и “рациональным” бюрократическим лидерством. Другая важнейшая тема моей книги – наследственная монархия. Наполеон – прекрасный пример харизматичного лидера, который попытался основать королевскую династию. Его второй брак с Марией Луизой Австрийской из династии Габсбургов, впоследствии герцогиней Пармской, – показал, что он искал одобрения у старых европейских династий, но вместе с тем позиционировал себя сверхмонархом – не просто королем, а императором масштаба и образца Древнего Рима. Его пропаганда была полна римских мотивов и символов. Разумеется, главными стимулами Наполеона к основанию династии были его колоссальные личные амбиции и раздутое эго. Свою роль играли и его глубоко консервативные ценности, ориентированные на семью. Тем не менее, значим был и политический расчет. Наследственная монархия оставалась лучшим способом обеспечить его режиму стабильность и долголетие по истечении десятилетия, когда институты разрушались, а лидеры приходили и уходили с умопомрачительной скоростью. Мало кто из французской элиты готов был верно служить Наполеону, пока долгосрочное выживание его режима оставалось под вопросом. Наследственная монархия давала элите гарантию.

Отчасти своей долгой славой Наполеон обязан и еще одной из главных тем этой книги, а именно – взаимосвязи структуры и действия, героического индивида и контекста, в котором ему приходится себя проявлять. Поворотным моментом в попытке Наполеона установить господство в Европе стала российская кампания 1812 года. До тех пор он казался баловнем судьбы. Феноменальный и стабильный успех рождает гордыню, а затем наступает возмездие. В российской кампании Наполеон допустил ряд важных ошибок, которые привели к уничтожению его армии и открыли путь объединения всех великих европейских держав, что стало для императора началом конца. Провал в 1812 году был также связан с проблемами, знакомыми слишком разросшимся империям. Подобно китайским императорам в Корее за двести лет до этого, Наполеон действовал на большом расстоянии от центра своей империи на незнакомой территории, не подходящей для привычного для него стиля ведения войны. Как и корейцы, российские военные и политические лидеры спланировали и осуществили кампанию, которая помогла им использовать свои сильные стороны и сыграла на слабостях французского императора.